Религиозные судьбы великих людей русской национальной культуры - Анатолий Ведерников

Уже имея в себе дух Пимена, Пушкин дальше создает стихотворную повесть «Полтава». И мы видим, что в этом произведении продолжается разоблачение того же кумира гордости. Если прежние герои гордости имеют у Пушкина достаточно много человеческих и даже привлекательных черт, то Мазепа представлен «мрачным, ненавистным, мучительным лицом». Прежний обаятельный образ приобретает черты черного злодея. «Какой отвратительный предмет! Ни одной утешительной черты! Соблазн, вражда, измена, лукавство, малодушие, свирепость… – пишет Пушкин о Мазепе. – История представляет его честолюбцем, закоренелым в коварствах и злодеяниях, клеветником Самойловича – своего благодетеля, – губителем отца несчастной своей любовницы, изменником Петра перед его победою, предателем Карла после его поражения: память его, преданная Церковью анафеме, не может избегнуть и проклятия человечества». Таков Мазепа для истории, как голый факт прошедшего, таким видит теперь прозревший поэт своего давнишнего обольстителя – демона гордости. Характеристика Мазепы в удивительных стихах Пушкина полна уничтожающего осуждения. Краски сгущены до крайности! Так уверенно разит поэт своего закоренелого врага.

Кто снидет в глубину морскую,Покрытую недвижно льдом?Кто испытующим умомПроникнет бездну роковуюДуши коварной? Думы в ней,Плоды подавленных страстей,Лежат погружены глубоко,И замысел давнишних дней,Быть может, зреет одиноко.Как знать? Но чем Мазепа злей,Чем сердце в нем хитрей и ложней,Тем с виду он неосторожнейИ в обхождении простей.Как он умеет самовластноСердца привлечь и разгадать,Умами править безопасно,Чужие тайны разрешать!С какой доверчивостью лживой,Как добродушно на пирахСо старцами, старик болтливый,Жалеет он о прошлых днях,Свободу славит с своевольным,Поносит власти с недовольным,С ожесточенным слезы льет,С глупцом разумну речь ведет!Не многим, может быть, известно,Что дух его неукротим,Что рад и честно и бесчестноВредить он недругам своим,Что ни единой он обидыС тех пор, как жив, не забывал,Что далеко преступны видыСтарик надменный простирал,Что он не ведает святыни,Что он не помнит благостыни,Что он не любит ничего,Что кровь готов он лить, как воду,Что презирает он свободу,Что нет отчизны для него.

Но не надменного старика и не злодея полюбила в нем Мария, а свою иллюзию. Мазепа, как бесовский оборотень, околдовал ее обманным подобием героя.

Своими чудными очамиТебя старик заворожил,Своими тихими речамиВ тебе он совесть усыпил;Ты на него с благоговеньемВозводишь ослепленный взор…

Для ослепленной девы Мазепа – певец и воин, даже выше – природный царь, который по праву высшей одаренности воздвигнет трон. «Ты носишь власти знак», «ты так могущ», «твоим сединам как пристанет корона царская» – вот радужный мираж, застлавший правду для Марии, и, как Татьяна, она верит сердцем, что ее властитель послан Богом. Какое ужасное пробуждение настанет для несчастной! Мазепа тоже самозванец, не муж судьбы, а интриган, изменник, злопамятный мститель – и только. Не великий замысел, не вера в свое посланничество, но условность дворянской чести, но память о нанесенной обиде руководят его поступками. В этой черте весь его характер, скрытый, жестокий, постоянный. Для утоленья злобы он умервщляет отца обольщенной дочери, коварный искуситель, он даже не задумался самою дочь поставить перед выбором между супругом и отцом и, не воздвигши трона, построил эшафот.

Сквозь легкий сон Мария слышит, что кто-то к ней вошел, «с улыбкой руки протянула и с негой томною шепнула: “Мазепа, ты? ”» Но перед ней прокравшаяся во дворец мать.

Молчи, молчи,Не погуби нас: я в ночиСюда прокралась осторожноС единой, слезною мольбой.Сегодня казнь. Тебе однойСвирепство их смягчить возможно.Спаси отца!Дочь (в ужасе).Какой отец?Какая казнь?

И когда она узнает правду, ужасную правду о казни отца, строй ее души нарушается, разум мутнеет:

Что со мною?Отец… Мазепа… казнь… с мольбоюЗдесь, в этом замке, мать моя —Нет, иль ума лишилась я,Иль это грезы…

Утлый мозг не выдержал противоречия мечты и знания. Но в столкновении низкой истины и возвышающего обмана безумная осталась верной грезе. Он есть, он жив, ее герой и повелитель, ясный сокол, сказочный Иван-царевич, но только он скрывается где-то за морями, а здесь обманщик, дьявольское наваждение, старик-убийца!

«…Ах, вижу, голова мояПолна волнения пустого:Я принимала за другогоТебя, старик. Оставь меня.Твой взор насмешлив и ужасен.Ты безобразен. Он прекрасен:В его глазах блестит любовь,В его речах такая нега!Его усы белее снега,А на твоих засохла кровь!..»И с диким смехом завизжала,И легче серны молодойОна вспрыгнула, побежалаИ скрылась в темноте ночной.

Таков Мазепа для Пушкина. Замечательно, что в нем нет ни одной привлекательной черты. Если Кавказский пленник, Алеко, Борис, Лжедмитрий еще сохраняют в себе какие-то человеческие черты, которые в известном смысле как бы облагораживают, смягчают их недостатки, их гордость, то в Мазепе собраны только одни отрицательные черты. В нем сгущены, представлены в чистом виде субстантивные свойства гордости, которая, не смешиваясь с добрыми, человеческими чертами, и не может быть иной. Правда, Мария его, Мазепу, любит, но любит она только его лживую видимость, свою мечту: образ Мазепы представляется уже двойным – в действительности и в воображении Марии. Пушкину таким образом удается отделить своего врага от его привлекательной оболочки, и этот процесс дифференциации добра и зла в дальнейшем творчестве Пушкина углубляется, свидетельствуя о все большем внутреннем преодолении кумиров.

Взгляд Никанора, архиепископа Херсонского, на Пушкина

В истории отношений русского образованного общества с Пушкиным нельзя пройти мимо замечательной беседы архиепископа Херсонского Никанора, состоявшейся в день пятидесятилетия смерти поэта в церкви Новороссийского университета на тему: «Пушкин в своих достоинствах, немощах и смерти».