Серенгети не должен умереть - Бернгард Гржимек
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я забираюсь в осиротевшую спаленку одной из жен и некоторое время еще переговариваюсь через переборку с Михаэлем. В спальной кабине устроено нечто похожее на диван, только это ложе из глины. На нем имеется даже возвышение для головы — все как полагается. Но жестко. Чертовски жестко спать! Я кручусь с боку на бок и наконец выясняю, что могу лежать только на спине, не иначе; никоим образом нельзя поворачиваться на бок, иначе начинаешь болезненно ощущать свою анатомию, особенно тазобедренный и плечевой суставы… Кроме того, это ложе рассчитано на субтильную маленькую негритянскую женщину, а не на такого долговязого верзилу, как я; поэтому я вынужден разместиться на нем по диагонали — из угла в угол. Я накрываюсь тонким шерстяным одеялом, какими пользуются здесь, в Африке, и чувствую, что, несмотря на то что в деревне все еще не смолкает барабанный бой и на все неудобства своего твердого ложа, я все равно скоро усну.
Последнее, о чем я еще успеваю подумать, это — о замках. Осветив карманным фонарем дверь, я убедился, что она действительно закрывается на ключ. И притом замок — европейский. Но вот что удивительно: в Африке все замки врезаются в двери вверх ногами, то есть так, чтобы ключ вставлялся бородкой кверху. Причем это делается одинаково как у черного, так и у белого населения. В этом есть, правда, и преимущество: если дверь захлопывается, ключ не выпадает. Но я никак не могу привыкнуть к тому, что, для того чтобы отпереть, нужно повернуть ключ в обратную сторону. Ведь автоматизм подобных движений у каждого вырабатывается с детства.
Не знаю, додумал ли я до конца эту мысль, потому что под далекий глухой стон барабанов мои глаза закрылись и я сладко уснул.
Глава четвертая
В гостях у бегемотов реки Бандама
Километр за километром мы удаляемся от самого последнего, затерянного на краю света африканского поселения, направляясь прямо в открытую раскаленную солнцем степь… Движемся мы по-прежнему гуськом, потому что тропинка, вытоптанная в пожухлой траве либо охотниками, либо рыболовами, слишком узка, чтобы идти иначе. Наш черный проводник, возглавляющий колонну, задает довольно-таки быстрый темп. То слева, то справа, на некотором расстоянии от нашей тропинки, возникают манящие прохладой маленькие рощицы или куртины деревьев, произрастающие здесь в низинах, где грунтовые воды подступают близко к поверхности земли, или возле небольших, в этот сезон почти пересохших ручьев.
Я собираюсь впервые в жизни понаблюдать за свободно живущими бегемотами. Момент для меня очень волнующий. Ведь увидеть бегемотов в стране Берега Слоновой Кости — дело отнюдь не простое: здесь ведь повсюду охотятся. Поэтому эти колоссы ушли из всех более или менее населенных мест и стали очень пугливыми и осторожными. Вот почему нам и пришлось так далеко забираться в глубь страны в надежде, что все-таки удастся их повидать. Неужели наши усилия окажутся напрасными?
Вот уже несколько дней мне почему-то больно садиться — может быть, фурункул? Но все это время я не раздевался и поэтому не имел случая посмотреть, в чем там дело… А кроме того, у меня еще и гвоздь в сапоге объявился — колет, проклятый, всю дорогу! Но останавливаться я не хочу — мы ведь решили еще до обеда добраться до реки Бандама.
Один из наших черных спутников хватает меня за руку и указывает на высокое сухое дерево на краю рощицы. Обезьяны!
В бинокль мне их отлично видно. Это две белобородые обезьяны колобусы — очень редкий вид, находящийся под охраной. Ни в одном европейском зоопарке их не увидишь. Вид у этих животных всегда степенный и достойный (по манере держаться), у них длинный хвост и лицо, окаймленное белой шерстью. На руках у них отсутствует большой палец; это травоядные животные с огромным, как у коровы, желудком, необходимым для переваривания обильной растительной пищи. И чтобы организм мог лучше усваивать малопитательные и волокнистые растительные корма, обезьяны эти подолгу сидят неподвижно, спокойно переваривая пищу. Отсюда их степенный и важный вид. Ведь важничанье зачастую зависит не от того, что в голове, а от того, чем набит желудок (кстати, не только у животных…).
А мы топаем дальше по степи, молчаливые и потные. Мы торопимся. Мы почти бежим. Я иду, а в голове у меня все вертится история, рассказанная мне неким господином Гербертом, у которого мы гостили несколько дней назад. Этот Герберт — владелец собственной фактории, тем не менее еще два года назад был управляющим на кофейной плантации, расположенной в глухом и диком месте, в двадцати пяти километрах от ближайшего населенного пункта. Занимался он тем, что сводил все новые и новые леса под плантации, и по восемь месяцев ему не приходилось видеть ни одного белого человека. Два черных охотника ежедневно «делали мясо», что означало: отстреливали в округе диких животных для пропитания работающих на плантации людей. Вот что он мне поведал.
«Патрон», работодатель Герберта, отправляя его на плантацию, посоветовал ему не давать черным охотникам в руки крупнокалиберных ружей. Пусть стреляют только в птиц, обезьян, антилоп и подобных мелких животных. Но однажды к Герберту явились местные жители, умоляя о помощи — спасти их от нашествия бегемотов: толстокожие топчут и уничтожают их посадки. Один из черных охотников, очень старательный и отважный парень, три дня подряд ходил за Гербертом по пятам, уговаривая и упрашивая дать ему крупнокалиберное ружье, чтобы он мог сразиться с бегемотами. Наконец Герберт сдался — ладно уж, бери.
На другое же утро прибежал человек с тревожным сообщением: из леса раздаются вопли охотника о спасении!
Герберт с шестью провожатыми бросился в лес. Он захватил крупнокалиберное ружье, а второе дал своему первому помощнику. До них доносились уже не вопли, а только стоны, и, следуя этим душераздирающим звукам, они вскоре добрались до места происшествия. Им предстала чудовищная картина: несчастный охотник лежал на земле со вспоротым животом, из которого вывалились наружу внутренности, и все это было усеяно мухами… Тучами мух! Человек был уже без
