Грусть белых ночей - Иван Науменко

Надев через плечо брезентовую полевую сумку (ее Сергею выдали как писарю), держа под мышкой толстую канцелярскую книгу, Сергей бредет в расположение третьего батальона. Вид голого серого поля его совсем не радует. Ни деревца кругом, ни кустика. Небо не такое, как на родине, — оно низкое, хмурое.

До деревушки Сергей дошагал быстро, меньше чем за час. Стоит она на песчаном косогоре — хаты, хлева, дворы, запущенные, заброшенные. Некоторые хаты покрыты соломой, на ней зелеными плешинами растет мох. Но не это потрясает, а безлюдье, затаившаяся мертвая тишина. Батальон где-то в поле на занятиях; на улице, во дворах — ни души.

Во второй половине дня пробилось из-за облаков солнце, теплое, доброе. Но страшновато идти по селу, в котором не слышно детских голосов, не кукарекает петух, не залает собака.

Сергей находит батальонного писаря, и дело выясняется. Население деревни — и старых и малых — немцы, отступая, погнали перед собой. Далеко, видать, загнали, — ни один житель еще не вернулся.

В предвечернее время Сергей в соседнем селе. Роту, в которой служат самые близкие из хлопцев местечка, он находит быстро. Поразительно: Василь Лебедь, Костя Титок, Костя Русакович, двоюродный брат Адам, Петро Герасимович — даже в одном взводе. Вот как бывает. В запасном полку решили хлопцы не разлучаться, и тут они вместе.

До последнего времени во взводе был и Николай Прокопчик. Теперь под его командой ротный конь, подвода. Значит, это Николай к Сергею приезжал.

Свободный час перед ужином. Василь степенный, спокойный. Новая гимнастерка плотно облегает широкие плечи. Из-под воротника выглядывает белый, чистый подворотничок. Сидит Василь на топчане, пришивает новые погоны к шинели. Только теперь Сергей заметил: Лебедь не рядовой боец — ефрейтор. Узенькая красная полоска на погонах. К гимнастерке новые погоны Василь успел пришить, к шинели — теперь прикрепляет.

— Поздравляю с повышением, товарищ ефрейтор. Быстро растешь.

Месяц не виделись, но Василь ведет себя так, словно вчера расстались.

— Ты большой начальник. Штабной писарь.

— Что слышно?

— Газеты сам читаешь. Одессу взяли...

В оккупации такую новость, как освобождение большого города, Сергей с Василем обсуждали бы целый день. Теперь — сказал Василь, и все. Другие настали времена.

Костя Титок встречает Сергея насмешками:

— Так ты, значит, писарь. Окопов не роешь и по-пластунски не ползаешь. За что получил привилегию?

— За почерк, — в тон ему ответил Сергей. — В писаря берут с красивым почерком. Только писарь я сверхштатный. В любую минуту могут отослать назад, в роту.

Чернявое Костино лицо становится ласковее.

— Старые солдаты говорят — не нужно идти в такие писаря. Во время наступления, когда не хватает людей, ими затыкают дырки...

С двоюродным братом Адамом Сергей тоже повидался. Нет, не врос еще Адам в хлопотливый армейский быт. Ходит как прибитый, вид запуганный. В детстве был сильнее, ловчее Сергея, а теперь сдает. С другой стороны, подкормился Адам. Белесого нежного пуха, который рос на его щеках в запасном полку, теперь нет.

Петр Герасимович хуже Адама выглядит. Личико узенькое, осунувшееся. Шинелька на Петре как на колу висит.

На фронтах — затишье. Самое крупное событие за последнее время — взятие Одессы. Отшумели победные бои на южных. Украинских фронтах, смолкли фронты северные. Украина почти вся освобождена. В отдельных местах войска Украинских фронтов вышли к прежней государственной границе. Но большая часть Белоруссии еще оккупирована.

Затишье перед бурей. Где будет нанесен очередной удар?..

Разные ходят слухи, однако куда, на какой фронт отправят полк, дивизию, никто достоверно не знает.

Старший лейтенант Фоменков, начальник строевой части, время от времени устраивает пирушки. Собирает нескольких офицеров, двух-трех молодых докториц, имеющихся в полку. Пьют разведенный спирт, закусывают консервами, поют песни. Начнутся бои — не попоешь. Так рассуждают те, кто собирается у Фоменкова.

Вообще начальник строевой части — человек неплохой. К писарям излишне не придирается, даже если ошибку в бумагах заметит. Любит пофорсить: всегда одет в новенькую гимнастерку, бриджи, крест-накрест перетянут блестящими ремнями. Ходит, поскрипывая хромовыми сапогами.

Пирушки устраиваются во второй половине дома, которую занимает строевая часть. В такие вечера писарям прибавляется обязанностей: наколоть дров, нащепать лучины, чтоб можно было разогреть консервы, а то и яичницу поджарить. Масленников делает такую работу с удовольствием, Гончаров — не показывая своих чувств, Сергей от нее вообще отказывается. Только однажды нащепал лучины, тут же заявив Масленникову, что в холуи не нанимался. Старший писарь испуганно округлил желтые глаза, замахал руками.

В те вечера, когда происходят пирушки, Сергей укладывался на топчан у себя за печкой, накрывался шинелью, делая вид, что спит.

Безобразно ведет себя на пирушках делопроизводитель Борисов; он занимается офицерскими кадрами, и ему недавно присвоили звание младшего лейтенанта. По этой причине Борисов аж захлебывается от радости, хоть и немолодой — за плечами лет сорок, а то и сорок пять. «Мы, офицеры», — часто можно услышать от него. Он картавый, «р» не произносит, получается: «Мы, офицеи...»

У Борисова мокрые губы, редкие седые волосенки, но, напившись, он приударяет за женщинами, не стесняется петь вульгарные припевки.

Месяц уже сидит Сергей в строевой части. Имеет дело с учетом рядового и сержантского состава, постепенно вникая в дело. Во время наступления ненадолго задерживаются солдаты в шеренгах стрелковых рот и батальонов... После недели-двух упорных боев роты фактически обновляются.

В строевую часть наведывается молодой, с тонким лицом лейтенант. Он вежлив и корректен. Это полковой переводчик Виктор Милованов. Сергей поначалу только здоровался с ним, но однажды разговорился, и они стали встречаться едва ли не каждый день.

Милованов — москвич, он на два года старше Сергея. Перед войной окончил десятилетку. Военкомат направил его на курсы военных переводчиков. Уже осенью сорок первого года Милованов окончил курсы, получил звание лейтенанта. Он три года на войне, но так и остался лейтенантом. Таков штатный распорядок: полковой переводчик не может подняться выше этого звания.

В оккупации, дорываясь до потайного радиоприемника, редких газет, листовок, Сергей с волнением слушал и читал о боях на Волхове, у Великих Лук, под Старой Руссой. Милованов участвовал в этих боях. Этим он больше всего привлекает к себе Сергея. Сергею хочется дознаться, как чувствовали себя люди в сорок первом, сорок втором годах, особенно те, кто не видел близко немцев, не был в оккупации.

Милованов довольно беззаботно отвечает на такие вопросы. Что чувствовал, когда немцы подходили к Москве? Ничего особенного. Считал: Москву не сдадут. В конце концов, война не могла кончиться, даже если бы, Москву и захватили. Наполеон захватывал, ну и что?..

Сергей не раз ловит себя на ощущении, что люди, не видевшие немцев близко, иначе относятся к событиям сорок первого, сорок второго годов, чем те, кто был в оккупации. У них, вероятно, были своя колокольня, свои отсчет, они не знали отчаяния, безысходности.

Миловаиов скоро установил, что Сергей прилично знает немецкий язык.

— Где выучил? — немного настороженно допытывается он.

— С товарищами, самостоятельно. Еще до войны. В институт собирались поступать. Оккупация помогла. Хотелось знать, что делается на фронте. Немецкие газеты читал, наших не было...

Разговаривать по-немецки Сергей не может, практики не было, а читать — читает газеты, книги ненамного хуже самого Милованова.

— Я тоже до войны язык выучил, — говорит переводчик. — На курсах учат с пятого на десятое.

Через несколько дней Милованов сообщает:

— Я рассказал о тебе в дивизионном разведотделе. Думаешь, много таких, кто знает немецкий язык? Институты пооканчивали, а ни «бе» ни «ме». Чтобы читать газету, как ты читаешь, нужно самое малое два года учиться. На курсах учат не больше года...

— Что сказали в разведотделе?

— Тебе нужно перейти во взвод пешей разведки. В соседний полк.

Еще через день или два в строевой части появляется лысоватый полнотелый капитан в аккуратно пригнанной диагоналевой гимнастерке, крест-накрест перетянутый ремнями. Выведя Сергея во двор, расспрашивает об отце, матери, о том, чем занимался во время оккупации. Взглянув на партизанскую справку, веселеет:

Моя фамилия Френкель. Дивизионный переводчик. Мне о тебе Милованов рассказал. Хочу перевести тебя в другой полк. Во взвод разведки. Там есть один, как и я, еврей, только моложе, горячее. Читать по-немецки не умеет. Теперь разговаривать с немцами не хочет. Брата его повесили в Виннице. Боюсь — беды бы не наделал. Убьет «языка». Хотя «языков», сдается, будем брать не немецких...