Кружево Парижа - Джорджиа Кауфман

– Хватит! – бросила я. – Это уже слишком! Сначала та девица, три месяца молчания, потом тащишь меня на другой конец света из-за… не знаю зачем, но нанимаешь детектива, чтобы за мной шпионить? Я ухожу.

Я подошла к лифту и стала нажимать на кнопку, когда Торманн, не Джим, меня догнал.

– Bitte, Gnädige Frau Mitchell, – заботливо пропыхтел по-немецки Торманн с саксонским акцентом. – Насчет мужа вы ошибаетесь, он человек достойный. Взгляните, пожалуйста.

Он протянул мне фотографию.

Лифт поднялся, и двери открылись, осветив фотографию худощавого седеющего человека среднего возраста в очках. Я не сразу его узнала.

Дверцы лифта закрылись, и, дотронувшись до холодного металла, я перевела дух.

– Ваш муж попросил меня разыскать этого человека, Томаса Фишера.

Это был Томас, ma chère, первый мужчина, которого я любила.

– Давайте вернемся в кабинет. Мне нужно показать вам что-то еще.

– Еще?

Лифт, громыхая, поехал вниз.

– Да, будьте добры, пройдемте в кабинет.

Я как во сне шла за ним в кабинет.

Джим смотрел в окно. Когда мы вошли, он повернулся и сел на стул, а Торманн занял место за столом, на котором, кроме папки, ничего не было.

– Садитесь, пожалуйста, – умоляющим голосом произнес он. – Так лучше.

Он подождал, пока я села.

– Как я уже объяснил, ваш муж попросил найти Томаса Фишера.

Я снова взглянула на фотографию. Портрет был официальный, и он явно позировал, сидя за столом с книгами и глядя прямо в камеру. Я оторвала взгляд от снимка и взглянула на Джима, тоже уставившегося на фото. Лицо его было мертвенно-бледным.

– Ваш муж просил найти эту женщину, – сообщил Торманн, доставая из папки фотографию полной довольной домохозяйки.

Ее сфотографировали на улице. Портрет был четким, остальное размыто. Она шла спокойно и явно не подозревала, что ее снимают, несла авоську и газету и смотрела вперед.

– Ида Шуртер, – выдохнула я.

– Ранее известна, как Ида Шуртер, – согласился Торманн.

Я положила снимки и посмотрела на Джима, который не сводил глаз с Торманна.

Торманн сдержанно кашлянул.

– А это молодой человек.

Он вручил мне третью фотографию.

Молодой человек чуть старше двадцати лет с волосами до плеч в яркой хипповой футболке был мне незнаком. Как и Иду, его снимали мощным объективом. Они явно не знали, что их снимают, вторгаясь в частную жизнь. Он тоже шел по улице с вязаной сумкой через плечо, бессмысленно глядя вперед.

Чем дольше я на него смотрела, тем больше внимания привлекали его глаза, синие, совсем как мои.

– Это мой сын.

– Да.

– Он жив.

– Как видите, жив и здоров.

– Вы его нашли.

Слова были мои, но я их не понимала.

– Миссис Митчел, поэтому ваш муж и послал за вами так быстро. Он не стал бы вас разочаровывать, если бы мне ничего не удалось разведать, но, как только узнал, что дело закончилось успешно, не медлил ни минуты.

– Что вы узнали? Как вам удалось их найти?

– Ну, поначалу казалось – случай, труднее некуда. Три человека, о которых известны лишь имена и адреса двадцатилетней давности, но все оказалось гораздо проще.

Герр Торманн преобразился: он был доволен собой и откинулся на спинку стула.

– Фамилия Фишер слишком распространенная, в телефонной книге Берлина значится свыше двухсот человек, и Томасов тоже прилично, то есть все равно что искать иголку в стоге сена. Но помогла одна деталь: он изучал экономику.

Сначала я зашел в тупик, но потом подумал, может, он не здесь.

– Не здесь?

Торманн покачал головой.

– Не здесь, в Западном Берлине, а там, в Восточном. Ну а дальше все оказалось, как вы говорите, «проще простого». За стеной он профессор университета, преподает экономику и советник по экономическим вопросам при ЦК партии, к тому же старый друг Хонеккера.

– Это на него похоже, – заметила я, с удивлением чувствуя, что улыбаюсь.

– Остальное не составило труда, – усмехнулся Торманн. – Учитывая, что он женат на Иде Шуртер.

Я встала. Меня захлестнуло волной чувств.

– Он на ней женился? Томас женат на Иде?

– Да, – помолчав, подтвердил Торманн.

Я села и взяла папку с фотографиями. На некоторых они были вдвоем: Томас и Ида. Я смотрела на нее, и меня охватила ярость. Мало того что она похитила у меня сына, так еще и Томаса соблазнила, мою первую любовь.

– И он официально усыновил Лорина, – счастливо сообщил мне Торманн.

Томас усыновил моего сына, ублюдка Шляйха, сына человека, которого уничтожил. Я схватилась за голову. Меня словно ножом пронзило.

– Он его усыновил?

– Да. И других ее детей.

Неудивительно, что Ида с удовольствием делала покупки для семьи, которая должна была быть моей. Я всегда боялась посмотреть, найти след к могильному камню, и вот нашла. Они все были там. Счастливое семейство. Макс – вылитый Оттмар, а Френи – худенькая копия матери. Я их ненавидела.

Но нашла их не я. Я вдруг поняла, что Джим довел до конца то, чего я всегда боялась. Во мне вновь закипел гнев. По какому праву он вторгается в мое прошлое? Что себе позволяет? Он не сказал ни слова после оскорбления с девицей с красной помадой в день годовщины свадьбы и теперь без спроса лезет в мою жизнь. Он знал обо мне все. Наверное, больше, чем я сама.

Я так порывисто вскочила, что опрокинула стул и пулей вылетела из комнаты.

Берлин – город небольшой, а, поделенный пополам, как в те дни, был еще меньше, чем сейчас. Я промчалась мимо машины, ждавшей Джима, и пошла пешком. На мне была пара туфель на платформе, не сказать что неудобные, но явно не предназначенные для долгой ходьбы.

Свернув на торговую улицу, я нашла банк, где поменяла доллары, прежде чем поймать такси до KaDeWe, «Торгового дома Запада», самого знаменитого торгового центра в Берлине и единственного, о котором я слышала.

Через полчаса угнетенная однообразным и благоразумным ассортиментом магазина, но в более подходящей обуви, я села в такси и поехала к контрольно-пропускному пункту «Чарли». Во мне все еще бурлила тупая ярость, я должна была двигаться, побывать в Восточном Берлине, где жил Лорин. А Джима видеть не хотела.

Через границу я переходила долго и медленно и немного спустила пары злости. Пришлось поменять тридцать марок, и меня предупредили, что я не смогу вернуться, пока их не потрачу.

Тратить деньги я всегда умела, но здесь и это оказалось непросто.

Перейдя границу, я словно окунулась в послевоенные годы. Прошлась по Фридрихштрассе с разрушавшимися колоннадами, вышла на знаменитую Унтер-ден-Линден, длинную дорогу с