Сталь остается - Ричард Морган

— Я подумала об Эннишмине, мой господин.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Тусклый зеленовато-серый свет просеивался сквозь обступившие их голые деревья. Ленивый ветерок приносил слабый запах гнили.

Поначалу Рингил воспринял перемену с уже привычным, усталым недоверием. За время, проведенное на олдраинских болотах, он видел кое-что и похуже. Но были и другие тревожные знаки, не сулившие ничего хорошего. Дорога, на которой он встретил Ризгиллен и остальных, менялась на глазах, словно процесс ее старения фантастическим образом ускорился в несколько раз, или же что-то разъедало ее снизу тем сильнее, чем дальше уходила она в глубь территории, не желавшей ее присутствия. В каменных плитах появлялись рваные трещины, достаточно широкие и глубокие, чтобы сломать лодыжку. Кое-где Рингил даже заметил человеческие черепа, вбитые в трещины вместо клина, но это могло быть всего лишь еще одной галлюцинацией, а к ним он уже привык.

По крайней мере, к большинству.

К нему снова возвращается Джелим — то ли во сне, когда они устраивают привал у дороги, то ли на болотах. Теперь уже Рингил стоит над ним с Рейвенсфрендом за спиной, только ножны надеты неправильно, и рукоять высовывается не над левым плечом, как обычно, а над правым. Джелим останавливается в нескольких шагах от него, смотрит вверх и молчит. Лицо знакомое, хотя и сморщенное, со слезами на щеках. Одет он получше, чем всегда, — платье из дорогого материала, какой вряд ли может позволить себе сын мелкого торговца. Взгляды их встречаются, и в глазах Джелима набухают слезы. Смотреть на него больно, больно физически. Рингил хочет сказать что-то, но слова застревают в горле.

— Прости, — хнычет Джелим. — Прости, Гил. Мне жаль…

Боль разрастается, ее уже не удержать. Она рвет его, рвет снизу вверх, пульсирует в правом плече и…

— Прости, Гил. Мне так жаль… так жаль… — снова и снова шепчет Джелим, с ужасом глядя вверх. — На твоем месте должен быть я.

И Рингил вдруг видит, что рукоять вовсе и не рукоять, что никакого меча за спиной у него нет, а из правого плеча торчит шип, та самая пика установленного у основания клети механизма. Болит не сердце, а все тело, болит оттого, что шип, войдя между ног, пронзил его кишки и грудь и вышел возле ключицы, ловко миновав сердце, и боль эта, обжигающая, рвущая, будет терзать его несколько дней, пока он не умрет.

Прости… мне так жаль…

И тогда, осознав, где находится и что с ним случилось, осознав весь ужас своего положения, он кричит, молит о милосердии, обращается к Хойрану, отцу, матери, ко всем и каждому: помогите, остановите боль! Он кричит изо всех сил, кричит так, что вены должны лопнуть, голова взорваться, тело развалиться, чтобы жизнь поскорее вытекла, ушла из этого месива.

Кричит, понимая…

Никто не придет, избавления от долгой, мучительной агонии не будет, ждать некого и надеяться не на что.

Он затолкал воспоминание в дальний угол, захлопнул крышку и заставил себя сосредоточиться на действительности. По спине катился пот. Сердце грохотало в груди.

Зимние деревья. Тишина.

Он встал, посмотрел вверх на голые ветки. Подождал, пока пот остынет, а сердце успокоится. И глубоко, как будто чуть не утонул, втянул в себя воздух.

Это не взаправду. Это не взаправду. Пульс стучал в ритм бьющейся в голове мысли. Все ему только привиделось. Как привиделось и многое другое за то время, что Рингил провел на олдраинских болотах. Он не умер. Он жив.

Умер Джелим.

Чья-то рука легла на плечо. Сердце рванулось, как испуганный зверек, и тут же успокоилось. Пальцы прошлись по шее.

Было в этом ласкающем прикосновении что-то неприятное. Хозяйское.

— Хорошо вернуться в реальный мир? — усмехнулся Ситлоу.

Двинулись дальше. Под ногами хлюпало. Следы моментально наполнялись сочащейся изо мха водой.

Остальные последовали за ними. Ризгиллен, недовольно морщась, поглядывала хмуро на деревья, Ашгрин хранил молчание с того момента, как они встретились. И только Пелмараг, проходя мимо, подмигнул.

— Где мы? — спросил Рингил.

— В конце пути, — ответил Пелмараг. — Это место — Ханнаис М’хен Проклятый. Смотри.

Он указал влево, и сердце опять вздрогнуло, когда Рингил, повернувшись, увидел неподвижную черную фигуру. Впрочем, уже в следующее мгновение он понял, что это всего лишь статуя и что она, в отличие от акийя на берегу, не сдвинется с места и не оживет.

— Расскажу одну забавную историю, — продолжал Пелмараг, направляясь к статуе, появление которой, похоже, не стало для него неожиданностью.

Рингил, пожав плечами, пошел за ним. Статуя стояла, слегка наклонившись, вбитая в болотистый грунт, раскинув поднятые на высоту плеча короткие, словно обрубленные руки; она напоминала низкорослого проповедника, обращающегося к своей пастве, или человека, просящего подержать на руках ребенка. Подойдя ближе, Рингил увидел, что фигура высечена из куска черного камня, глиршта, причем высечена весьма грубо, неаккуратно, так что лицо лишь весьма условно походило на человеческое, а черты были совершенно лишены половых признаков. На месте глаз — мелкие, хорошо отшлифованные и оттого словно светящиеся сколы. Пелмараг хмуро смотрел на статую, будто она задала ему трудный вопрос.

— Так что за история? — напомнил Рингил.

Двенда тряхнул головой.

— Ах да… Примерно полтора месяца назад брат Ашгрина, Тарнвал, отправился на поиски этого места. Экипированы мы были хорошо, хотя, может быть, потому и шли не слишком быстро. Это Ситлоу предпочитает действовать скрытно и осторожно, а Тарнвал не таков.

Пелмараг с самого начала говорил на наомском гораздо лучше, чем Ризгиллен, и общение с Рингилом пошло ему на пользу. В группе он был самым шумным, самым открытым и веселым и на лету подхватывал излюбленные словечки и фразы Рингила. Слышать свои выражения в речи другого существа было немного странно, а успехи двенды не раз наводили Рингила на мысль, что путешествие по олдраинским болотам продолжается дольше, чем ему кажется.

— Так вот. Тарнвал всегда предпочитал лобовой штурм. — Пелмараг состроил гримасу. — И убеждать умел. По крайней мере, необходимой поддержки добился. Было нас дюжины три, не считая спецов по аспектной буре. Задача была простая: отбить Ханнаис М’хен Проклятый, открутить часы назад и восстановить то положение, что существовало до появления Черного народа. Прежде чем разворачиваться, мы выпустили когти солнца через аспектную бурю, проложили дорожку. И что ты думаешь? Выскочили в тысяче миль к юго-западу отсюда, по пояс в воде, да еще возле паршивого имперского порта. А все потому, что какой-то идиот перенес указатель.