Интервью с вампиром - Энн Райс

«Луи, подожди, Луи, мне нужно поговорить с тобой!»

Я смотрел в темные бездонные глаза Армана. Странная слабость объяла меня, и даже мысль о смерти Клодии и Мадлен стала какой-то расплывчатой и смутной. Тихий, еле слышный голос Армана повторял:

«Я ничего не мог сделать. Я не мог это предотвратить…»

Они умерли, просто умерли – и все. Сантьяго все еще лежал рядом с прахом, и ветер все так же трепал разметавшиеся золотые локоны Клодии, но мои глаза уже не различали никого. Я потерял разум.

Я не мог забрать их останки из этого проклятого места. Арман поддерживал меня, почти нес через незнакомую огромную комнату с деревянными стенами и полом, и наши медленные спотыкающиеся шаги отдавались гулким эхом. Мы вышли на улицу, я почувствовал запах лошадей и кожаной упряжи, впереди тянулась бесконечная вереница экипажей. Я побежал вниз по бульвару Капуцинов, в руках у меня был маленький детский гробик; люди расступались передо мной, шептали что-то, показывали на меня пальцами. Я оступился и едва не упал, но Арман удержал меня. Он все время был рядом. Его глубокие глаза снова очутились передо мной, и я опять стал проваливаться в дремотное, полуобморочное состояние. Но я двигался, брел дальше, глядя вниз, на свои блестящие башмаки.

«Должно быть, он сошел с ума. – Я говорил про Лестата намеренно резко и зло, черпая утешение в звуках собственного голоса. Затем я громко расхохотался. – Он окончательно спятил! Ты слышал, что он мне сказал?» – сказал я Арману.

Его глаза говорили: «Забудься. Усни». Я хотел сказать что-то про Клодию и Мадлен, что мы не должны оставлять их там, но промолчал, чувствуя, что в моей душе поднимается тот же звериный крик. Мне пришлось стиснуть зубы, ибо он был так страшен, так силен, что разорвал бы на части меня самого, если б вырвался на волю.

И вдруг я снова ясно увидел весь этот ужас. Я зашагал дальше по бульвару, агрессивно и слепо, как человек в тяжелом опьянении, охваченный чувством ненависти и превосходства. Так шел я по темным улицам Нового Орлеана в ночь первой встречи с Лестатом, натыкаясь на столбы, ограды, стены домов, но умудряясь не падать и следовать по правильному пути. Вдруг я увидел трясущиеся руки пьяного – он не мог совладать со спичками. Наконец вспыхнуло пламя, его трубка задымилась. Я поднял глаза: я стоял перед входом в кафе, а человек с трубкой сидел внутри и пристально смотрел на меня сквозь стеклянную дверь. И он вовсе не был пьян. Арман стоял рядом и ждал. Вокруг нас шумел и сверкал огнями бульвар Капуцинов… или бульвар Тамплиеров? Не помню. Меня охватила неистовая ярость. Неужели Мадлен и Клодия так и останутся в этом проклятом месте? Я видел, как Сантьяго попирает ногами прах моего ребенка! Я зарычал, стиснув зубы. Человек за стеклом вскочил, и лицо его скрылось за сизым облаком.

«Убирайся прочь от меня,– сказал я Арману. – Будь ты проклят! Не приближайся ко мне. Не подходи ко мне!» Я повернулся и пошел прочь вдоль бульвара. Какая-то парочка шарахнулась в сторону, мужчина выставил руку вперед, защищая свою спутницу.

Я побежал. Люди смотрели на меня, недоумевая, что это за дикое, белое светящееся существо только что мелькнуло перед глазами. Скоро я остановился.

Меня мутило. Мучительная жажда сжигала меня, надо было напиться свежей крови. От этой мысли меня чуть не вырвало. Я присел на каменные ступеньки у входа в маленькую церковь, уже запертую на ночь. Дождь медленно затихал, или мне так казалось. Улица была тихой, мрачной и пустынной. Лишь однажды где-то вдалеке промелькнул и скрылся во мраке запоздалый прохожий с черным блестящим зонтом. На другой стороне в тени деревьев стоял Арман. Позади него из густых зарослей травы и кустов поднимался теплый белый пар.

Я заставил себя думать только о головной боли и голодных спазмах в желудке и сумел немного успокоиться. Постепенно мои чувства приобрели ясность и отчетливость, и я позволил себе мысленно вернуться к случившемуся. Подумал, что мы так далеко от театра, а Мадлен и Клодия все еще там. Жертвы жестокого солнца, умершие в объятиях друг друга. В моей душе родилась какая-то решимость. Я был готов на все.

«Я ничего не мог сделать»,– тихо сказал Арман. Невыразимая печаль застыла в его глазах.

Я посмотрел на него: он отвернулся, как будто понял, что бесполезно уговаривать меня. Его надежды рушились. Я знал, что, если стану сейчас обвинять его, он не будет оправдываться. Он только бессильно повторял:

«Я ничего не мог сделать».

«Неправда, ты все мог! – тихо сказал я. – Ты и сам это знаешь. Ты их предводитель, ты главный. Никто, кроме тебя, не знал и не знает истинных границ твоей власти. У них нет твоего разума, твоего понимания».

Он все еще смотрел в сторону, но мои слова тронули его. Он устало и обреченно вздохнул.

«Ты управлял ими. Они боялись тебя! – продолжал я. – Ты сумел бы остановить их, если б захотел, если б вышел за рамки, установленные тобою самим. Но ты не стал переступать через себя и свое драгоценное стремление к истине и покою! Я отлично понимаю тебя, потому что вижу в тебе отражение самого себя!»

Он молча взглянул мне в глаза. Его лицо исказила невыносимая боль, почти отчаяние. Он еле сдерживал себя и боялся этого чувства. А я ничего не боялся. Потому что это моя боль сейчас мучила его, многократно усиленная его способностью сопереживать. Но я не сочувствовал ему. Мне было все равно.

«Да, я понимаю тебя слишком хорошо,– повторил я. – Бездействие – вот настоящее зло, вот причина всех моих несчастий. Моя слабость, нежелание отвергнуть глупую извращенную мораль и непомерное тщеславие! Именно из-за этого я и стал вампиром, хотя понимал, что это неправильно. Из-за своей слабости я позволил сделать вампиром и Клодию и тоже знал, что это плохо. Стоял и смотрел, как она убивает Лестата, и чувствовал, что тем самым она делает шаг навстречу собственной гибели, но даже палец о палец не ударил, чтобы помешать ей. А Мадлен? Мадлен, что я с ней сделал? Ведь и тогда знал, что этого нельзя допустить! И теперь с меня довольно! Не желаю больше быть жалким, никчемным существом, вопреки своей воле прядущим нити зла, пока они не совьются в огромную прочную сеть и я сам, жертва собственной глупости, не окажусь в ее плену! Я знаю, что надо делать, и хочу предупредить тебя. Предупредить, потому что ты спас мне жизнь сегодня, вытащил меня из могилы; не возвращайся в свою келью и не приближайся к Театру вампиров!»

Я не стал дожидаться его ответа. Может быть, он и не хотел отвечать. Не знаю. Я ушел и ни разу не обернулся. Может быть, он шел за мной, но я ничего не хотел об этом знать. Мне было все равно.

Я отправился на Монмартр, на кладбище. Не знаю, почему я выбрал именно его. Может быть, потому, что это недалеко от бульвара Капуцинов. В то время Монмартр еще был окраиной, темной, тихой, спокойной. Блуждая в потемках между низенькими домиками и прилепившимися к ним огородами, я отыскал себе жертву и поспешно, без удовольствия насытился. Потом отыскал могилу, где мне предстояло провести следующий день. Я нашел подходящий, еще не успевший сгнить гроб, выскреб из него пoлy-истлевшие останки голыми руками и улегся в грязную и мокрую постель, смердящую смертью. Не могу сказать, что там было уютно, но именно этого я хотел. Запертый в темноте, вдали от людей и прочих двуногих создании, вдыхая запах сырой земли, я наконец смог отрешиться от переполнявшей меня скорби.