Булгаков и княгиня - Владимир Алексеевич Колганов

Читаем:

«Милостивые государи! Редакция покорнейше просит Вас не отказать в любезности доставлять с 1 сентября каждого года сведения о переменах произошедших в Вашем служебном положении, а также о перемене Вашего адреса и проч.»

Особенно впечатляет здесь таинственное «проч.» Перечислениям достоинств сиятельных вельмож из упомянутого списка предшествует реклама гигиенических корсетов от мадам Пере. Но тут веление времени – даст Бог, переживём и это:

«Зная хорошо анатомию и следя постоянно за всякими новостями в медицинской литературе я вполне достигла успеха усовершенствовать покрой моих корсетов чтобы они были безвредны и гигиеничны».

Поверим на слово не шибко грамотной мадам и возблагодарим за попечительство о лошадях услужливого «мусью» Жозепа. В своей рекламе тот хвастается тем, что отпускает экипажи с лошадьми помесячно, даже подённо. И более того – берёт лошадей и на комиссию, и на прокорм. Похвальная забота о братьях наших меньших!

Ну, а там, где кони с экипажами, там обязательно должны быть седоки – всё, как положено: далее следует длиннющий список (полсотни строк или чуть больше) членов императорской семьи со всеми Их Величествами, Высочествами, Великими князьями – как принято говорить, со всеми чадами их и домочадцами. Это же сколько и каких средств требуется, чтобы обуть, одеть и прокормить эту ненасытную ораву! Но не волнуйтесь – для этого есть Министерство Императорского Двора, а в нём Главное Управление Императорских Уделов. А в том Управлении всяческих хозяйств с поместьями – не счесть!

И вот сдаётся мне, что в тех случаях, когда речь идёт о знати, демократия и равноправие оказываются совершенно ни при чём. И дело даже не в цене великосветского издания – два пятьдесят за штуку! Причина появившихся сомнений в том, что, не в пример Михаилу Афанасьевичу, этот мной обнаруженный Булгаков совсем некстати оказался дворянин. И не какой-нибудь там завалященький потомок обедневшего, всеми презираемого рода, а сын действительного статского советника. И квартировал он не в коммуналке на Большой Садовой, а в бывшей княжеской усадьбе на Поварской, где что ни дом – то нынешняя или бывшая, но знаменитость. Да и фамилия его жены писалась с обязательной приставкой «фон». Вот только так и не иначе!

А, может статься, и Михаилу Афанасьевичу попался на глаза тот список. Уж как он опечалился, должно быть, обнаружив в нём своего однофамильца. Скорее всего, счёл всё это за издевку. Кстати, в этом списке присутствует и фамилия мужа Киры Алексеевны.

Любовь Белозерская в своих воспоминаниях указывает ещё на один текст, содержащий фамилию Булгакова и ставший, по её мнению, толчком для написания романа о Сатане:

«Когда мы познакомились с Н.Н. Ляминым и его женой художницей Н.А. Ушаковой, она подарила М.А. книжку, к которой сделала обложку, фронтисписную иллюстрацию «Чёрную карету» – и концовку. Это «Венедиктов, или достопамятные события жизни моей. Романтическая повесть, написанная ботаником X, иллюстрированная фитопатологом Y. Москва, V год Республики»… Автор, нигде не открывшийся, – профессор Александр Васильевич Чаянов. Н. Ушакова, иллюстрируя книгу, была поражена, что герой, от имени которого ведётся рассказ, носит фамилию Булгаков. Не меньше был поражён этим совпадением и Михаил Афанасьевич».

Думаю, что Булгаков был поражён не столько присутствием своей фамилии в тексте, посвящённом «проделкам» Сатаны в Москве, но гораздо более тем обстоятельством, что фамилия героини повести Чаянова была обозначена буквой К., а книжку ему подарили через несколько дней после того, как появилась декабрьская запись в дневнике о Кире Алексеевне.

И снова на дворе декабрь, снова дневник и автор дневника, фамилия которого начиналась с буквы «б» – на сей раз это доктор Борменталь из повести «Собачье сердце». Ещё одна ипостась Булгакова вдобавок к Берлиозу, Бегемоту и Бездомному?

Вот что написано в дневнике:

«22 декабря 1924 г. Понедельник. История болезни… 23 декабря. В 8,30 часов вечера произведена первая в Европе операция по проф. Преображенскому: под хлороформенным наркозом удалены яичники Шарика и вместо них пересажены мужские яичники с придатками и семенными канатиками, взятыми от скончавшегося за 4 часа, 4 минуты до операции мужчины 28 лет и сохранявшимися в стерилизованной физиологической жидкости по проф. Преображенскому».

Не знаю, как у вас, но у меня сложилось впечатление, что насилие над бездомным псом в сознании Булгакова отождествляется с насилием над его личностью, совершённым в двадцатых числах декабря 1917 года, с насилием над его любовью, отвергнутой так жестоко, так безжалостно.

А вот отрывок из «Театрального романа»:

«Просматривая отдел "Театральные новости", я нет-нет да и натыкался на известия о моих знакомых. Так, пятнадцатого декабря прочитал: «Известный писатель Измаил Александрович Бондаревский заканчивает пьесу „Монмартрские ножи“, из жизни эмиграции. Пьеса, по слухам, будет предоставлена автором Старому Театру»… Двадцать второго было напечатано: "Драматург Клинкер в беседе с нашим сотрудником поделился сообщением о пьесе, которую он намерен предоставить Независимому Театру. Альберт Альбертович сообщил, что пьеса его представляет собою широко развернутое полотно гражданской войны под Касимовым. Пьеса называется условно "Приступ""».

Ну, конечно, приступ! Приступ боли и страшного отчаяния. Заранее слышу упрёки в том, что делаю глубокомысленные выводы «из ничего». Однако заметьте – здесь всё то же 22 декабря. Возможно, Булгаков сам не сознавал, что пишет – и эта дата в обстоятельствах, прямо или косвенно связанных с болезнью, возникала из-под его пера помимо воли.

И снова тот же день, на этот раз в «Белой гвардии»:

«Турбин стал умирать днём двадцать второго декабря. День этот был мутноват, бел и насквозь пронизан отблеском грядущего через два дня рождества».

Что тут ещё добавить? Итак, судя по всему, окончательный разрыв с Кирой Алексеевной случился накануне 22 декабря. Разрыв для Булгакова почти трагический, поскольку мог он привести и к смертельному исходу, если бы не удалось избавиться от пристрастия к наркотику. Но, как известно, Алексей Турбин, вопреки прогнозам докторов, выжил в 1918 году. В том же году выжил и Булгаков.

Коль скоро речь зашла о числах, тут самое время припомнить фразу из воспоминаний Владимира Лёвшина, соседа Михаила Булгакова по квартире в доме, по общему признанию, послужившим прототипом для знаменитого 302бис из «закатного романа». Если не сделать этого сейчас, боюсь, что будет поздно. Что ж, читаем:

«Ну, а нет ли где-нибудь двойников у номера 302бис? Полистаем Булгакова… Так и есть! В бюрократической фантасмагории "Дьяволиада" под номером 302 значится некая совершенно неуловимая комната, где помещается Бюро претензий. В "Театральном романе" число 302 превращается в номер страницы,