Легионер. Век Траяна - Александр Старшинов

— Тогда кто?

— Скирон.

— Не ошибаешься? Слишком уж мрачный.

— Зато убедительный. Такие всегда бегут. К тому же шрамы, выбитые зубы. Ему поверят.

Валенсу казалось, что он отправляет парня на верную смерть. Отправляет безвинно.

Декстр задумался.

— Ну что ж, готовь его, — согласился. — Он уйдет.

В декабре Валенс вновь ездил к Корнелию, уговаривал еще год повременить со свадьбой. Ветеран был хмур, мрачен, злобен.

— Прошло два года! — напомнил отец невесты. — Ты обещал уйти из легиона. А ты все служишь.

— Пойми, грядет война, — отвечал Валенс.

— Война! В этих краях все время война! Здесь не бывает мира.

— Такая война, какой прежде не было! Ты же знаешь — повсюду строят дороги, ремонтируют крепости, роют канал. Ты видел, какую рубят дорогу в скалах?

— Когда будет война?

— Это мне неведомо. Может, следующим летом.

Корнелий покосился на сына, который в соседней комнате играл в пальцы с сыновьями вольноотпущенников Прима и Секунда. Парень через год должен надеть тогу гражданина.

— Так и моего скоро заберут, — мрачно предрек Корнелий.

— Подожди, это будет последняя война, я вернусь и женюсь на твоей дочери.

— Валенс, ей шестнадцать! Через два года она будет слишком старой…

— Не мели чепухи. Она красавица. Кориолла и в двадцать замуж выйдет.

Корнелий покачал головой.

— Изведется девка. Год еще даю, — сказал Корнелий. — Через год не женишься, сговор расторгну. Запомнил?

Валенс кивнул.

— Успеем, — пообещал Валенс, как будто лично от него зависело, как быстро будет усмирен Децебал.

В этот же день вечером Кука, заглянувший в лупанарий в канабе, обнаружил в маленькой комнатке вместо белокурой девки-фракийки, которую обычно посещал, пухленькую брюнеточку Майю.

— Что ты тут делаешь? — изумился легионер.

— Я замуж вышла, — жеманно повела плечами дочь ликсы. — Муж у меня старенький, много требовать от него нельзя, а мне нужны развлечения… ну и денежки не лишние!

Майе явно не давали покоя лавры Мессалины, супруги императора Клавдия, что ночами убегала в лупанарий ублажать всех подряд.

— Иди ко мне, сладкий, я многое уже умею. Хозяйка отправляет ко мне лишь тех, кого я хочу. А тебя, милый мой, я всегда хотела.

Она впилась губами в губы Куке, будто хотела выпить его жизнь до дна. Ненасытная, как волчица, накинулась дочь ликсы на свою добычу. Теперь Кука был уверен, что там, в доме ликсы, его посещала не рабыня, а дочка хозяина.

— Подари денарий, мой сладкий! — с въедливостью профессиональной шлюхи принялась канючить Майя, когда Кука уже принялся одеваться. — Я выжала тебя, как спелый виноград в винодельне.

Она причмокнула, провела язычком по губам.

— Отец или муж узнают… — предрек Кука в качестве благодарности.

— Да ладно тебе! Здесь многие этим занимаются. Я, кстати, тут не одна, с подругой…

— С какой подругой?

— А ты догадайся. — Майя хитро прищурилась.

Кука вышел на галерею второго этажа и нос к носу столкнулся с Приском, что покидал в этот миг соседнюю комнатку.

— Как девка? — весело спросил Кука и подмигнул.

Приск пожал плечами: что может быть особенного в местной шлюхе?

— Меня Майя ублажала! — похвастался легионер.

— Кто?

— Дочь ликсы. Брюнеточка. Замуж красотка вышла, от мужа в лупанарий бегает. Говорит, не одна здесь, с подругой.

Приск побелел. Стал бледнее беленой стены галереи — во всяком случае, так показалось Куке в неверном свете масляного светильника, висевшего на цепочке как раз рядом.

— Где она?! — взревел Приск.

— Майя — там.

— Да не Майя — подруга!

— Откуда мне знать?

— А Майя?

Кука указал на дверь, откуда только что вышел.

Приск ринулся внутрь.

— Стой! — завопил служитель, собиравший плату. — А деньги!

Громила вбежал в комнатушку следом. Через мгновение они выкатились кубарем из двери — Приск и здоровяк-фракиец. Приск одолел, сбросил лупанарного охранника с галереи вниз и вновь ринулся в комнату к Майе:

— Где она?! Говори, дрянь!

— В крайней комнате.

Приск ринулся туда. Визг, вопли, возмущенный мужской рев и женский визг. Растерзанный, легионер вылетел назад на галерею.

Майя уже была здесь. Небрежно одетая, держа обшитые мехом башмачки в одной руке, кошелек — в другой, она заспешила к лестнице. Приск помчался за ней. Он был как безумный.

— Там обычная девка! Ты солгала. Где? Где Кориолла?!

— Уже ушла, — передернула плечиками Майя. — Она обслуживает одного-двух — ей вполне хватает.

Ничего больше узнать Приск не успел. На галерею вернулся сброшенный вниз фракиец. Вернулся не один — с двумя охранниками из ветеранов, что выполняли в канабе роль ночной стражи. Так что вскоре Кука с Приском валялись уже на улице, в рыхлом подтаявшем снеге, смешанном с конским навозом, лица все в синяках, губы разбиты.

— Плюнь! — посоветовал Кука и сплюнул кровавую слюну с распухшей губы. — Все бабы шлюхи. Это говорю тебе я, бывший банщик с курорта Байи. Ни одна не стоит и капли нашей крови.

— Я был готов за нее умереть, — признался Приск. — Я бы пошел в Аид за ней, как Орфей.

— Значит, ты дурак.

— Ну так пусть она достается Валенсу… — прошептал едва слышно Приск.

Дакия

Авл вздрогнул и проснулся. Во сне он разметался, волчья шкура сползла на пол, и ноги заледенели. Вот же Аидовы земли! У Данубия сейчас в это время наверняка жара, как в Италии, а тут, на вышине, в горах, холодно, как зимой.

Уже третий месяц живет он в горах, а все никак не может привыкнуть к здешнему климату. Тут и летом не жарко, а зимой — хоть волком вой с даками и настоящими волками от стужи.

Уже светало, Авл решил, что больше не заснет, и поднялся.

Сосед его по хижине, Монтан, тоже римлянин, но не беглец, как Авл, а отправленный еще Домицианом по позорному договору, заворочался во сне.

Что ему снится сейчас? Верно, милое его поместье в Паннонии, куда он больше никогда не вернется.

Авл принялся складывать лучины в очаг — Монтан за долгое свое житье в этих местах сумел соорудить что-то вроде римской печи, что согревала пол, а не топила хижину, как принято в этих местах, по-черному. Еще прошлой весной обещал Монтан Децебалу построить катапульты, такие же, как у римлян, ничуть не хуже. Но до сих пор машины его били стрелами всего футов на сто, максимум сто сорок. Зато Монтан сумел соорудить ванну, вделал ее в пол, и теперь даже в самые холодные дни можно было понежиться в горячей воде.