ЦУНАМИ - Анатолий КУРЧАТКИН

Нелли с Женей гнали что было сил по отходящей от шоссе заснеженной дороге вглубь поселка, мимо дома культуры в чреве черно-скелетного парка, мимо неожиданного карминного цвета новодельной церкви за стрельчатой чугунной оградой, и их обеих колотило. За спиной в тихом, все сильнее наливающемся сумерками морозном воздухе слышался скрип тележки Павла Григорьича, и, как ни летели, отрываясь с каждым шагом от старика все больше, казалось, этот визжащий звук проржавелого металла не ослабевает, а становится отчетливее и резче.

— А ты еще в самом деле хотела ему помогать, — сказала Женя, когда наконец оторвались от Павла Григорьича на расстояние, сделавшее его тележку неслышной. — Видела я по тебе: прямо уже собралась тащить.

— Не говори. — Смешок, исшедший у нее из груди, заставил Нелли вспомнить выражение «нервный смех». Смешок получился действительно нервный. — Так мне его стало жалко…

— Жалко! — вырвалось у Жени. — Забыла ты в своей Америке, что такое русский народец. Он тебя, если что, не пожалеет.

— Забыла, — вновь невольно с нервным смешком согласилась Нелли. — Замечательное напоминание.

О том, чтобы глазеть по сторонам, наслаждаясь прогулкой, как собирались, нечего было уже и думать. Так и долетели до дачи Сержа, будто в спину им дуло хорошим ветром.

Полина, когда рассказали ей о происшествии со стариком, подлетела чуть не до потолка:

— С ума сошли ездить в общественном транспорте! Я уже тыщу лет не езжу. Я вообще Сержа склоняю: продать этот дом, поднапрячься — и купить участок на Рублевке. Жить нужно среди своих.

— Но вообще-то у вас здесь замечательно. Во всех смыслах, — сказала Нелли. Прогулка по монастырю была так чудесна, что ей хотелось заступиться за это незнакомое ей прежде место. — И природа — сколько леса кругом. И лавра рядом.

— И что, что рядом?! — Полинина экспрессивность снова чуть не подбросила ее до потолка. — В лавру приехать и с Рублевки можно. А живешь ведь не в лавре!

За время, что Нелли с Женей были в монастыре, двор дачи заполнили машины — съехались практически все, кто должен был приехать, не было пока самого хозяина и Дрона. Впрочем, они уже находились в пути. «Едут уже, едут, — сообщила Полина в ответ на Неллин вопрос, не известно ли ей что-то о Дроне. — Серж мне как раз перед вами звонил, сказал, что подъезжают к окружной. Минут через сорок будут». У Дрона с Полининым мужем было сегодня какое-то общее дело, важная встреча, и планировалось, что они приедут после нее вместе.

— Как у них встреча, нормально? — поинтересовалась Нелли.

— Да все замечательно, все высший класс! — воскликнула Полина. — Я тебе до того благодарна, — взяла она обеими руками Женину руку, сжала ее и мгновение держала так, — прямо не высказать, до чего благодарна, что ты их свела — Сержа с Дроном. И нас! — отпуская Женину руку, перевела она взгляд на Нелли. — Нелечка, ужасно рада, что Джени нас познакомила, ужасно!

— Это было неизбежно, — выдала Нелли. Полчаса спустя Женя обнаружила себя сидящей за барной стойкой с рюмкой мартини в руках и в обществе того поэта-художника, что был тогда, когда они встретились с Радом, у Полины гвоздем вечера, и она угощала им как блюдом дня. Больше поэтом-художником так не угощали, он вошел в обычное меню, сделавшись постоянным участником Полининых сборов, цветная клетчатая шерстяная рубаха навыпуск по моде начала 90-х и докерские холщовые штаны, в которых он тогда был, сменились вполне буржуазным черным костюмом, белой сорочкой и галстуком-бабочкой, и вообще он стремился теперь держаться как можно респектабельнее, хотя голодный волчий блеск в глазах было никуда не деть, и сумрачность его лица тоже была неизгладима.

— Я сейчас работаю над новым циклом картин и циклом стихов одновременно, — говорил поэт-художник, крутя в руках плоский именной спичечный коробок, сделанный на заказ специально для Полининых вечеров. — Картины и стихи связаны друг с другом, поэтому темы их дополняют друг друга, развивают, и образы тоже. Это мое новое представление моего внутреннего мира. Вскрытие новых глубин, мой новый облик. Творца, сопричастного силе. Созидающей воле. Здесь нет ничего, что можно было бы назвать позиционированием. В позиционировании всегда есть элемент нарочитости. Я бы даже сказал, искусственности. В моем случае — это прорастание зерна. Дух времени требует силы. Он дышит этим желанием. И переполняет меня. Он переполняет меня, а я, в свою очередь, открываю шлюзы. Это не позиционирование, это канализация.

— Канализация — плохое слово, — прервала его Женя. — Получается, вы превращаете себя в место сброса всяческой грязи. Отходов. Охота зрителю-слушателю в этом купаться.

— Нет, вы используете расхожее значение слова. — Поэт-художник вытащил из коробка спичку, переломил ее, сунул обратно и закрыл коробок. — Канализация — это еще и перевод чего-либо, чувств, мыслей, состояний в иное русло, вывод их на новый уровень. В этом смысле «канализация» — очень точное слово. Вы это почувствуете, когда увидите картины моего нового цикла. Жду вас у себя в мастерской в любое удобное для вас время.

Женя отпила из рюмки. До того вечера у Полины, когда встретилась с Радом, она была совершенно равнодушна к мартини, теперь из всего прочего предпочитала его.

— Да нет, не ждите, — сказала она. — Вы бы хотели прибиться к моей галерее? Это исключено. Если вы не чувствуете, как звучит для уха «канализация», вы и в остальном глухи. Извините!

Поэт-художник молча сполз со стула, бросил коробок со спичками на стойку и пошел прочь. Женя, повернувшись, смотрела ему вслед с острым чувством довольства. Она знала, почему повела себя так по-медвежьи с этим типом. «Канализация» была тут ни при чем. Просто улучила момент. Раду тогда не понравились его стихи. И он сочинил куда лучше в подобном духе. Вот за то, что писал стихи, которые не понравились Раду.

Минут пять спустя на месте щетинисто-бородатого поэта-художника возникло юное создание с пухлыми щеками, еще не знающими по-настоящему бритвы, но с удивительно наглым, развязным выражением лица.

— Вас зовут Джени, — сказал он, — не отпирайтесь. — Взял со стойки ее рюмку, понюхал и возвратил на место. — Мартини. Напиток Джеймса Бонда.

— Не только, — отозвалась она.

— А кого же еще?

— Есть и другие достойные люди.

— Вы о себе?

— В данном случае нет.

— Я должен налить себе мартини, чтобы стать достойным?

— Достойным чего?

— Вас, — выдало юное создание, глядя на нее с таким вожделением — казалось, гульфик его черных джинсов сейчас треснет по швам.

— Ну наливайте, — сказала Женя. — Дерзайте. Моя крепость не на запоре.

Она была совсем не против пофлиртовать с этим наглым мальчиком. А может быть, будет видно, и не только пофлиртовать. Он ей был симпатичен. Такой юный и уже такой порченый.

Мальчик открыл бар, снял с полки бутылку мартини, взял себе бокал, свинтил с бутылки крышку, наполнил бокал и, вернув крышку на место, убрал бутылку обратно.

— За вашу прекрасную крепость, Джени, — поднял он бокал, предлагая ей чокнуться.

Двусмысленность его тоста тоже была ей симпатична. Правда, она сама подвела его к ней, но он весьма недурно воспользовался подводкой.

— Как зовут нового Джеймса Бонда? — спросила она.

— Друзья зовут меня Бобом, — сказал он.

— Роберт, иначе говоря?

— Борис. Но для друзей я Боб.

— Отлично, Боб. — Женя подняла рюмку и звякнула ею о вознесенный бокал Боба. — Можете называть меня Джени, пожалуйста. Я не возражаю.

Общество на вечер, кажется, было найдено. Оставалось только не прогореть раньше времени.

— Жень! — позвала ее, помахала рукой с другого конца гостиной Нелли. Около Нелли стояли и Дрон, и Серж — значит, сорок минут уже прошли, следовало ожидать начала приготовленной Полиной программы. Программа у Полины, несомненно, была. И с гвоздем, и с блюдом дня. — Жень, подойди! — снова помахала рукой Нелли.

— Похраните мой мартини, — приказала Женя Бобу-Борису. — И не теряйте меня из виду.

— Лучше жизнь, чем вас, Джени, — бросил ей вслед Боб-Борис.

Женя пересекла гостиную, расцеловалась с Сержем, расцеловалась с Дроном, от них странным образом веяло морозом, щеки у них были холодные — с какой стати, когда они ехали на машине?

— Вы что это на улице делали? — спросила она. — Курили, что ли? Нет, табаком не пахнет.

— Жека, разведчица! — воскликнул Дрон. — Беру в свою резидентуру.

— Обманывает? — посмотрела Женя на Нелли.

— Обманывает, — кивнула Нелли. — Нет у него никакой резидентуры, я же тебе говорила.

— Разоблачен! — вскинул Дрон руки. — Разоблачен и изобличен. Сдаюсь. Мы, Жечка, с Сергеем готовили для вас на улице сюрприз. Пойдем сейчас им любоваться. Старый Новый год все же. Можно сказать, исконний русский праздник.