Тонкий мир - Софья Ролдугина

Раздался глухой стон, как будто кто-то уткнулся лицом в подушку. Пение тут же оборвалось.

— Ну же, милый, — с ехидцей протянул тот же голос, который только что выводил задорные куплеты. — Давай, скажи это. Ты можешь обмануть кого угодно, только не меня. Я слышу твои мысли.

Молчание.

— Что ж, если ты ничего не говоришь, значит, тебе нравится. Повторим-ка… А жизнь так замечательна, что…

— Заткнись, — в коротком слове было столько муки, что даже жестокосердный князь не нашел в себе сил продолжать вокальные упражнения.

— Молодец, послушный мальчик, — когтистая рука растрепала волосы на затылке. В лунном свете они словно поседели, утратив привычный медовый блеск. — Может, еще чего доброго скажешь? Не стесняйся, я все равно тебя вижу насквозь.

— Чтоб ты сдох.

— Какая экспрессия! — восхитился Максимилиан. — Еще немного, и по выразительности ты переплюнешь вяленую рыбу.

— Чтоб я сдох, — это прозвучало уже почти искренне, но едва слышно, потому что аллиец зарылся в подушку окончательно.

Скрипнуло кресло.

— А вот с этого места поподробнее, дружок, — князь пересел на кровать, медленно проводя рукой по спине Дэйра. Даже сквозь одеяло аллиец почувствовал жар — успокаивающий и опасный одновременно. — Что это за суицидальные порывы? Знаешь, я могу понять и отчаяние, и боль, и горечь, и стремление к забвению… Но не самоубийство.

Аллиец перевернулся на бок, уклоняясь от прикосновения — слишком личным оно было, слишком заботливым… От этого тепла — даже не исходящего от ладони, а заключенного в язвительных на первый взгляд словах — так легко было растечься восковой лужицей, поверить, что все будет хорошо…

«Ну, такого я никогда не обещал», — влез в мысли нахальный князь.

«Нигде от него не скрыться», — тоскливо подумал Дэриэлл, а вслух спросил бесцветным голосом:

— А чего ты взял, что я захочу обсуждать с тобой это?

— Уже хочешь, — уверенно откликнулся князь. — Знаешь, почему? Потому что тяга к суициду отвратительна твоей натуре целителя. Ты ощущаешь ее, как что-то нездоровое, как будто опухоль в легких. Она отравляет тебя, разрушает изнутри, заставляет тянуться к бритве или веревке…

— Вот еще, — Дэриэлл поспешил перебить его, чувствуя, как покрывается холодным потом от ужаса — до того проникновенно говорил Ксиль. — Если бы я и поддался этой… слабости… то выбрал бы яд. Но…

— Но? — князь с комфортом растянулся на кровати, опираясь на локоть, и навис над Дэриэллом — теперь тому приходилось смотреть на собеседника с унизительно малого расстояния, снизу вверх.

Синие глаза загадочно мерцали в темноте — сочувственно и насмешливо. И это странным образом провоцировало на откровенность.

— …но сейчас мне совсем не хочется глотать какую-нибудь редкую отраву. Твоя работа?

— Моя, — не стал отпираться князь. — Как и твоя говорливость в последние несколько минут, и некоторые другие изменения. Но я не могу все время быть рядом и заниматься коррекцией твоего восприятия. У меня, гм, несколько другие планы на мою вечность. Поэтому давай-ка решим все раз и навсегда.

— Каким образом? — горько поинтересовался Дэриэлл. — Я пытаюсь разобраться с этими приступами всю свою жизнь…

— Что, прямо с рождения? — Ксиль скептически выгнул бровь.

Дэйр почти минуту колебался, прежде чем ответить.

— Нет. Не с рождения. С совершеннолетия… приблизительно. Я… не уверен, что хочу об этом говорить, и…

— Хочешь, дружок, — серьезно возразил Максимилиан. — Ты давно хочешь рассказать это кому-нибудь и надеешься, что станет легче. Силле, — он запнулся и вдруг посмотрел на Дэйра очень странным, задумчивым взглядом. — Не подумай, что хвастаюсь. Я очень сильный телепат. И эмпат. Я могу сделать с твоим сознанием все, что угодно — но только если ты откроешься и позволишь мне это.

— Нет, — ответил Дэйр быстрее, чем понял, что именно говорит. — Я не желаю, чтобы какой-то шакаи-ар копался у меня…

— Силле, — мягко прервал его князь. — Дослушай. Я могу многое. Заставить поблекнуть твои воспоминания, вскрыть все эти мучительные очаги в твоей голове… Но только если ты поможешь мне.

Дэйр зажмурился крепко-крепко, отодвигаясь от князя к самой стене. Если бы можно было, аллиец просочился бы сквозь нее — наружу, в застывший от холода сад, где не будет этого пронизывающего, подчиняющего взгляда.

— Силле … ты ведь расскажешь мне, что случилось с тобой тогда?

Голос обволакивал сознание теплым медом, запахом травы проникая в самую глубь.

— Силле?..

Давление стало невыносимым.

— Да, — выдохнул Дэйр и почувствовал, что гнетущая тяжесть отпускает. — Я расскажу. Но это было давно и…

— Неправда?

— …и не смей никому пересказывать. Лиссэ знает, но не все. И я не однажды жалел о своей откровенности.

— На этот раз — не пожалеешь, — горячие, огненные пальцы коснулись дрожащих век. — Верь мне.

И Дэриэлл верил.

— В свои девяносто лет я был… очень наивным юношей, — медленно начал Дэйр, так и не решившись открыть глаза. — И не верил в то, что этот мир может быть жестоким. Даже после смерти Ирсиль. Даже после первого серьезного столкновения с сестрой. Все плохое, страшное казалось мне нелепой случайностью, игрой судьбы.

До тех пор, пока я не встретил своего мучителя. Акери — так его звали.

— Акери? — удивился Ксиль. — Я знаю одного Акери, но это же не мог быть один из…

— Шакаи-ар, — едва слышно закончил за него Дэриэлл. — Видишь, у меня есть все причины ненавидеть вашу породу… и бояться тебя. Каждый раз, когда я встречаюсь с твоим взглядом — в памяти воскресает он.

…Ростом он не вышел — чуть повыше Найты, а может и вровень с ней. Черные волосы, отпущенные по аллийской моде до пояса, белая, как мел, кожа и яркие голубые глаза. Акери был бы похож на тебя, как брат, если бы не его равнодушный, но цепкий взгляд. Он впивался в сердце, как острые шипы ядовитого кустарника, который жалит не по злобе, а лишь потому, что ты забрался в его владения.

Акери просто заявился за мной во дворец, обойдя и охрану, и магическую сигнализацию. Появился в комнате однажды вечером, назвал свое имя — а дальше была темнота.

Если бы я знал, как еще успею соскучиться по ней вскоре, то, наверное, вовсе бы не проснулся.

Но у Акери были другие планы. И поэтому через некоторое время я пришел в себя в просторной белой комнате. Пол пружинил под ногами, как мох. Потолок светился — довольно ярко. Если смотреть на него некоторое время, то потом перед глазами начинали плавать красные пятна. Спустя несколько недель я делал это уже специально, чтобы хоть немного раскрасить стены, сводящие с ума своей безупречной белизной.