За дверью - Антон Белозеров

С замиранием сердца я спросил:

— А тела? Из дома выносили тела погибших?

Прохор Никанорович отрицательно покачал головой:

— Вот это и было самым странным! В фургоны погрузили только тела сотрудников ОЕП, расстрелянных перед домом своими же товарищами. Но из дома не было вынесено ни тел, ни останков в пластиковых мешках. Только вещи. Причем мебель не была ни поломана, ни обожжена. Как будто вакуумный взрыв затронул лишь очень небольшое пространство на втором этаже. Однако я сам видел, что в дом входили оборотни. И уж, конечно, в доме должен был кто-то находиться, иначе с кем тогда мы сражались? Боблин в штатском и Цельс ходили возле нас с мрачным видом и не скрывали своего недовольства. Между собой они говорили по-империкански, из обрывков услышанных фраз я понял, что операция удалась лишь частично. Они совещались, как об этом лучше доложить руководителям ОЕП. Может быть, неудача как раз и была связана с тем, что противник не был захвачен в плен или гарантированно уничтожен? Закончив погрузку вещей в фургоны, мы получили приказ садиться в транспортеры и возвращаться на базу. Но это был еще не конец. На базе мы узнали, что в этот же самый день в правительстве Колоссии произошел переворот. Верховный Жрец Уравнительной церкви Мафусаил Трепачёв был отстранен от власти. Его место занял Эль-Цзын. Одним из первых своих указов Эль-Цзын объявил отделение Уравнительной церкви от государства, сложил с себя титул Верховного Жреца и стал именоваться Венценосцем. Так в один день произошли два события. Об одном узнал весь мир, а другое строго засекречено. И я до сих пор не знаю, насколько эти события связаны между собой. Какое из них было важнее? Какое событие служило для прикрытия другого? Одно повлекло за собой другое, или наоборот?

Прохор Никанорович допил остатки коньбыка в своей рюмке.

— Как я уже сказал, возвращение на базу не было концом истории. Со всеми офицерами и бойцами двух Оперативных Групп вели длительные беседы люди и боблины из психологической службы НКВД. Нам объяснили, что все мы стали участниками исключительной по своей важности операции, спасшей не только Колоссию, но и всю нашу цивилизацию. Разумеется, мы были обязаны держать эту операцию в секрете, как и другие операции, в которых принимали участие. Но во мне после штурма дома что-то изменилось. Я, в общем-то, с самого начала службы в НКВД осознавал, что Штурмовой Отряд, к которому я имел честь принадлежать, являлся инструментом, одним из лучших в мире, для выполнения боевых операций особой сложности и важности. Но раньше я думал, что НКВД использует этот инструмент в интересах Колоссии и колосского народа. Теперь же я понял, что нашими руками свои задачи решают некие империканские боблины, возможно, даже враждебные Колоссии. Мое внутреннее перерождение было связано и с тем, что после прихода к власти Эль-Цзына Колоссию одна за другой начали сотрясать реформы, проводимые в интересах боблинов, разных Воровковских и Воровковичей. Вдруг оказалось, что капитализм в духе Империки и Еропки — это для Колоссии благо, а Уравнительная церковь — зло. Все, что я, воспитанный родителями, школой, армией и училищем НКВД, считал смыслом своей жизни, стали называть неправильным. Реформированию подверглась и Внутренняя Дружина. Из НКВД под видом сокращений и преобразований были изгнаны те немногие люди, которые честно служили интересам колосского народа. И, наоборот, беспринципные, циничные приспособленцы быстро продвигались по служебной лестнице, получали звания и важные должности.

Прохор Никанорович с сомнением посмотрел на свою пустую рюмку, но подливать новую порцию коньбыка не стал.

— Однажды в коридоре Главного Управления НКВД мы с Егорием Треском встретили Алоизия Цельса. Он был одет в гражданскую одежду, так что я не знал, повысили или понизили его в звании после той памятной операции. У нас троих было свободное время. Мы зашли в ближайшее кафе, выпили, разговорились. Цельс оказался хорошо осведомлен о грядущих преобразованиях НКВД. Он сказал, что Штурмовой Отряд скоро будет распущен, и предложил нам с Треском пойти работать под его командование. Куда именно, он не сказал. Треск выразил согласие, я же засомневался, понимая, что мне придется воевать не за Колоссию, а за интересы империканских боблинов. Когда мы уже хорошо выпили, я невзначай спросил у Цельса: чей же дом мы штурмовали вместе с сотрудниками империканского Общества Естественного Прогресса? Цельс спросил у меня, верю ли я в сказки? Я сказал, что нет. Цельс одобрительно кивнул головой и сказал, что мы взяли штурмом дом волшебников из сказки. Я решил, что пьяный Цельс надо мной шутит. Мы поссорились, и я ушел из кафе. Вскоре, действительно, пришел приказ о роспуске Штурмового Отряда и о переводе всех его офицеров на незначительные должности. Я написал рапорт об отставке. А Треск перешел на службу в особое международное подразделение НКВД. Позже, когда мы с ним встречались, он в общих чертах рассказывал, что при особом подразделении есть своя боевая группа, похожая на Штурмовой Отряд, но вооруженная и подготовленная по образцу империканского ОЕП. Он предлагал мне поступить на службу. Я отказался.

Прохор Никанорович все-таки налил себе еще полрюмки коньбыка.

— Первое время на гражданке мне было сложно. Я долго не мог найти себе работу по душе, чуть ли не каждый месяц переходил с места на место. Я привык к строгой дисциплине и жесткому распорядку дня. Теперь же у меня появилось много свободного времени, которое надо было чем-то занять. Однажды я, сам не знаю почему, поехал в тот поселок, где мы штурмовали дом, и с которого начали меняться мои взгляды на жизнь. В пригородном поезде я встретил молодую девушку, она мне понравилась, мы разговорились. Оказалось, что она родом из Калиткино, но учится в Мураве в педагогическом институте. Так что нам было по пути. Это была Пелагея. Мы поженились и решили жить в Калиткино. Я устроился на работу в автомастерскую, благо, что в офицерском училище и Штурмовом Отряде я научился управлять почти всеми средствами передвижения и ремонтировать любую технику. Платят тут не так много, зато я чувствую себя нужным людям, и все мои дни заняты работой и семьей. Пелагея после окончания института преподает в школе историю и географию. Правительство Колоссии за причиненные неудобства во время, как было сказано, «антитеррористической операции», выплатило жителям Калиткино довольно значительные компенсации. Да и вообще, в развитие Калиткино и появившегося рядом славословного монастыря вкладываются немалые деньги, как бы в обмен на всеобщее молчание. Так мы с Пелагеей без особых усилий получили свой собственный дом. И я уж не знаю, кто и где принял такое решение, чтобы наш дом оказался почти напротив заброшенного дома, в штурме которого я принимал участие. Я почти уверен в том, что за тем домом и всеми окрестностями до сих пор присматривают. Думаю, что это агенты ОЕП или особое подразделение НКВД. Время от времени я встречаюсь с Треском. Пару раз он приезжал в Калиткино к нам в гости. Так вот, он хорошо знает всю окружающую местность. Я заметил это, когда мы пошли на реку купаться.

Прохор Никанорович внимательно посмотрел на меня:

— И вот еще что. Когда у нас с Пелагеей появились дети, я стал читать им сказки. В своем детстве, в семье ревностных Уравнителей, я не читал ничего, кроме газет и церковных уравнительских журналов. А тут вдруг сам увлекся сказками и книгами в жанре сказочной фантастики. Моя жена-историк тоже кое-то рассказала мне, о чем я раньше не знал и не думал. И теперь мне почему-то кажется, что Цельс не смеялся надо мной тогда, в кафе. Я каждый день хожу мимо того разрушенного дома, и все думаю, думаю…  А теперь вдруг появился ты. Ты утверждаешь, что дом принадлежал твоим родителям. Значит, те, кто был в доме, не погибли? Вы каким-то образом выбрались из дома, окруженного сотрудниками ОЕП и Штурмовым Отрядом?

— Я ничего не знаю о судьбе своих родителей, — ответил я. — Собственно, я приехал сюда только для того, чтобы что-нибудь о них узнать.

Говоря это, я невольно выдал Прохору Никаноровичу часть своих планов. Но в тот момент я об этом не думал, настолько захватил меня рассказ Прохора Никаноровича. Я живо представлял себе картину штурма дома. Гандолиза Лайс утверждала, что решение уничтожить моих родителей приняла не она, а колосское подразделение ОЕП. Наверняка, она солгала, так как штурм в основном производился силами империканцев. Серебристо-белый дым, скорее всего, содержал в себе вещество, близкое по составу к материалу смертоносных для магов старинных клинков.

Тетя Вика рассказывала, что моя мама отправила ее на Землю в самом начале штурма. Еще она говорила, что в доме, помимо моих родителей, находились несколько их помощников и защитников. Куда же все они делись? Отравились серебристо-белым дымом и предпочли убить себя, но не попасть в руки врагов? Или же они сошлись в последней схватке с оборотнями и применили боевую магию, которая уничтожила всех, кто в тот момент был внутри дома? Может быть, на что я от всей души надеялся, мои родители со своими помощниками все же сумели скрыться в каком-нибудь Отражении или во времени? Но тогда почему они не отыскали меня за все прошедшие годы? И как сотрудники ОЕП определили, что меня через магическую дверь унесли на Землю?