Братья - Да Чен

еще газеты, которые бы публиковали любые подходящие для печати материалы. Меня всегда приводил в восторг простой девиз, который напечатан вверху первой страницы «Нью-Йорк таймс»: «Все новости, достойные опубликования». Мне это нравится. Все, что можно напечатать.

— Но сейчас не самое подходящее время, — прервал меня Фей-Фей.

— Наоборот, это лучшее время. Экономический рост требует большей свободы слова. Режим душит желания и волю людей и тормозит подъем, который переживает наша страна. По традиции правительство осуществляет надзор за средствами массовой информации и велит народу, целому миллиарду граждан, что им следует слушать и читать. Мы должны изменить это. Это зависит только от нас. Я хочу печатать и распространять правду. У людей есть на это право, как это гарантировано конституцией.

— Ты знаешь, что ваша китайская конституция — это же просто смех, — заметил Майк.

— Ты прав. Сейчас это смешно. Но я хочу изменить и ее тоже, чтобы усилить непреложность законов для каждого, а не поддерживать и дальше абсурдное правление наших коррумпированных правителей. Изменения должны происходить по нашей воле, а не по их произволу. Я хочу иметь собственные телевизионные станции, кабельное телевидение, радио. И знаете, чем мне особенно нравится эта мысль?

— И чем же? — полюбопытствовал Майк.

— Тем, что, пока мы будем делать нечто важное для всей страны, мы заработаем кучу денег. Они сами потекут к нам рекой. Средства информации в скором будущем превратятся в мощную индустрию. Еда, напитки и все необходимые для жизни вещи уже и так доступны. Но огромное население нашей страны жаждет пищи для ума и души. Они хотят читать, видеть и слышать новые, полные глубокого смысла вещи. Отправляйтесь и разыщите для меня команду издателей и авторов с новыми идеями и свежим стилем. Я хочу, чтобы люди с нетерпением ждали наших публикаций. Я хочу внедрить новое название для целого бренда, что-то вроде «Нью-Йорк таймс», или журнала «Форбс», или «Экономист». Я хочу, чтобы люди гордились тем, что читают журналы и газеты, чтобы они духовно обогащались и повышали свой интеллектуальный уровень благодаря нашим изданиям. Они никогда не бросят нас, если нам удастся завоевать их сердца. Фей-Фей, я хочу, чтобы ты изучил вопрос о лицензии на открытие новых теле- и радиостанций по всему Китаю.

— Сделаю, мистер Лон. Но правительственная цензура будет нашим самым большим препятствием.

— Я верю, что мы сделаем все возможное и невозможное. Вы, Лена, пожалуйста, побеседуйте с Дэвидом Ли — менеджером Национального банка Китая, чтобы выяснить, не могут ли коммунистические деньги профинансировать еще некоторые наши капиталистические проекты. Продайте ему эту идею, как вы всегда делаете. У вас это прекрасно получается, Лена.

— Я сейчас же займусь этим.

— Майк, мы уже отправили прошение в городской совет Пекина о разрешении строительства «Центра Дракона»?

— Его вчера передали из рук в руки прямо в кабинет генерального директора Архитектурного управления Пекина. Еще одна копия была направлена в кабинет уважаемого мэра. Я полагаю, что мы получим разрешение до конца недели. Они все еще чувствуют во рту вкус вашей прекрасной еды, чудесных сигар и напитков и не скоро забудут его.

— Спасибо, Майк. Оставь все тревоги по поводу этих дел с правительством мне. Мы сумеем привлечь лучшие мозги в Китае на нашу сторону. Мы будем драться до конца. Всем — счастливого Нового года!

ГЛАВА 47

Впервые за всю мою долгую армейскую службу я проспал. Протирая глаза и моргая спросонья, я удивленно смотрел на солнце, которое вторглось в мою спальню без всякого приглашения.

Суми ушла. Она была моей, только моей, но всего лишь одну ночь. Я вскочил с постели и бросился к окну, надеясь уловить хотя бы какое-то напоминание о ней, но я уже знал, что даже ее тень уже пропала. Она ушла куда-то далеко от высоких стен императорского дворца, которые отделяли мой мир от ее. Я поцеловал ее безмолвное послание, коснувшись губами следа ее поцелуя, потом сложил лист пополам и осторожно отложил его в сторону. В полной тишине я задумался о смысле ее послания. Что это было: поцелуй, который означает весь мир? Или поцелуй на прощание, чтобы покончить со всей этой историей? Или подкуп, чтобы мое сердце открылось, или, наоборот, печать, которая будет наложена на мою душу? Такая вот двусмысленность.

Но ее тайна больше не будет для меня недоступной. Мое воображение диктовало мне, что теперь ничто в этом мире не уйдет от моего настороженного взгляда, а Суми для меня была делом первостепенной важности. Ее багаж будет проверен, телефон поставлен на прослушивание, а за дверью станут наблюдать днем и ночью. Зачем же еще нужна власть, если она не может принять конкретную форму и ею нельзя пользоваться? Зачем нужна власть, если она не может служить тебе так же, как служит другим или всей стране?

Зная, что Суми, моя маленькая птичка, находится в полной безопасности в моей клетке, я вернулся к своей работе, к своему реальному мужскому миру.

— Какие у нас дела в первую очередь на сегодня?

— Вас ждут двое следователей, — ответил мой секретарь.

— Пригласите их.

Двое мужчин из Министерства государственной безопасности вошли в кабинет и уселись в кресла.

— Что у вас есть для меня?

— Всем иностранным репортерам, которые участвовали в этой кампании, было предложено немедленно освободить свои посты и вернуться к себе домой, — сказал высокий мужчина.

— И?

— Мы также получили протесты от их газет, где говорится о том, что мы нарушаем свободу слова.

— У нас здесь нет свободы слова. Разве они этого не знают?

— Один репортер поддался нажиму. Девушка из «Дейли Шинбун» из Токио передала нам пресс-релиз, который получила от Фей-Фея Чена, заместителя директора издательства «Blue Sea» в тот самый вечер. Все остальные тоже получили эти бюллетени. Вот каким образом информация пошла гулять по газетам. — Он передал мне копию пресс-релиза, подшитую в дело.

— Слово в слово, — улыбнулся я.

— Имея на руках это, мы можем выдвинуть несколько очень серьезных обвинений против того, кто стоит за публикацией этого сообщения. Утечка информации государственной важности, разглашение государственных секретов иностранцу — это государственная измена, за которую приговаривают к смерти или к пожизненному заключению без права досрочного освобождения или смягчения наказания. Его можно также обвинить в нарушении статьи восемнадцать Гражданского кодекса — нанесение урона национальной гордости и репутации страны. А еще статьи девятнадцать, двадцать, двадцать один, двадцать два, и если поднапрячь воображение, то можно смело приписать ему все статьи вплоть до тридцати пяти.