Генерал Скобелев. Казак Бакланов - Анатолий Корольченко

— А душой, Митрий, — ответила казачка. — Она у него чистая да светлая, не то что у других.

— Ладно, запомню, — выговорил Дмитрий угрожающе.

— А ты не грозись, я ведь не турка, — не остался в долгу Яков.

— Пойдем, Яша, пойдем, — потащила его Серафима к дому.

В разгар зимы поутру к их подворью приковылял дед Силантий. Припадая на деревянную култышку, тяжело поднялся на крыльцо, не стучась, вошел в курень. Старик служил в правлении станичного атамана бессменным дежурным и рассыльным одновременно.

— Здорово ночевали! — стащил он с головы треух, ладонью причесал редкие свалявшиеся волосы, поглядел на Якова. — Ты это того, Яков, сбирайся к атаману. Нужон ему.

— Чего там?

— Бумага, сказывают, пришла. Из самого Нового Черкасска.

— Про что бумага-то?

— А кто ж ее знает. Станичный атаман приказал призвать.

— Одного меня? Иль еще кого?

— Не-е. Еще Пантелеймона Сотрикова, да Анисима Прядкина, еще Якова… Тьфу! — досадливо он сплюнул. — Ты-то и есть Яков. Совсем затуркался! Степана Путного еще требовал и Митрия Сизова. От тебя к ним и пошлепаю.

— Ладно, приду, — недовольно сказал Яков.

Казаков у атамана собралось более десятка: все, кто по разным причинам отбыли из полков на побывку.

— Так вот, казаки, — начал атаман. — Погуляли и хватит. — Служба требует вас до себя. Получена от наказного атамана бумага, в ней поведено через неделю быть казакам в полной справе на сборном месте в Персиановке. А оттель, значится, по полкам.

Первыми уходили кавказцы. К ним почему-то зачислили Сизова. Перед уходом он пришел проститься.

— Прощевайте, станичники. Не поминайте лихом.

— А почему это тебя посылают на Кавказ? Ты же должен быть в нашем полку!

— Не знаю, — замялся тот. — Видать, начальству так приспичило.

— Ну, да, приспичило, — протянул с недоверием Пантелеймон Сотников. — Кавказский край поближе, чем Дунай, вот и решил туда переметнуться.

— И вовсе нет! — сказал Степан Путний. — Не хочет Митрий ходить под началом Бакланова. Это уж точно так…

А через день ушла на Дунай команда, в которой числился Яков.

Накануне войны

С наступлением 1827 года отношения России и Турции обострились. Уклоняясь от выполнения договорных условий, турецкие власти стали чинить препятствия торговле России, задерживать и не пропускать ее корабли через Босфор, в открытую подстрекать Персию к войне против северного соседа. А в декабре они расторгли все заключенные соглашения и объявили россиянам «джихад» — священную войну неверным.

Незадолго до того в турецкой армии произошли большие перемены. Правительство отказалось от устаревшего принципа добровольного формирования и перешло к организации армии по европейскому образцу. Если раньше ее основу составляли профессионалы-янычары, которые за свою службу получали немалые доходы, то теперь ее формировали путем насильственной вербовки солдат на пожизненную службу. Новобранцы всячески уклонялись, их нередко доставляли в части под конвоем, в кандалах. Объявление «джихада» обязывало каждого мусульманина взять оружие, что усиливало мощь турецких вооруженных сил. В них появились важные советники из Франции, Англии, Австрии, они обучали начальников и солдат на европейский манер.

Благодаря принятым мерам турецкая армия значительно разрослась. Против 95-тысячной русской армии на Балканах она смогла выставить 150 тысяч своих войск и еще 50 тысяч направить на Кавказский фронт.

Турецкий султан Махмуд II мечтал возвратить то, что было утрачено раньше в войнах против России. Победой в войне он надеялся исправить также и внутренние, далеко не блестящие, дела. Греки, находившиеся под властью турок, подняли на юге Балкан восстание. Турецкие янычары, не щадя повстанцев, жгли и грабили греческие города и села.

Россия приняла сторону восставших, защищая христиан-единоверцев. Англия, Австрия, Франция, Пруссия, опасаясь усиления влияния на Балканах России, выступили в поддержку Османской империи.

Вскоре начальник главного штаба Российской армии генерал Дибич докладывал императору план войны. Сам немец и ярый поклонник прусской военной системы, Дибич все рассчитал с немецкой пунктуальностью. Россия должна была открыть против Турции два фронта: Балканский и Кавказский. Главный из них — первый. Начало военных действий предусматривалось планом 1 марта.

— В этот день, — докладывал Дибич, — наша армия на Балканском фронте должна перейти Прут в трех местах и ускоренным маршем двигаться к Дунаю. 14 апреля наши колонны подойдут к реке и немедля приступят к форсированию. После этого корпус блокирует крепость Шумлу и будет наступать вдоль черноморского побережья на Месемврию, Бургас. — Генерал кончиком карандаша касался карты. — Здесь будет наступать корпус генерала Рота. Правее на маршруте следует колонна Родигера. В конце мая они преодолевают Малые Балканы. В июне, выйдя на равнинный простор, мы займем Адрианополь и поведем наступление на Константинополь. Первого августа наши войска в него вступят.

Дибич безошибочно называл корпуса и дивизии, фамилии их начальников, указывал состав колонн, количество в них артиллерии.

— А что казаки? Предусмотрено ли их участие? — спросил император.

— Так точно, Ваше Величество. Всего казачьих полков в Балканской армии будет восемь: по два в каждом корпусе. Они уже выступили с Дона и находятся в пути.

Николай I до восшествия на престол начальствовал над гвардейской дивизией. В военных делах и стратегии он не был силен, зато знал тонкости строевой службы. С его уходом из дивизии замотанные смотрами и парадами солдаты вздохнули. Дибичу это было известно, однако он докладывал с видом признания высоких военных достоинств российского владыки.

Иван Иванович Дибич умел служить. Он оказался способным сыном прусского офицера, сумевшего найти счастье в русской армии. Когда Иоган Карл закончил в Берлине кадетский корпус, отец и его перетащил в Россию. «Умей, Иоган, служить не столько делу, сколько начальству. Здесь это любят», — поучал отец. Сын внял совету и успешно делал карьеру. В сорок четыре года Иоган Карл, теперь Иван Иванович Дибич стал полным генералом, адъютантом свиты его величества, отмеченным наградами и царской милостью. Перед вступлением Николая на престол он донес ему о заговоре так называемых декабристов и тем завоевал его доверие. «Хитер, как Дибич», — говорили при дворе.

— План сей составлен с учетом изменившегося состояния турецкой армии, — продолжал он докладывать. — Проводимая реформа еще не завершена, чем мы, конечно, воспользуемся. Поэтому в основу своего плана мы положили идею молниеносности. Она выражается в том, что мы сумеем завершить войну в одну кампанию. К зиме мы непременно подпишем выгодный для нас договор.