Инфицированные - Скотт Сиглер

А пенис держали пока в контейнере со льдом.

Перри застонал снова. Его глаза были плотно закрыты, зубы по-волчьи оскалены – предупреждение хищника. Перри видел знакомый сон, вот только тот казался ему страшнее, чем раньше.

Он снова оказался в живом коридоре. Двери сближались. От них исходил жар, кожа его покрывалась волдырями, краснела, потом чернела, от нее валил вонючий дым. Но Перри не кричал от боли. Такой радости он им не доставит. Пошли они… все. На хрен! Он умрет как Доуси. Двери приближались, маршируя на крохотных щупальцах, и Перри медленно поджаривался заживо.

– Ты их победил, парень.

Во сне Перри открыл глаза. Перед ним стоял отец – не скелет, обтянутый кожей, а крепкий, полный жизни мужчина, каким он был, пока рак не постучался в двери.

– Папочка… – слабо проговорил Перри. Он попытался вдохнуть, но раскаленный воздух обжег легкие. Каждая клеточка тела болела. Когда же кончится эта боль?

– Ты отлично справился, парень, – сказал Джейкоб Доуси. – Правда здорово. Ты им всем показал. Ты их победил.

Двери придвинулись еще ближе. Перри посмотрел на свои руки. Плоть размягчилась, потом пытающей массой стекла с костей и с шипением закапала на пол. Перри не закричал. Когда отрезаешь себе яйца и член, понимаешь, что всякая боль относительна.

Двери придвинулись еще ближе. Перри слышал скрип дерева и скрежет старого железа, глубокий стон петель, на много столетий обездвиженных ржавчиной.

– Мне пришлось очень трудно, пап, – прохрипел Перри.

– Да, сынок, трудно. Ты сделал то, что никому другому не под силу. Я никогда тебе не говорил, но я горжусь тобой. Горжусь, что могу назвать тебя своим сыном.

Перри закрыл глаза и ощутил, как плоть начинает отваливаться от костей. Изумрудно-зеленый свет наполнил собой тоннель. Перри открыл глаза – отец исчез. Двери открылись. За ними что-то шевелилось.

Перри заглянул внутрь… и заорал.

Они почти здесь!

Дью и Чарльз Огден распластались на покрытой снегом лесной подстилке. Холод стоял зверский. Дью смотрел в прибор ночного видения. От зеленоватой картинки, открывавшейся его взгляду, кожа под толстым слоем зимней одежды покрывалась пупырышками.

– Не знаю, что это за чертовщина, но ясно, что ничего хорошего, – сказал он. – Может, хочешь еще пошутить про «Стар трек», Чарли?

– Нет. Я передумал.

– Что с радиацией?

Огден покачал головой:

– Ничего. По крайней мере отсюда не определяется. Счетчики Гейгера ничего не показывают. Дью, как думаешь, что это?

– Есть у меня идея, но я до сих пор надеюсь, что ошибаюсь. – Дью никак не мог выкинуть из головы бред Доуси насчет «двери». Даже в «Скорой», когда Маргарет перевязывала его раны, Перри еще кричал: «Закройте дверь, пока не поздно!». Дью боялся, что вещь, на которую он смотрит в эту минуту, и есть та самая дверь.

Дью оглянулся. Двое солдат снимали кошмарную сцену на цифровые камеры. В состав каждого взвода входило двое таких операторов.

– Вы все снимаете? – спросил Дью.

– Да, сэр, – хором ответили парни. В их голосах звучал страх.

Существа метались вокруг двух огромных дубов, с которых капала талая вода. Мертвые ветви деревьев образовывали скелетный навес, простирающийся над пятью десятками существ разного размера – от малышей вроде того, что выпрыгнул из окна на глазах у Дью, до полутораметровых тварей, передвигающихся на ногах-щупальцах толщиной с бейсбольную биту.

«Господи Иисусе, пятьдесят… А мы-то думали, что взяли всех. Сколько хозяев потребовалось, чтобы выносить пятьдесят монстров? Скольких хозяев мы вообще не обнаружили до самого вылупления личинок?» – спрашивал себя Дью.

Они построили что-то невообразимое. Что-то органическое, может, даже живое. Толстые, волокнистые тяжи – одни толщиной с веревку, другие с двутавровую балку – расходились во все стороны: от стволов – к земле, к ветвям, к другим стволам… Не меньше тысячи их образовывало гигантскую трехмерную паутину, словно придуманную художником-модернистом. А посреди тяжей, между огромными дубами, высилась та самая конструкция, которая раскрасила оранжевым инфракрасный снимок.

От сооружения из того же волокнистого материала веяло чем-то зловещим и примитивным, как от Стоунхенджа или древнего ацтекского храма. Четыре поперечные линии – те, которые шли с запада на восток, – на самом деле являли собой высокие арки; самая маленькая из них стояла в центре и возвышалась всего на десять футов, а самая высокая, первая от края, поднималась в небо на целых двадцать футов. Вместе четыре арки выглядели как конический каркас, наполовину врытый в промерзшую землю.

Дью не знал, из какой дряни сделана эта штука, но по крайней мере не из человеческих тел.

Две части «хвоста» – иначе не назовешь – отходили от арок ярдов на тридцать. Каждая была толщиной с бревно. Вдоль хвоста тянулись тонкие шипастые наросты. Твари с проворством тарантулов карабкались по огромной конструкции, цепляясь щупальцами, – живая масса, кишащая в веревочном лабиринте.

Дью и Огден залегли на расстоянии пятидесяти ярдов от каверны из арок.

– Далеко наши «Апачи»? – спросил Дью.

Огден махнул радисту, который тихо приблизился и протянул ему рацию. Огден что-то шепнул в нее. Потом ответил Дью:

– Будут на месте через две минуты.

Побежали секунды. Вскоре Дью услышал шум винтов. Твари внезапно брызнули с арок. Кто-то влез на дубы, другие предпочли остаться на земле.

– Что происходит? – спросил Огден. – Они услышали вертолеты?

– Вполне возможно. Сообщи своим, что пора наступать. Мы… – Голос Дью оборвался: сооружение начало светиться.

Волокнистые арки залили дубовые ветви и лесную подстилку слабым беловатым свечением. Едва различимое поначалу, оно так быстро разгоралось, что вскоре Дью уже не мог смотреть в прибор ночного видения – резало глаза.

– Что за черт?! – изумился Огден.

– Не знаю, – покачал головой Дью, – но мне это не нравится. Выдвинь два отряда вперед. Нужно взглянуть получше.

Огден тихо отдал приказания. Дью поднялся и, пригнувшись, побежал вперед, не обращая внимания на щелканье в коленях. Под ногами хрустел снег, трещали ветки. Он с болью подумал, насколько тихо по сравнению с ним передвигаются десантники, почти что беззвучно. Когда-то Дью тоже пробирался по лесам без единого звука. М-да, старость не радость…

Преодолев тридцать ярдов, он остановился. Ночь больше не прикрывала их. От сияющей арки сделалось светло, как днем. Длинные тени убегали в лес. Сама земля, казалось, вздрагивает в зловещем ритме, будто в глубине бьется сердце какого-то злобного чудовища. Дью остро ощутил неправильность происходящего.