Слуги этого мира - Мира Троп
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А может и нет, – сказал Наставник, – но мне всегда нравился этот священный обряд оголения крепких мужских задниц.
Ти-Цэ не помнил, хохотал ли когда-нибудь так, как хохотал сейчас. Он шатался из стороны в сторону, искал, за что ухватиться, чтобы не рухнуть, и положил руку на лицо. Оно оказалось мокрым от слез.
Группа взволнованных йакитов под предводительством матерого самца спустилась со скалы. Ти-Цэ постарался представить, будет ли выглядеть с короткой центральной прядью волос так же мужественно, как Наставник, но решил, что лучше будет увидеть все собственными глазами, нежели давать волю фантазии. Когда еще реальность будет настолько удивительнее грез?
Они сошли в джунгли, отошли на несколько миль южнее и оказались на берегу, у большого источника. При виде кристального блеска воды у Ти-Цэ вырвался стон облегчения. Все они были с ног до головы вымазаны в грязи и крови, и все, чего йакиты желали сейчас – как следует вымыться.
Но Наставник попросил их еще немного с этим повременить. По одному он подзывал их к себе.
Наставник вынул из мешка ножны, а из них – ритуальный кинжал с расписной рукоятью; удобно вложил его себе в правую руку, острием вниз, и торжественным кивком пригласил первого в очереди опуститься на колени. Это был красивый момент. И Ти-Цэ знал, что воспоминание о нем пройдет через всю его жизнь.
Старая звезда любовалась своим отражением в воде, рыхлый песок отливал медью. Ти-Цэ встал на колени у ног Наставника, спиной к нему, и склонил голову. Твердая рука неясно бормочущего учителя опустилась ему на затылок и захватила центральную прядь. Наставник оттянул ее и запрокинул голову ученика к небу.
– Ты доказал мне свое право жить и право носить данное тебе родителями имя. Прицел смерти сбит с твоего храброго сердца. Здесь и сейчас, данной мне властью твоего Наставника, я рапортую перед твоими предками, что их потомок стал мужчиной. Веди достойную жизнь и всегда помни уроки своего учителя. Ступай в мир с силой, достоинством и честью, Ти-Цэ.
И он провел острием кинжала по его волосам. Грязная, перепачканная в крови прядь осталась у него в руке, и Ти-Цэ почувствовал, как шейного позвонка коснулся ровный срез локона. Давление спало, голову Ти-Цэ бросило вперед, и он почувствовал, как вместе с напряжением уходят все тяготы его прошлого.
Он был свободен.
Ти-Цэ встал, повернулся к Наставнику лицом и приклонил колено, вложив в этот жест всю душу, свою безмерную благодарность и уважение. У него не было слов, чтобы высказать вслух все, что он чувствовал, но этого и не требовалось. Наставник всегда славился своей проницательностью, и в этот раз прекрасно понял его тоже. Он кивнул выпускнику с сияющей улыбкой на лице.
Ти-Цэ молча зашел в мягкую, обволакивающую воду, и принялся смывать с себя следы крови и юношества. Он одухотворенно улыбался своему отражению в помутневшей воде. Ти-Цэ смог. Он выжил. Он повзрослел. И короткая центральная прядь была тому неоспоримым подтверждением.
Йакит был очень рад вновь увидеть свою шерсть в белой палитре. Он собрал все три пряди в конский хвост одной рукой, чтобы свободной как следует вычистить шею… и увидел краем глаза подплывающий к нему, покачивающийся на волнах нежно-розовый лепесток.
Ти-Цэ медленно подчерпнул воду вместе с ним обеими руками. Он еще не решался поверить, но сердце уже пустилось в галоп. Ти-Цэ нерешительно повернулся к горизонту и увидел, что все до единого собратья смотрят в ту же сторону.
Не несколько лепестков, а целый остров, подгоняемый ветром и приливом, приближался к ним. Мягкий и бархатный, он несся к йакитам, пока не заполнил собою все вокруг. Ти-Цэ не верил своим глазам: к его торсу прибивались и прилипали лепесточки цветов с персиковых древ, опавших в Плодородной долине. Йакиты охали, загребали их руками, разбрасывали вместе со сверкающими капельками воды и восторженно вдыхали аромат, который они с собой принесли: сладкий запах невинных девушек, которые только-только сменили тусклую шерсть на покладистую, тающую в руках шерстку.
– Я же говорил, – подал голос Наставник с берега, – что силы вам еще понадобятся. – Он добродушно рассмеялся и кивнул на гору аккуратно сложенных щитов. – Я наведу порядок, подвезу что надо в город. А вас ждут. Ступайте домой.
Повторять дважды опьяненным йакитам не требовалось. Сверкая улыбками, новоиспеченные мужчины, не чуя под собой ног, выскочили из воды и понеслись к горизонту, туда, где прямо вниз по холму распростерлась их родная Плодородная долина.
Ти-Цэ больше не чувствовал ни усталости, ни боли, ни тревог – все осталось позади. В животе порхали бабочки, да в таких количествах, что собственные крылья, чтобы взлететь, ему бы сейчас не понадобились. Йакиты бежали вперед, ускорялись еще и еще, чтобы как можно быстрее отыскать среди сотен свой сладостный запах.
Они уже отбежали на достаточно большое расстояние, но все же Ти-Цэ обернулся. Вдалеке, у берега, он увидел две фигуры – Наставника и задержавшегося Ку-Ро. Он видел, как они приближаются друг к другу. И видел, как две тени становятся одной.
Ти-Цэ искренне улыбнулся. Он любил Наставника и многое бы отдал за его похвалу и родственные объятия, но как же он был рад, что все это досталось тому, кто как никто другой этого заслуживал. Ти-Цэ никогда не забудет ничего из того, что сделал для него Наставник, и будет оберегать память о нем до конца своей жизни.
Но здесь и сейчас его ждала долина, будущая супруга, дети – семья. Ти-Цэ вновь бросился вперед, нагонять товарищей, чтобы найти в конце концов древо, на нижней ветви которого он займет предначертанное ему в жизни место.
Ты – больше, чем моя судьба.
Ты – мой осознанный выбор.
Ат-Гир, из автобиографии, своей супруге
Часть третья
1
Ти-Цэ и Помона провели в пути уже семь долгих дней, когда рассказ йакита подошел к концу.
Слова у Ти-Цэ иссякли на очередном привале, когда опустилась ночь. Помона прислушивалась к тишине с первобытным интересом. Большую часть времени в ушах у нее свистел ветер, а в часы обеда и перед сном, вплоть до того момента, как смежались веки, она слушала рассказ провожатого. И даже во сне не было ее голове ни покоя, ни отдыху: мозг придавал рассказу Ти-Цэ цвет и форму, так что ночи напролет она рассекала джунгли вместе с молодыми йакитами.
Но теперь он замолчал, и Помона, которой последнюю неделю редко удавалось вставить слово, обнаружила, что сказать или добавить ей нечего.
Ти-Цэ ссутулился, будто сдулся, когда высказал все, что было
