Таинства кулинарии. Гастрономическое великолепие Античного мира - Алексис Сойер

Очень сильное, схожее выражение на французском часто заменяет слово parasite, донесенное до нас греками и римлянами. Оно несет ту же идею и звучит как pique-assiette (прихлебатель, нахлебник, приживальщик) – образ, который непременно ассоциируется с презрением и оскорблением.

Граф де Жерваль пригласил к своему столу несколько высокопоставленных персон, среди коих был замечен один из тех самозванцев, что находят способ быть принятыми, невзирая на глубочайшее презрение и неуважение, которое они вызывают. Подали десерт, и внимание паразита привлекла великолепная груша. Он попытался подхватить ее на кончик своего ножа, но, поступив подобным образом, разбил ценную тарелку. «Дьявол побери ее, сэр, – сказал хозяин дома, – piquez l’assiette (тыкайте в тарелку) сколько угодно, но не разбивайте ее!»

Прежде чем расположиться на триклиниуме (обеденном ложе), гости всегда мыли руки и часто – ступни. Этот обычай пришел к ним с Востока, и мы находим многочисленные примеры тому в Ветхом и Новом Заветах. Их головы орошали благовонными веществами, как было принято у евреев, и надевали цветочные венцы.

Именно в этот торжественный момент гости обращали все свое внимание на выборы «короля пиршества», чьим мудрым делом было регулировать количество чаш, что опорожнит за трапезой каждый из них.

У англосаксов тот, кто желал выпить, просил ближайшего соседа за столом защитить его. Последний отвечал согласием и, тут же взяв в руки нож или меч, вставал на страже, пока тот не опорожнит свой кубок. Говорят, причиной появления этого обычая стала смерть Эдуарда Мученика. По приказу Эльфриды, его тещи, короля убили, подойдя сзади в то время, как он пил.

Стратт говорит, что «именно таким образом, как описано далее, согласно древним историкам, Ровена, дочь или племянница Хенгиста, пила за здоровье Вортигрена, короля бриттов. Она вошла в пиршественную залу, где находился правитель со своими гостями, и, сделав глубокий реверанс, сказала: «Ваше здоровье, мой господин и король». Затем, пригубив из кубка, она встала на колени и протянула его Вортигрену, который принял его и осушил, после того как ответил: «Пью за ваше здоровье».

В произведениях Паскье мы находим трогающую до слез историю о несчастной королеве Шотландии, Марии Стюарт. Он пишет: «Накануне смерти, ближе к концу ужина, она выпила за здоровье всех своих приближенных, приказав им выпить с нею. Те послушались и, мешая слезы с вином, выпили за свою госпожу».

Разнообразные зрелища, о которых нам представится случай сказать чуть ниже, занимали досуг гостей в перерыве, необходимом для того, чтобы убрать остатки одного блюда и подать следующее. Эти представления и забавы, которые никогда не надоедали в годы Средневековья, во Франции получили от наших предков название entre-mets[46], обозначение наиболее верное и справедливое, чем современное восприятие, навязываемое этим словом, – все, что едят между жареным и десертом.

Еntre-mets представляли собой интерлюдии, пантомимы, концерты и даже мелодраматические действа в промежутках между сменой блюд. То, что сегодня привлекает толпы людей в театры, тогда было лишь небольшим entre-met или холодным гарниром.

В 1237 году на свадьбе Робера, сына Сен-Луи, с Машо, графиней Артуа, между всеми блюдами давали весьма необычные представления. Зал пересек всадник, заставив свою лошадь пройти по толстой веревке, натянутой у гостей над головами. В четырех углах стола музыканты сидели на быках, а обезьянки верхом на козах изображали игру на арфе.

При дворе франкских королей преобладал чудной обычай. Святой Жермье пришел испросить некой милости у короля франков Кловиса, и высокомерный сигамбр принял епископа с добротой за превосходным обедом. После пиршества благочестивый епископ стал прощаться, и король, который иногда кичился своей вежливостью, в соответствии с обычаем того времени вырвал у себя волос и подал гостю. Каждый из придворных в свою очередь поспешил последовать примеру великодушного монарха, и добродетельный прелат вернулся в епархию, восхищенный приемом, встреченным при дворе.

Лейнем говорит, что среди развлечений, приготовленных для королевы Елизаветы на время ее пребывания в прославленном замке Кенилуорт, «был итальянский жонглер, который исполнял силовые трюки и прыжки и выделывал такие штуки с невероятной гибкостью и ловкостью, что я вопросил себя, был ли то человек или волшебное существо. Я даже не знаю, что сказать об этом комичном парне, – безыскусно замечает хроникер, – полагаю, спина его, как у миноги, без костей».

В Средневековье в Англии замки правителей и всех великих были переполнены посетителями, коих всегда принимали с щедрым гостеприимством. Пышность, которую демонстрировали лорды, была поистине экстраординарной, и трудно понять, как их состояний хватало на такие невероятные проявления роскоши. У них были собственные тайные советники, казначеи, секретари, капелланы, герольды, герольдмейстеры, пажи, стражи, трубачи – одним словом, все чиновники, все слуги, каких было должно иметь при королевском дворе. Кроме этого многочисленного домашнего штата работников были еще труппы менестрелей, клоунов, жонглеров, бродячих актеров, канатных плясуний и т. д. Все они находили в замке пристанище на время великолепных пиршеств. В каждой из зал, открытых для гостей, давались представления в полном согласии с непристойными вкусами той эпохи. То была чудесная неразбериха, невероятный хаос, в котором до слуха доносились звуки кувырков, блюд и чаш, стучащих друг о друга, гармоничная музыка, суматоха танца, пение, шутки и отовсюду – неистовый смех. Единственно, лик благопристойности был слегка завуалирован.

Иногда термин entre-mets также применялся по отношению к декорациям, выставленным в пиршественной зале, которые представляли города, замки и сады с фонтанами, откуда текли всевозможные спиртные напитки. На обеде, что Карл V Французский устроил в честь императора Карла IV, состоялось грандиозное представление. Появилось судно с мачтами, парусами и оснащенное такелажем. Оно продвинулось к самой середине залы при помощи механизма, спрятанного от взоров присутствовавших. Спустя мгновение перед ними предстал Иерусалим, башни которого были усеяны сарацинами. Корабль приблизился, и город захватили прибывшие на нем рыцари-христиане.

Мысль о погребении вдохновила египтян на обычай к концу трапезы пробуждать у гостей бодрость и жизнерадостность. В залу входил слуга со скелетом или изображением мумии в руках и медленно обходил ее. Затем он приближался к гостям и говорил: «Ешьте, пейте, развлекайтесь сегодня! Завтра вы умрете».

Греция и, в особенности, Рим переняли это мрачное символичное изображение скоротечности времени и удовольствий. Образ грядущего погребения торопил получать наслаждения в настоящем. Никогда не открылась язычникам «надежда на вечную жизнь».

Глава 35

Римский ужин

Два пятилетия прошло с тех пор, как Рим повиновался Домицию Нерону, сыну Агриппины. Римляне, стадо презренных рабов, покорных подхалимов печально известного цезаря, уже отпраздновали девять годовщин его счастливого вступления на престол империи, и фламин Юпитера торжественно возблагодарил богов за каждый из этих годов, за все блага, что беспрестанно расточал на земле сей преданно любимый монарх.

Верно, что несколько знатных людей были ровней Нерону. Он и его мать отравили Юния Силана, проконсула Азии. Впоследствии юный император разделался с Агриппиной, и сенат рукоплескал этому ужасному преступлению, что всего лишь стало прелюдией к вопиющим поступкам, потрясшим повествовавшего о них историка.

Разумеется, фламин должен был вознести торжественные благодарения Юпитеру за то, что до сего времени он сдерживал коронованного монстра от совершения зла, позже отметившего его гнусное правление.

Римский ужин

Шел шестьдесят четвертый год христианской эры. Император провел некоторое время в Неаполе, откуда, как считалось, он отправится в Грецию. Но, внезапно изменив свои планы, он вернулся в столицу мира, чтобы, как говорили, подготовить неслыханно великолепное зрелище, такое, что мог задумать лишь Нерон.

Один из его старых освобожденных рабов, Кай Домиций Себа, решил отпраздновать возвращение в Рим и десятую годовщину царствования своего господина, который теперь стал его покровителем и другом. Этот человек владел несметными богатствами, пользовался широким доверием при дворе и был полон оскорбительного высокомерия и наглости, вселявших такой ужас в души самых благородных семейств империи, что они долгое время покорно склоняли перед ним свои головы. Как только среди римской аристократии пронесся шепоток о намерении великолепного Себы дать пир, как все воспылали желанием оказаться в числе гостей фаворита цезаря.