Высота смертников - Сергей Михеенков

До траншеи осталось шагов сорок. Золотарев, ползший первым, вдруг замер. Поднял руку. Мина, догадался Степан. Вряд ли форточник разбирается в немецких минах. Он подполз к нему. Шепотом:

— Где?

— Я ее держу, старшой. — Шепот Золотарева дрожал.

— Тихо. Дай ее мне. Отпускай. Не бойся.

— Пальцы прилипли. Не отдеру.

Степан нащупал ребристый цилиндр корпуса мины. А вот и взрыватель. Шпрингминен. Самая паршивая сука из всех сук… Взрыватель не поворачивается. Или примерз, или заржавел…

— Золотарев, — зашептал Степан, — погрей мне руки. Надо взрыватель выкрутить.

— Брось ты его. Давай обползем ее.

— Уже не могу. Надо выкручивать.

Руки Золотарева были теплые. Снег под ними таял. И пальцы Степана вскоре отогрелись, стали послушными. Он начал расшатывать взрыватель, и тот поддался, пошел, зашуршал…

Пулемет расколол тишину, как всегда, внезапно. Но никто из них не вздрогнул и даже не оглянулся на его секущееся, клочковатое пламя. Ракета описала свою привычную траекторию и погасла. Но следом за ней взлетела другая. Ракеты взлетали из другого окопа. Иногда немец их пускал веером, в разные стороны, и тогда «фонари» неожиданно зависали на девять секунд не там, где их, возможно, кто-то ждет.

Степан пополз вверх. Теперь ползти стало труднее. Стаскивало вниз. С каждым метром подъем становился круче. Степан почувствовал, как испариной покрывается лоб. Пробрались… Кажись, пробрались… Неужели пробрались?..

Когда погасла очередная ракета, Степан поднял руку и махнул дважды, что означало: залечь и не двигаться. Замерли. Ракеты передвигали вокруг них резкие, будто из картона вырезанные, тени. Каждый раз одинаковой конфигурации и по одному и тому же маршруту. Степан прикрыл глаза, чтобы не видеть их больше. Но это не помогло, черные горбатые тени, как и мгновение назад, ползали по искрящемуся снегу, и от них мурашки бегали по спине.

…По траншее понесли долгожданную канистру. Последние два-три дня в роте только и говорили, что о «подъемных». Некоторые шутники-мечтатели делали предположения, что будут наливать не по сто, как обычно перед боем, а по сто пятьдесят и даже по двести граммов, — ввиду важности поставленной задачи.

— Давайте, ребята, у кого что есть. Подставляйте.

Под струю, от которой шибало морозным спиртовым запахом, подставляли кто котелок, кто кружку. Тут же пили, задыхались, закусывали кто горстью снега, кто припасенным сухарем, кашляли и крякали от удовольствия. Никто не разговаривал. Только местные покуривали, сбившись в просторных ячейках, и тихо перекидывались редким ненужным словом. Им сейчас не вылезать из траншеи, не бежать к болоту. Пусть эти, штрафные, теперь туда сбегают. А они уже два раза… Половина роты там лежит, под кольями. Никаких «подъемных» не надо.

— Командиры взводов — к командиру роты, — передали по цепи.

Старший лейтенант Солодовников посмотрел на них из-под сдвинутых бровей. Он сидел в жарко натопленном блиндаже, не снимая шапки, весь перепоясанный ремнями, и от него, как и от лейтенантов, пахло морозом и окопом.

— Ну что, товарищи лейтенанты, кажись, не последние мы у бога сукины сыны. А? Прошли наши группы. Из второго взвода вернулся один боец, передал, что за проволочным заграждением — болото. Живое. Хвать его за душу… Не пройти. Ползти надо. А поэтому ползти придется отсюда. Отсюда и до склона. На пузе надо, товарищи лейтенанты, болото переползать. Так что тихо пойдем. Если получится. И почему ни разведка, ни саперы не сообщили, что болото не замерзло? Если не получится, по моему сигналу поднимайте людей и — вперед. Приказа на отход не будет. Сам из пулемета всех положу. Вопросы есть?

Вопросов не оказалось.

— Выдвигаемся через десять минут. Сигнал — две короткие очереди из дежурного «максима». Все лишнее оставить в траншее. Все. Давайте к людям.

Воронцов бежал по траншее, спотыкался. За ним, в темноте наскакивая друг на друга, чертыхаясь и смеясь, бежали младшие лейтенанты. Для некоторых из них предстоящая атака станет первым боем. А для кого-то, может так случиться, и последним. Передал по цепи приказ. Приказ приняли молча. Никто вопросов не задавал. Начали торопливо перекладывать вещмешки, укутывать в запасные портянки, выданные как полотенца, котелки, гранаты, взрыватели — чтобы не гремели. Некоторые, кто уже побывал в боях, гранаты рассовывали по карманам. На спину, чтобы не мешали ползти, сдвигали подсумки.

Воронцов дрожащими пальцами потрогал в кармане шинели створку складня. Попытался вспомнить молитву курсанта Краснова, которую тот читал всегда перед боем. Нет, ничего не приходило на память, ни единого слова. Все из прошлого будто потонуло в нарастающем гуле крови в висках: сейчас… сейчас… сейчас… Нет, к этому привыкнуть нельзя. Сколько раз он уже поднимался. Сколько раз шел под пулями. Спокойно, спокойно… Теперь ты идешь в бой офицером, заклинал он себя. Да и вставать не надо. Надо тихо ползти вперед. А там… Он побежал по траншее, повторяя одну и ту же фразу:

— Кашлять в шапки! Кашлять в шапки! Кашлять в шапки!

— Да мы там, на горке той, откашляемся, товарищ лейтенант, — ответил боец из четвертого отделения, которого Воронцов приметил еще во время учебных атак — Пескарев. Веселый парень. Чем-то Степана напоминал. Степан, как в плену побывал, да в отряде Радовского послужил, будто позабыл свои шутки-прибаутки. А этого, видать, ничто не взяло. Воронцов знал, что Пескарев и плен пережил, и в карательном отряде успел послужить. И, между прочим, где-то под Вязьмой партизан из лесов вычесывал. Значит, и по его, Воронцова, следу ходил. Но с сержантом Чинко он компанию не водил. Что-то стояло между ними.

Простучали, отчетливо отстреливая каждый патрон, две короткие очереди.

— Ну, Сашка, пошли, — услышал Воронцов голос лейтенанта Гридякина.

— Пошли, Коля. — И сказал бойцу, который стоял рядом и напряженно всматривался через бруствер, словно пытался увидеть свою судьбу: — Передать по цепи: ползком — вперед!

— Вперед!

— Вперед!..

— Пошли, мужики! Вперед!..

Взвод продвигался вперед двумя колоннами на сокращенных интервалах. Впереди — лейтенанты. Сзади, замыкающими, — сержанты.

До кольев доползли быстро. Пролезли под проволоку. Дальше начиналось болото. Когда взлетали ракеты, Воронцов видел, как курились парком черные полыньи. Болото широкое, брода не видать ни справа, где продвигался четвертый взвод, ни слева, в полосе взвода Нелюбина.

Все пока шло хорошо. Немцы их до сих пор не обнаружили. Если даже сейчас проснутся пулеметы, ребята забросают их гранатами. А двух-трех минут, пока немцы выскочат из блиндажей и займут свои ячейки, им вполне хватит, чтобы перебраться через болото.

Воронцов придерживал на руках пахнущий смазкой автомат. Противогазная сумка с дисками, подтянутая под мышку, легко тащилась по шершавому льду рядом. Иногда Воронцову казалось, что она ползет сама по себе. А вот и берег. Воронцов привстал на колено, оглянулся. Ракета погасла. Скат погрузился во тьму. Воронцов махнул автоматом, торопя бойцов. Часть взвода еще копошилась на середине болота, обтекая черные дымящиеся полыньи. Рядом тяжело дышал лейтенант Гридякин. Надо же, время от времени оглядывался на него Воронцов, тоже полез.

— Зачем вам это? — шепотом спросил Воронцов, наклонившись к лицу Гридякина.

— Ты, Сашка, знай занимайся своим делом, а я буду заниматься своим.

В черное небо взлетели сразу три ракеты, за ними еще три. И тотчас ударили сразу три пулемета. Трассеры уходили в строну болота, где еще копошились отставшие. И сразу же захлопали вверху гранаты.

— Вперед! — заревел где-то совсем рядом ротный. — Живей, ребята! Хвать ее в душу!

— Впере-о-о-о!..

— А-а-а-а!..

Скат сразу ожил и пополз вверх. Никто пока не стрелял. Немецкая траншея молчала. Но вот внезапно ожил один из пулеметов. Длинными очередями он расстреливал почти в упор карабкающихся по склону людей. Больше всего доставалось первому взводу. Значит, там разведчики не сработали. Либо ошиблись с направлением, либо далеко залегли и не добросили гранаты. Защелкали винтовочные выстрелы, застучали немецкие автоматы. Вал встречного огня усиливался с каждой минутой. Но тут из-за болота ударили прямой наводкой орудия поддержки и минометы. Мгновенными вспышками им ответили немецкие орудия прямой наводки, замаскированные на горе. Артиллеристы схватились в кинжальной дуэли.

Воронцов карабкался вверх, падал, делал короткую очередь, тут же откатывался в сторону, вскакивал и карабкался дальше.

— Вперед! Встать! Всем — вперед! — кричал он, оглядываясь на взвод.

В какое-то мгновение справа, шагах в десяти, он увидел своего замполита Саенко. Тот поднимал залегших бойцов, тыкал их стволом автомата.

— Саенко! Дронов! Поднимайте всех! Вперед!