Три зимовки во льдах Арктики - Константин Бадигин

В моей личной библиотечке было довольно много книг об исследованиях полярных стран.

Больше всех зачитывался этой литературой Иван Гетман. Порывистый и увлекающийся молодой человек, он успел к двадцати пяти годам сменить добрый десяток специальностей. Чертежник машиностроительного института в Москве, вагонщик в шахте № 1-бис в Донбассе, монтер на Шпицбергене, доброволец Красной Армии, матрос Ленинградского торгового порта, рыбак треста «Мурманрыба» - таков далеко не полный послужной список Гетмана. В сущности, за эти годы он так и не приобрел настоящей профессии - всюду его томила жажда чего-то нового и нового, всюду ему казалось, что он делает еще не то, что хотелось бы. А за что именно надо было взяться - он сам хорошо не знал.

И вот - Арктика, ледокол «Ермак», ледокольный пароход «Седов». Необыкновенная обстановка, необычные трудности, непривычная жизнь... Периоды самозабвенного увлечения работой внезапно сменяются унынием. Потом снова начинается подъем энергии, снова - некоторый спад.

Коллектив это видит. Но никто не позволяет себе укорять товарища. Наоборот, с ним обращаются так же ровно и просто, как с остальными, - никаких упреков, насмешек, но и никаких поблажек, послаблений. Ведь поблажки так же убийственно действуют на человека, как и упреки. А я, как будто бы между делом, даю ему книги об исследованиях Арктики и Антарктики.

...У Гетмана и у других товарищей возникает желание расширить свой политический кругозор. К сожалению, «Ермак» не смог доставить нам книгу, о которой мы так много слышали по радио, - «Краткий курс истории ВКП(б)». Но нам на помощь приходят радисты Диксона. Они читают нам эту замечательную книгу по радиотелефону - главу за главой.

Часы слушания истории партии - самые тихие часы на корабле. Никто не проронит слова. У всех репродукторов сидят люди - группами по два-три человека. Внимательно слушают, записывают. Когда же радиопередача заканчивается, сразу возникает оживленный обмен мнений.

Некоторые из моряков до сих пор еще очень слабо разбирались в вопросах истории партии. Поэтому в кубрике единодушно решают просить партийную организацию о создании кружка. Эта просьба удовлетворена. Виктор Буйницкий получил еще одну дополнительную нагрузку - он стал пропагандистом. В кружок вошли Буторин, Гаманков, Мегер, Шарыпов, Алферов. Занимались они в кубрике.

Вскоре пришлось организовать и второй кружок - повышенного типа. Руководство занятиями партийная организация поручила мне. Мой кружок был более многочисленным - в него вошли Трофимов, Ефремов, Соболевский, Гетман, Токарев, Полянский, Бекасов, Недзвецкий.

По просьбе слушателей я начал преподавание с периода подготовки и проведения Октябрьской социалистической революции. Мы читали и изучали труды Ленина и Сталина, материалы истории гражданской войны, важнейшие решения партии. Наиболее усердно готовились к занятиям Соболевский и Недзвецкий. Они много читали, вели конспекты, активно участвуя в работе кружка.

К сожалению, почти беспрерывные авралы нередко мешали нашим занятиям. Но мы делали все, чтобы кружки работали настолько регулярно, насколько это возможно в ледовом дрейфе.

Нас часто спрашивали после того, как мы возвратились на материк:

- Как вы проводили часы досуга?

Люди, задающие этот вопрос, забывают об одной детали: того, что в общежитии именуется часами досуга, у нас, к сожалению, не было. Если мне и удавалось, например, выкроить за месяц один день отдыха, то в конце концов всегда находилось какое-нибудь «сверхпрограммное» дело, которое выполнялось за счет так называемого досуга.

Может быть, именно поэтому единственная партия шахмат, сыгранная нами по радио с зимовщиками мыса Челюскин, растянулась на целый год, что вызвало ехидную реплику наших партнеров, переданную нам по радио:

«Если у вас будут спрашивать, сколько времени требуется, чтобы продрейфовать через весь Ледовитый океан, отвечайте смело: не больше, чем нужно для того, чтобы сыграть партию в шахматы».

Часы досуга в нашем понимании - это часы всевозможных занятий, не относящихся ни к рабочему графику, ни к графику научных наблюдений. И вот эти-то занятия мне и хочется сейчас описать.

Я бы не сказал, что мы жили в идеальных бытовых условиях. Нелегко было мириться с вечной темнотой, с некоторыми ограничениями в питании, с чадными камельками. До сих пор с содроганием вспоминаю ежедневную утомительную и грязную процедуру очистки камельков от шлака: на зубах скрипит пыль, толстый слой сажи оседает на постель, на книги, на стол, на стулья... И все-таки даже те суровые условия, в которых нам приходилось жить и работать, не идут ни в какое сравнение с тем, что испытывали наши предшественники, участники полярных экспедиций, организованных капиталистическими странами.

С первого же дня я старался сделать все, чтобы в отношении санитарии наша зимовка ничем не напоминала все предшествовавшие ей. И наш коллектив преуспел в этом.

Прежде всего, мы позаботились о, том, чтобы в помещениях корабля было и сухо и тепло. В каждой каюте был повешен градусник. Вахтенным было вменено в обязанность следить за тем, чтобы температура поддерживалась на определенном уровне.

Чтобы предотвратить появление грязи и паразитов, я ввел ежедекадные санитарные дни. Эти дни соблюдались самым строжайшим образом даже в самые трудные периоды дрейфа: раз в декаду каждый член экипажа был обязан вымыться в бане, привести в порядок свой туалет, переменить нательное белье, наволочки и простыни на койке и проветрить на воздухе матрац и одеяло.

Наиболее приятной из всех перечисленных обязанностей считалось посещение бани. Все с огромной охотой исполняли эту приятную повинность, нежась у раскаленного докрасна камелька. Даже самые заядлые любители попариться не могли придраться к этой каморке, скорее напоминавшей жаровню, чем баню. После дежурства в ледяном магнитном домике или в гидрологической палатке баня была блаженством.

Закончив мыться, красные, разморенные люди с трудом вылезали в коридор, заглядывали в кают-компанию, где стояла наготове бочка с квасом и кипел чайник на камельке, к степенно усаживались за стол, чтобы еще раз обсудить за кружкой кваса или стаканом чаю все преимущества бани.

Гораздо сложнее обстояло дело со стиркой. К этому делу никто не питал особого пристрастия. Правда, у нас был некоторый запас чистого белья, и мы в течение нескольких месяцев после ухода «Ермака» могли не заниматься стиркой, тем более что у нас было достаточно забот и без этого. Но в декабре запасы иссякли.

Надо было что-то предпринимать. Если прошлой зимой нас выручали зимовавшие на кораблях уборщицы, то теперь мы могли рассчитывать только на свои силы. Увы, никто из команды пока что не проявлял инициативы в этом деле. Тогда был введен такой порядок: помещение бани предоставляется каждому на шесть часов. За это время надо выстирать шесть смен белья - на два месяца.