Триггеры - Роберт Сойер

Вероятно, связь охватывала сейчас уже около пятидесяти миллионов человек — однако вне её всё ещё оставались семь миллиардов. Линия зари продолжит двигаться через Канаду, США, Мексику, но пройдёт четыре часа, пока рассвет доберётся до Новой Зеландии — первого значительного массива суши за пределами США; примерно в это же время он доберётся до Кетчикана[44] на Аляске. Если для того, чтобы обойти Землю, эффекту и правда понадобятся полные сутки — пятнадцать градусов каждый час — то Соединённые Штаты окажутся поглощены значительно раньше, чем Россия, Китай или Северная Корея.

— Мы в опасности, — сказала Сьюзан. — Если те, кто не связан, решат, что мы — мерзость, они могут попытаться уничтожить нас. Мы должны сохранять видимость нормальности до следующего утра — пока переход не будет завершён.

— Но как? — спросил Джеррисон. — Все должны действовать согласованно, чтобы поддерживать иллюзию, и… ох.

Сьюзан кивнула.

— Точно так. Мы связаны; мы — одно.

— E pluribus unum, — сказал Джеррисон голосом, полным изумления. Он посмотрел на Сингха, потом снова на Сьюзан. — И всё же ведь не может быть, чтобы все этого захотели. Почему это происходит?

— Это похоже на мой кирпан, — сказал Сингх. — Инструмент ахимсы — ненасилия; метод предотвращения насилия против беззащитного, когда все остальные методы не дали результата.

Сьюзан посмотрела на него, и он продолжил.

— В глубокой древности безумец человек мог убить лишь одного человека за раз. Потом мы изобрели способы убивать небольшие группы людей, затем более крупные группы, и ещё более крупные, и так далее, и сейчас один человек может уничтожить значительную часть города или, — Сингх взглянул на Джеррисона, — даже целую страну, а чуть позже — и весь мир.

— И потому случилось это? — спросила Сьюзан. — Мы оказались связаны в рамках стратегии выживания?

— Думаю, да, — ответил Сингх. — Опять же, потребности многих и правда перевешивают потребности немногих; человеческий род в целом делает то, что лучше всего для человеческого рода. Индивиды по-прежнему существуют в какой-то форме, и те, кому нужно трудиться для поддержания коллектива, по-прежнему могут это делать: обрабатывать землю, поддерживать инфраструктуру цивилизации, но… вы это чувствуете? Кто-нибудь это почувствовал?

— Я, — ответил Дэррил Хадкинс, и потом добавил: — Мы чувствуем.

Сингх взглянул на него и кивнул.

— Этого больше нет, верно? Расизма, предрассудков. Они ушли. Ненависть, жестокость. Ушли. Они никогда не были состоянием большинства людей — вернее, не были в течение последних десятилетий и, возможно, даже дольше — и по мере роста гештальта они оказались разбавлены до полной неразличимости.

Сьюзан выглянула в окно. Солнца в него уже не было видно, но деревья по-прежнему отбрасывали длинные тени. Прошло, должно быть, часа два с восхода солнца, из чего следовало, что до завершения процесса оставалось двадцать два часа. Она беспокоилась о том, что кто-нибудь здешний со связями в России или Китае или какой другой ядерной державе предупредит их и подтолкнёт к попытке остановить экспансию единственным известным им способом.

Но нет. Нет. Это слишком хорошо, чтобы разрушать, слишком чудесно, чтобы пускать под откос, это слишком необходимо, чтобы пытаться остановить.

На этот счёт мнение у всех вступивших в связь совпадало.

День наступал в Монтане и Вайоминге, в Колорадо и Нью-Мексико. А потом в штате Вашингтон, и в Айдахо, и в Юте, и в Аризоне. И, наконец, он добрался до Калифорнии — свет солнца окрасил вершины Сьерра-Невады.

«Птеранодон» продолжал свой ночной полёт. Питер Муленберг с удовлетворением отметил, что все B-52 вышли на исходные позиции в соответствии с графиком. Конечно, Е-4 не собирается сам лететь в Южную Азию; командному пункту нет нужды находиться вблизи от театра военных действий. Он хотел разместить его там, где он мог бы получить поддержку с земли, и, по мысли министра обороны, для этого не было более подходящего места, чем к востоку от Гонолулу, высоко над Пирл-Харбором, по-прежнему являющимся штаб-квартирой Тихоокеанского флота Соединённых Штатов.

Сьюзан Доусон теперь знала веши, которых никогда раньше не знала.

Полное собрание произведений Вильяма Шекспира.

Каждый стих Библии и Корана и любого другого религиозного текста.

Как опознать тысячи видов птиц и тысячи различных минералов.

Она знала матанализ и умела играть на фондовом рынке. Она понимала, как устроены радуги и приливы. Она знала, что Плутон — не планета.

Она умела играть на сотнях музыкальных инструментов и говорить на десятках языков.

И она помнила бесчисленные жизни: миллионы первых дней в школе, миллионы первых поцелуев, миллионы переходов на новую работу и миллионы мечтаний о лучшем завтра.

Да, были и неприятные воспоминания, но ей подумалось — им всем подумалось — что ни к чему увеличивать их число. Ведь насколько лучше делиться радостными, позитивными, счастливыми воспоминаниями — и лучшим способом сделать так, чтобы новые, сформировавшиеся начиная с этого момента воспоминания были именно такими, было помогать, а не вредить, делиться, а не прятать, поддерживать, а не унижать, и, конечно же, любить, а не ненавидеть.

— Господин министр? — сказал адъютант, входя в конференц-зал на борту «Птеранодона».

— Да? — ответил Питер Муленберг.

— Мы заняли позицию над Пирл-Харбором и теперь описываем круги. Командир экипажа приглашает вас в кабину. Говорит, вид будет просто потрясающий.

Муленберг поднялся с крутящегося кресла, обошёл длинный стол и вышел в коридор. Он поднялся по лестнице на верхний ярус, вошёл в кабину и встал, положив одну руку на спинку кресла командира, а вторую — на спинку кресла второго пилота.

Небо светлело. С огромной высоты он смотрел, как солнце взбирается из-за плавно изгибающегося океанского горизонта, проливая цвет, тепло и свет на всё вокруг.

— Прекрасно, — сказал Муленберг, когда насмотрелся вдоволь. — Спасибо.

— Не за что, — ответил командир. — Отличный день для операции, не правда ли?

Министр обороны ответил:

— Я отменяю операцию «Встречный удар».

— Но сэр! — воскликнул штурман, который не смотрел в окно и не видел ещё зари, не видел света. — Президент сказал, что вы должны её выполнить несмотря ни на что.

Муленберг покачал головой.

— Как сказал бы мой сын, «Давайте не будем, а скажем, что сделали».

— Питер, — сказал командир, поворачиваясь к нему вместе с креслом, — у тебя же нет сына.