Мы, народ… (сборник) - Андрей Столяров

Нет в этот период единства и внутри самой подпольной организации. Неожиданно для большинства членов РАФ Ульрика Майнхоф заявляет, что им нужна совершенно иная политическая стратегия. Мы проигрываем войну за сознание масс, говорит она. Немцы видят в нашей борьбе исключительно террористическую составляющую. Они наблюдают только взрывы и выстрелы. Они видят лишь грабежи, насилие, кровь. Им непонятно, чего мы хотим. Буржуазные медиакраты, контролирующие газеты, радио и телевидение, изображают нас хищниками, дикими зверями, вырвавшимися на свободу и сеющими вокруг себя только ужас и смерть. Нам необходимо легальное представительство – люди, которые, будучи формально с подпольем не связаны, могли бы выражать нашу точку зрения на революционный процесс.

Это вызывает взрыв ярости со стороны Гудрун Энсслин. В ход идут такие тяжелые обвинения, как идеологический оппортунизм, трусость, предательство, свойственное мелкобуржуазным, вечно колеблющимся слабакам, которые только играют в революционные лозунги, а в действительности не готовы ничем пожертвовать ради других. Полицейские свиньи нас убивают, наши товарищи прямо сейчас мучительно умирают в тюрьме, а ты тоскуешь по своему шикарному дому, по своим двум «мерседесам», по французским винам, по платьям, которые ты заказывала модным портным. Тебя вообще следует исключить из РАФ!..

Существуют и личные причины для подобного накала страстей. Прошли те времена, когда только что вернувшиеся в Германию «поджигатели», Гудрун и Андреас, скрывались на квартире у знаменитой журналистки Ульрики Майнхоф и она с высоты своего социального положения снисходительно выслушивала их запальчивые директивы о необходимости вооруженной борьбы. Ныне положение изменилось. Они вместе в подполье, вместе сражаются, рискуют плечом к плечу, но для всего мира Ульрика Майнхоф по-прежнему известная общественная фигура, человек, чье лицо напечатано на обложке журнала «Штерн», ее называют «королевой террора», считается, что это она вдохновляет и организует все силовые акции РАФ, остальные члены организации как бы в тени, даже левая пресса именует «Красную Армию» «группой Баадера – Майнхоф». Это жутко раздражает Гудрун, впрочем как и многих других.

Нападки Гудрун тем более обоснованны, что Ульрика по складу характера совершенно не вписывается в подпольную жизнь. Она плохо переносит всплески экстремального напряжения, она нервничает, она путается, она допускает непростительные ошибки. Во время налета на Сберегательный банк на Альтонауэрштрассе группе, которой руководит Ульрика Майнхоф, удается взять всего около восьми тысяч дойчмарок – они не заметили (это позже выясняется из газет) коробку, где лежало почти сто тысяч. А когда уже с другой группой они грабят мэрию городка Нойштадт, чтобы взять государственные печати, чистые бланки паспортов и идентификационных карт, Ульрика при отправке добычи в Берлин что-то путает в написании адресов и бандероли намертво тонут в недрах почтового сортировочного узла. Операцию приходится повторить.

Она вообще боится стрельбы. Члены РАФ потом вспоминали, что Ульрика всякий раз была рада, если дело обходилось без жертв. Она выступает против проведения крупных «взрывных диверсий», поскольку это может повлечь за собой гибель людей, и даже – о ужас! – шокирует членов РАФ, высказываясь за прекращение всякой террористической деятельности.

Самое интересное, что она тут совершенно права. В ретроспективной оценке понятно, что именно сумасшедший террор оттолкнул от «Красной Армии» тех, кто ей первоначально сочувствовал. Клаус Юншке через двадцать лет подтвердит, что «да, после взрывов мы начали терять симпатии населения». О том же незадолго до суда скажет и Биргит Хогефельд (в 1995 году за участие в терроре она будет приговорена к пожизненному заключению): «В этом состояла одна из наших главных ошибок, начиная, по крайней мере, с конца 1970-х годов. Мы в своих рассуждениях исходили из идеи разрыва – не только с Системой, но и со всем западным обществом. Мы считали, что «принадлежим этому обществу лишь постольку, поскольку выступаем против него»… Мы преступили все мыслимые границы: наша революционная практика изменилась до неузнаваемости, общество нас отторгло, мы потеряли все точки соприкосновения с ним».

Не имеют значения конкретные цифры. Например, то, что во всех акциях РАФ за два десятилетия напряженных революционных боев погибли чуть более ста человек (в подавляющем большинстве – представители западногерманского истеблишмента), а в результате действий полиции по обезвреживанию террористов погибли за тот же период более двухсот невинных людей. Арифметика здесь вообще ни при чем. По мнению немцев, войну начала «Красная Армия» и вина ее в жертвах и разрушениях очевидна для всех.

Вот когда ощущается разрыв с Хорстом Малером. Вместе они, вероятно, могли бы противостоять и неистовому напору Гудрун, требующей не останавливаться ни на миг, и темпераментному хулиганству Баадера, который к тому же сильно подсел на амфетамин[23], и желанию большей части «красноармейцев» взрывать, взрывать и взрывать. После «майского наступления» РАФ в организации вообще царит эйфория. «Красной Армии» кажется, что отныне она пойдет только вперед. Ведь цель так близка! «Бумажный тигр», как окрестил капитализм Мао Цзэдун, поджал хвост и в растерянности отступает. Еще одно усилие, еще удар – и он побежит. Проклятая Система развалится. Революция победит, наступит счастье и освобождение всего человечества.

Со своей стратегией легальной политики Ульрика остается в удручающем одиночестве. Никто не хочет этого всерьез обсуждать. Никто даже не интересуется тем, что выходит за рамки эффектного «деструктивного противостояния». В организации, ради которой она пожертвовала всем, у нее нет больше союзников и друзей. Тем более что Ульрика сама ни в чем не уверена, в ней нет спасительного для жизни в подполье «крестового фанатизма» Гудрун. Нет у нее и мировоззренческой ограниченности Баадера, который, не заглядывая ни в какое будущее, живет только «здесь и сейчас». В отличие от них она вечно в сомнениях, у нее непрерывный кризис идей, чем, собственно, и отличается творческий человек, она легко поддается идеологическому давлению и потому, сидя на одной из конспиративных квартир, наговаривает на диктофон призывы к пламенной ненависти. «Мы говорим: существо в униформе – это наш враг. Мы говорим: существо в униформе – тот, кто убивает людей. Мы говорим: существо в униформе – это не человек, а свинья, и поступать с ним следует соответственно. С ним нельзя разговаривать. В него надо только стрелять!»