Вольное царство. Государь всея Руси - Валерий Язвицкий

Вассиан воротился с послами братьев на Москву во вторник, двадцать восьмого марта, через пять дней после рождения у великого князя сына Георгия.

После празднования Пасхи, что была второго апреля, архиепископ Вассиан снова был послан государем к братьям в Луки Великие. На этот раз Иван Васильевич послал с ним бояр Василия Федоровича Образца, Василия Борисовича Тучу да дьяка Василия Мамырева.

– Посылаю вас, трех Васильев, – сказал с улыбкой Иван Васильевич, – сиречь трех царей, на двух братьев своих. Скажите сим отступникам, дабы шли они в свои вотчины. Яз же во всем жаловать их хочу, а князю Андрею даю два города на Оке – Калугу да Алексин…

Выехали из Москвы послы с архиепископом Вассианом только апреля двадцать седьмого, а прибыли в Луки Великие на двадцать пятый день, мая двадцатого, из-за весенней распутицы, какой много лет на Руси не бывало.

Братья и второй раз приняли посольство великого князя, но крайне высокомерно и дерзко, чувствуя себя в безопасности рядом с литовской границей. Думая думу со своими боярами перед ответом старшему брату, они говорили меж собой, что великий князь в страхе, не знает, куда ему деться…

– Со всех сторон полки иноземные идут на него, – со злорадной улыбкой шипел князь Андрей большой.

– Обложили его кругом чужеземцы-то, – хихикали бояре, – яко зверя охотники.

– Куда ни ткнись, – громко гудел князь Борис, – везде напорешься то на меч, то на копье, а из Дикого Поля идут на него кривые сабли татарские с лучами стрел…

– Пождем, – сказал князь Андрей, – еще ниже со страху кланяться будет, даст нам вотчины выбирать на нашу всю волю.

Владыке же Вассиану сказали:

– Пусть Иван государыню-матушку нашу о том молит, а мы еще подумаем.

С тем послы великого князя и на Москву отъехали. Вернулись же назад владыка и бояре скорее, чем в Луки ехали, ибо местами дороги подсохли уже, и только у рек и лесных озер от половодья еще топи и болота стояли. Все же в конце мая послы уж предстали пред государем.

Выслушав ответ братьев, великий князь усмехнулся и молвил:

– Добре. Узнают еще и они, как новгородцы мне челом били!

В этот же день степные дозоры, а потом и гонцы царевича Даниара прибыли к воеводе и наместнику московскому князю Ивану Юрьевичу Патрикееву с вестями о татарах. Все они, хоть из разных мест, одно и то же в страхе говорили:

– Татары Ахматовы!

– По всей степи, яко саранча!

– Всеми ордами идут!

У Ивана Васильевича задрожали руки, но, овладев собой, сказал он:

– Гонцы здесь? В сенях, баишь? Позови двух-трех, что потолковей.

– Как дороги? – спросил государь вошедших, не давая им даже до конца докреститься. – Кто из дозора? Ты? Ну, сказывай. И то еще сказывай, как возле рек, у Оки-то как?

– Дороги-то в поле провяли, – сипло заговорил здоровый мужик с седеющей бородой, обрамляющей красное обветренное лицо его. – Токмо в рощах и лесах, как к Москве ближе, зачинаются топи по колено, болота. Коло рек поймы еще после половодья не высохли, а берега-то Оки – глина больше, долго держит воду она…

Великий князь слушал и становился все спокойней.

– Травы какие? – спросил он снова.

– Травы-то, государь, – заговорил гонец Даниара, – плохи еще для коня. Мокры очень. Такая трава брюхо раздувает коню, болеет от нее конь-то.

– Ну, идите, Саввушка даст вам водки выпить и закусить.

Великие князья, задержав у себя князя Патрикеева, послали за дьяком Курицыным и князем Андреем меньшим. Оба они явились немедля в хоромы великого князя Ивана Ивановича, у которого сегодня обедал и сам государь.

– Нам ведом обычай татарский, – начал Иван Васильевич. – Прямо с походу, изгоном они бой зачинают. Посему днесь же и всю ночь будем полки отсылать к Берегу…

Стук в дверь прервал слова государя. Вошел начальник стражи в сопровождении трех русских конников, с ног до головы забрызганных грязью. Один из них – сотник.

– Будьте здравы, государи! – в один голос воскликнули они. – С Берега мы, государь!

– Сказывайте.

– Лазутчики наши, государь, – начал сотник, – вызнали, что идут ордынские татары, а у Берега токмо дозоры их были…

– В каких местах? – спросил Иван Васильевич.

– Меж Коломной и Каширой – против Озер, а меж Каширой и Серпуховом – против Турова. И в иных местах на правом берегу Оки. Токмо тайно были, хоронились, где можно, а коней на поводу за собой вели али в кустах прятали.

– Так дозорные, баишь, были? – переспросил великий князь.

– Истинно, государь! – ответил сотник. – Токмо разведчики да лазутчики. Наши дозорные ближе к Веневу лазутчиков из наших татар Даниаровых видели. Баили Даниаровы-то, что несметная сила ордынская токмо еще к Дону подходит. Ведомо им от некоих уланов степных, что Ахмат-то всей Ордой идет, а с ним братанич, царь Касым, с шестью сынами-царевичами, и татар с ними множество.

– Скажи мне, Иван Юрьич, – оборвав рассказ, обратился великий князь к Патрикееву, – есть на Береге пушкари и пушки?

– Есть, государь, – ответил князь Иван Юрьевич, – по числу полков, а полков там мало.

– А ты, сотник, от какого места с Берега-то? – спросил Иван Васильевич вестника.

– От Каширы, государь.

– Есть у вас пушка?

– Мало, государь. У нас более старые пищали.

– А ведаете, как по-новому по бродам и переправам бить?

– Ведаем. По шесть пушек и пищалей в ряд ставить. Из трех первых враз бить, другие наготове доржать. Когда же татары опять густо пойдут, из готовых бить…

– Добре, – похвалил государь. – А скажи, как наши и Даниаровы мыслят: будут ордынцы броды брать или плавиться?

– Сего не мыслят, государь, – ответил сотник, – нетути для войска подступа к реке-то. Половодье не сошло еще совсем, а ночесь дожжа много было, до утра лил. Беспута, не дай бог, какая – ни пройти, ни проехать.

– Видать, – заметил Иван Васильевич, – что ждать будут ордынцы.

– Истинно, государь.

– А сами цари-то с главной силой своей? Как идут, борзо иль тихо?

– Тихо вельми, государь, а все же к Дону подходят.

– А кто тобя отослал ко мне?

– Воевода каширский. Семен Вас…

– Ведаю, ведаю его. Доволен яз им. Да будет здрав он и все вои его. Идите. Да скажи: приказа не даю, а пушкарей и пушек пришлю.

Вестники поклонились и вышли, сопровождаемые начальником государевой стражи.

– Ну, а мы думу свою продлим, – сказал Иван Васильевич и, обратясь к князю Патрикееву, спросил: – Чаю, отдохнули полки князя Андрея Никитича Оболенского. Осьмой день, как на Москву пришли. Пусть утре с рассветом идут к Берегу, куда князю Ряполовскому было назначено.

– Слушаю, государь.

– Ты же, брат, – приказал великий князь Андрею меньшому, – как тобе ведомо, иди в Тарусу, в вотчину свою, против татар же, по уговору нашему, крепи Берег. Ну, днесь довольно, а утре – что Бог даст. Идите, а яз к собе поеду…

– Разреши, государь, – вставая, сказал дьяк Курицын, – довести тобе. С ночи послы из Лук Великих пригнали от братьев твоих с челобитной к тобе о твоем пожаловании.

– Видать, – раздраженно перебил его Иван Васильевич, – с Казимиром-то они каши не сварили. Мыслят, улита едет, когда-то будет.

– Истинно, государь, – подтвердил дьяк. – Журавль-то в небе, а синицу в руки дают. Матушка, инокиня Марфа, к тобе собирается, хочет просить милости и прощенья братьям твоим.

– Ладно, – ответил великий князь, – к матери утре яз сам поеду, а братних послов принимать не буду.

– Еще, государь, – продолжал Курицын, – днесь приехал с дщерью своей шурин твой, царевич Андрей Фомич. В Мячкине ночует, а где им утре в Москве быть прикажешь?

– Государь, – предложил великий князь Иван Иванович, – пусть у меня будет царевич Андрей. Яз ведь один в бабкиных хоромах остался, да и по-фряжски разумею…

Иван Васильевич многозначительно поглядел на сына, довольный его предложением.

– Добре, сынок, – согласился великий князь, – а племянницу мы у княгини моей в хоромах устроим. Там, у своей тетки, девке веселей будет.

Все вышли. Отец и сын остались одни. Взглянув на сына, Иван Васильевич молвил с улыбкой:

– Разумно ты придумал. Пусть у тобя живет царевич-то, на твоих глазах. Вишь, рымский папа к нам руку протягивает. Ты не все, а токмо суть дела дворецкому своему Данилушке доверь, накажи доглядывать, кто и когда бывать у Андрея-то будет. У тобя ведь, как у Курицына, дар Божий на чужеземные языки. Яз же сего не могу. Ты по-грецки разумеешь?

– Хуже других языков разумею. И баить добре, как по-фряжски, не могу еще.

– И сие ладно, сынок, – заметил Иван Васильевич, – ты о сем молчи, бай же токмо по-фряжски, дабы не боялись при тобе некои тайности кратко меж слов сказывать по-грецки наши-то греки, из двора моей княгини. О Рыме и о папе могут, что нужно для нас, сказывать, о Казимире, о ливонских немцах и прочее. Вороги, сынок, круг Руси хороводом кружат, все они друг с другом крепко за руки держатся.