Собрание сочинений. Том 7. Страница любви. Нана - Эмиль Золя

— А не пора ли нам, дочка, за стол? — спросил Борденав. — Надеюсь, все уже в сборе?

— Еще бы не все, — смеясь, ответила Нана.

Она обвела взором гостей. И вдруг сразу лицо ее стало серьезным, она, видимо, удивилась, не найдя того, кого искала. Ясно, что не явился еще один приглашенный, о котором Нана предпочла умолчать. Придется подождать. Несколько минут спустя гости заметили в толпе какого-то высокого господина с благообразной физиономией и великолепной седой бородой. И самое удивительное, что никто не видел, как он вошел: должно быть, незаметно проскользнул в гостиную через полуотворенную дверь спальни. Воцарилось молчание, слышно было только, как шушукались гости. Один лишь Вандевр знал вошедшего господина, они даже обменялись беглым рукопожатием; но на вопросы женщин граф отвечал загадочной улыбкой. Каролина Эке вполголоса уверяла, что это английский лорд, который завтра уезжает в Лондон жениться; она его знает, она сама с ним жила. И эта история мигом обошла всех присутствующих дам; однако Мария Блон запротестовала — вовсе это не лорд, а немецкий посол, ей это хорошо известно, он часто навещает одну ее подружку. Мужчины тоже обменялись на его счет беглыми фразами. Господин, по всему видно, серьезный; возможно, как раз он-то и оплатил ужин. Все может быть! Похоже на то! Нам-то что, лишь бы хорошо кормили. Словом, вопрос остался открытым… Все уже забыли о седобородом господине, как вдруг метрдотель распахнул двери большой гостиной.

— Мадам, кушать подано.

Нана приняла подставленную ей калачиком руку банкира Штейнера, сделав вид, что не заметила шагнувшего было к ней старца, который в одиночестве поплелся сзади. Торжественного шествия к столу не получилось. Кавалеры и дамы входили в гостиную гурьбой, посмеиваясь снисходительно, как порядочные буржуа, над этой простотою нравов. Просторную комнату, откуда вынесли всю мебель, занимал длинный стол. Но и этого стола не хватало, приборы стояли вплотную друг к другу. Четыре канделябра, каждый по десять свечей, освещали стол; особенно бросался в глаза один, из накладного серебра, помещенный между двух огромных букетов. То был классический ресторанный шик — фарфоровая посуда с золотой сеточкой без вензелей, серебряные приборы, потускневшие и облезшие от долголетней мойки, хрустальные бокалы из тех, что покупают поштучно на любой толкучке. Нечто вроде новоселья на скорую руку, устроенного людьми вдруг разбогатевшими и еще не осмотревшимися в своем новом жилище. Не хватало одной люстры, непомерно длинные свечи в канделябрах еще не разгорелись как следует и лили блекло-желтый свет на компотницы, на стопки тарелок, на вазы, где симметричными горками лежали фрукты, печенье, сласти.

— А знаете что, давайте сядем как попало, — предложила Нана. — Так будет веселее.

Сама она не садилась, а стояла ближе к середине стола. Старый господин, которого никто из приглашенных не знал, занял место по правую ее руку, а по левую она сама усадила Штейнера. Приглашенные совсем было расселись, как вдруг из маленькой гостиной донеслось чертыхание. Это чертыхался Борденав, которого забыли в суматохе и который теперь силился подняться со своих двух кресел; он ворчал, он звал эту негодяйку Симону, улизнувшую от него вместе с прочими. Дамы, полные жалости, кинулись к Борденаву, и вот он показался на пороге — его поддерживали со всех сторон, чуть ли не несли на руках Каролина, Кларисса, Татан Нене и Мария Блон. Но усадить несчастного за стол оказалось делом непростым.

— В середину стола, напротив Нана! — заорали присутствующие. — Борденава в середину! Он будет председательствовать!

Тогда его усадили на указанное место. Но требовался еще один стул для больной ноги. Две дамы подняли его ногу, осторожно уложили ее на стул. Ничего, можно есть и так, сидя к столу боком.

— Черт бы меня побрал, — жаловался Борденав. — Совсем колодой стал! Вы, кисаньки мои, уж поухаживайте за папочкой!

Справа от него уселась Роза Миньон, слева — Люси Стюарт. Обе обещали позаботиться о больном. Гости кое-как разместились. Граф де Вандевр сел между Люси и Клариссой, а Фошри — между Розой Миньон и Каролиной Эке. Гектор де Ла Фалуаз поспешно пробрался на противоположную сторону стола, чтобы занять место подле Гага, не обращая внимания на зовы Клариссы; Миньон, не желавший выпускать из вида банкира Штейнера, уселся рядом с его соседкой Бланш, а справа от него поместилась Татан Нене. За нею следовал Лабордет. На обоих концах стола вперемежку устроились молодые люди и дамы — Симона, Леа де Горн, Мария Блон. Туда же попали Дагне и Жорж Югон, которые все больше и больше симпатизировали друг другу и то и дело с улыбкой поглядывали на Нана.

Двум девицам не хватило места, и начались шутки. Мужчины игриво предлагали им в качестве сидения свои колени. Кларисса, которую так зажали, что она не могла рукой пошевелить, заявила Вандевру, что ему придется кормить ее с ложечки. А тут еще этот Борденав расселся, заняв сразу два стула. Гости, сделав еще усилие, потеснились, и всем нашлось место. Но Миньон громко выразил недовольство, — народу набилось, как сельдей в бочке!

— Крем-спаржа контесс, консоме а-ля Делиньяк, — доверительно сообщали официанты, проходя за спиной гостей с полными тарелками.

Борденав во всеуслышание высказался за консоме. Но его голос потонул в общем крике. Сотрапезники сердились, протестовали. Дверь отворилась, и вошли трое запоздавших гостей — дама с двумя кавалерами. Ах нет, это уже сверх комплекта. Нана, не вставая со стула, щурила глаза, стараясь разглядеть, кто вошел — знакомые или нет. Дама оказалась Луизой Виолен. Но ее кавалеров Нана никогда не видела.

— Дорогая моя, — обратился к ней Вандевр, — разрешите представить моего приятеля, господина Фукармона, он морской офицер, и его пригласил я.

Фукармон развязно раскланялся и добавил:

— А я разрешил себе привести своего приятеля.

Очень, очень мило! — воскликнула Нана. — Садитесь, пожалуйста… Подвинься-ка, Кларисса. Очень уж вы там расселись… При желании вполне можно освободить место…

Стулья сдвинули еще плотнее, так что Фукармону и Луизе досталось на двоих одно местечко в углу стола, но приятелю Фукармона пришлось стоять на значительном расстоянии от прибора; он так и ел стоя, тянулся к тарелке через плечи соседей. Официанты убрали глубокие тарелки и разносили теперь кроличьи сосиски с трюфелями и котлеты с пармезаном. Борденав всполошил весь стол, заявив, что чуть было не привел с собой Прюльера, Фонтана и старика Боска. Но Нана с достоинством вскинула голову и сухо ответила, что незваным гостям не поздоровилось бы. Если бы ей хотелось пригласить своих коллег, она сама бы потрудилась это сделать. Нет, нет, только не актеришки! Старик Боск вечно пьян; Прюльер жрет как свинья, а Фонтан просто нетерпим в обществе — орет, валяет дурака. К тому же актеры уж никак неуместны в обществе этих господ.

— Что верно, то верно! — подхватил Миньон.

А эти господа во фраках и белых галстуках, сидя вокруг стола, вели себя вполне корректно, и их бледные лица, осунувшиеся от утомления, казались еще более аристократичными. Старик кушал неторопливо, тонко улыбался, будто председательствовал на дипломатическом конгрессе. Вандевр, казалось, находится на приеме у графини Мюффа, так изысканно ухаживал он за своими соседками. Еще нынче утром Нана объясняла тетке: насчет мужчин можно не беспокоиться — все либо вельможи, либо богачи, — словом, люди шикарные. Что касается дам, то и они вели себя в высшей степени прилично. Кое-кто — Бланш, Леа, Луиза — явились в декольтированных платьях; но одна лишь Гага, пожалуй, показывала публике больше, чем надо, хотя в ее годы предпочтительнее было бы вообще ничего не показывать. Сейчас, когда гости расселись, смех и шутки стихли. Жорж даже подумал, что ему доводилось присутствовать на более веселых обедах, скажем, в Орлеане, у тамошних буржуа. А здесь говорили мало, незнакомые мужчины церемонно поглядывали друг на друга; женщины держались спокойно, и это последнее обстоятельство особенно поразило юношу. Он обозвал их про себя «мещанками», он-то надеялся, что здесь сразу же начнут целоваться!

Когда подали рейнских карпов а-ля Шамбор и козье седло по-английски, Бланш громко произнесла:

— Люси, милочка, я в воскресенье встретила вашего Оливье… Как же он вырос!

— Еще бы! Ему уже восемнадцать, — отозвалась Люси. — Это меня не особенно молодит. Вчера он вернулся к себе в училище.

Ее сын Оливье, о котором она говорила с материнской гордостью, учился в морском училище. Разговор зашел о детях. Дамы растрогались. Нана поделилась своей радостью: ее крошка, ее маленький Луизэ, живет теперь у тетки, тетка приводит мальчика сюда каждое утро, часов в одиннадцать, Нана берет его к себе в постель, и он играет с ее собачонкой, грифоном Люлю. Просто со смеху можно помереть, когда они вдвоем катаются по постели, зарываются под одеяло. Трудно даже поверить, каким плутишкой растет Луизэ.