Убийства — мой бизнес - Фридрих Дюрренматт

— Вы хотите сказать, что она… пыталась соблазнить товарищей по клубу?

— Да. Вы же сами спрашивали меня, симпатична ли она. Ей это во многом помогло.

— И далеко ли, как вам кажется, зашло дело?

— Спрашиваете, далеко ли зашло? Достаточно сказать месье комиссар, что этот чертов эпикуреец Музеролль чуть было не покончил собой. Слава богу, я случайно зашел к нему.

— Она отвергла его?

— Она отвергла его. Она предпочла ему Лоби, который уже подумывал о разводе.

— Мэтр, мне необходимо задать вам довольно деликатный вопрос.

— Что ж, задавайте, отвечу, если смогу.

— Положа руку на сердце, как вы думаете, мог ли доктор Музеролль, чувствуя себя униженным и раздираемый жаждой мести, решиться на убийство Элен Арсизак?

Нотариус ответил не сразу. Он не спеша достал из ящика стола прекрасно обкуренную пенковую трубку и принялся тщательно набивать ее табаком.

— Вы задаете мне очень трудный вопрос.

— Я это хорошо понимаю, мэтр, поэтому я был бы очень благодарен, если бы вы ответили мне на него, при условии, разумеется, сохранения с моей стороны строжайшей тайны.

— В таком случае — да.

— Спасибо.

— Только не ошибитесь, месье комиссар полиции! Я искренне думаю, что Музеролль, махнув на себя рукой, мог пойти на убийство этой женщины, однако допускаю, что на его месте мог оказаться и Лоби, чей семейный очаг был на грани краха, равно как и Сонзай, который вполне мог опередить всех в этом деле… очищения. И, разумеется, Катенуа, который несмотря на то, что производит впечатление беззаботного весельчака, обладает чувствительнейшим сердцем и удивительной наивностью, что абсолютно не вяжется с той серьезностью, которую он проявляет в работе. И как все наивные люди, он способен разъяриться не на шутку, если увидит, что его околпачили… Не говоря уже о самом Арсизаке, у которого были все основания разделаться с той, которая только и делала, что портила ему кровь.

— И все, таким образом, возвращается на круги своя, — раздраженно заключил Гремилли.

— Сожалею, месье комиссар.

— Хотелось бы в это верить, мэтр.

— Вы бы меня обидели, если бы сомневались в этом.

— Скажите, мэтр, все ли ваши друзья присутствовали на последнем собрании?

— Все, кроме Арсизака, которому подфартило вдохнуть глоток свободы.

— И они оставались у вас до…

— Мы разошлись где-то в половине третьего ночи. Наши встречи за бриджем позволяют нам пополнять нашу общую и вполне солидную кубышку, которую мы ежегодно опустошаем ради знакомства с очередным гастрономическим районом Франции, приглашая к себе какого-нибудь известного шеф-повара. Итак, месье комиссар, я убежден, что все, о чем вы хотели узнать, вам теперь известно.

Если бы Гремилли вовремя не сдержался, то влепил бы нотариусу хорошенькую оплеуху, настолько он был уверен, что тот, как и его дружки, просто потешался над ним.

— Вы предельно ясно излагаете свои мысли, и я не могу по достоинству оценить вашу иронию.

— Неужели вы чем-то недовольны?

— Недоволен? С чего вы взяли! На что мне жаловаться, если все из кожи вон лезут, чтобы мне помочь! Конечно, меня кормят баснями, закладывают мне друг друга, но все это исключительно из желания оказать мне услугу. Вам нужен преступник? Да пожалуйста, хоть десяток! Обижаться в моем положении — значит, быть неблагодарным.

— Действительно, вам жаловаться не на что. Вы простите, что я не могу проводить, но эти чертовы дряхлые ноги совсем уже отказываются мне служить. Берта!

Старая ласка вновь поспешно появилась в кабинете.

— Ты звал меня, Пьер?

— Будь так любезна, проводи месье комиссара.

В словах «месье комиссара» Гремилли услышал столько сарказма, что невольно сжал кулаки.

— Рад буду Вас увидеть снова, месье комиссар.

— Чувствую, мэтр, ждать этого вам придется недолго.

— Вы всегда будете моим желанным гостем.

Ни тот, ни другой не счел нужным проститься за руку.

Идя следом за Бертой, полицейскому подумалось, что эта миниатюрная и чудаковатая женщина, вероятно, могла быть слабым местом обороны, хитроумно организованной — и в этом можно не сомневаться — нотариусом. Как же к ней подступиться? Открывая дверь, она сама обратилась к нему с испугом:

— Вы… Вы снова к нам придете?

— Зачем? Вы что, боитесь?

Затаив дыхание, она шепотом произнесла еле слышное «да». Гремилли нагнулся к ней:

— Почему?

— Потому что во всем этом много лжи.

Комиссар почувствовал, что с его плеч свалилась гора. Каким бы хитрецом ни был мэтр Димешо, он, судя по всему, не предусмотрел того, что один из второстепенных, как ему казалось, элементов его крепости может дать трещину.

— Ваш муж никуда не выходит?

— Что вы! Он каждый день совершает свои прогулки.

— И где он гуляет?

— По району. Вот уже несколько лет, как он не покидает пределов старого города.

— И в котором часу он выходит из дому?

— Около одиннадцати утра и семи вечера.

Гремилли уходил с затеплившейся в нем надеждой, о которой он и мечтать не мог всего несколько минут назад.

— Ну и как, месье комиссар, ваш визит?

Полицейскому никак не удавалось до конца понять Бесси. Разумеется, это был в высшей степени честный магистрат, но вместе с тем, комиссар ощущал отсутствие даже моральной поддержки с его стороны. Сам того, видимо, не сознавая, он также относил себя к этому клану и в борьбе Гремилли с членами клуба он почти автоматически занимал сторону последних. Комиссар объяснял это довольно странное поведение Бесси тем, что он, узнав об истинной сущности убитой, испытал наплыв резко отрицательных чувств в отношении ее. Она умудрялась дурачить почти всех в Периге, включая и Бесси, который не мог ей этого простить.

— Весьма насыщенный визит, месье следователь.

— Не правда ли, удивительный человек этот Димешо?

— Действительно, удивительный.

— Если он окажется замешанным в этом деле, то нам с Вами предстоит попотеть, пробираясь к истине.

Гремилли показалось, что в словах магистрата прозвучало некоторое ликование.

— У меня нет доказательств, месье следователь, но я на сто процентов убежден, что мэтр Димешо прекрасно знает, где нужно искать эту истину.

— Но этого нам он не скажет.

— Но этого нам он не скажет. Разве что…

— Разве что?

— Видите ли, месье следователь, даже в самых искусно разработанных планах можно найти червоточинку. Не видя ничего перед глазами, кроме поставленной перед собой цели, преступники разрабатывают свою стратегию, пытаясь в ней все предусмотреть. Однако часто потом случается то, чего предусмотреть практически невозможно: прохожий, неожиданно появляющийся именно в тот момент, когда задумано ограбление магазина, или какой-нибудь грузовик перекроет дорогу улепетывающим грабителям и т. д. И подобные непредвиденные обстоятельства порою являются для нас, полицейских, единственной зацепкой в раскручивании дела. Часто такая вот непредвиденная деталька и решает участь преступника.

— Вам кажется, что вы…

— Да.

— И что же это за «деталька»?

— Мадам Димешо.

— Вот тебе на! Вы меня поражаете. Я знаю Берту на протяжении уже многих лет и не могу себе даже представить, что она способна предать своего мужа.

— Она пока еще его не предала.

— Но вы полагаете, что она это сделает?

— Да.

— Почему вы так в этом уверены?

— Потому что она испытывает страх, — и Гремилли вкратце пересказал свой разговор с женой нотариуса, заключив при этом:

— Завтра я схоронюсь в укромном местечке и, когда нотариус выйдет на одну из своих ежедневных прогулок, попытаюсь переговорить с его супругой. Она расколется, я в этом не сомневаюсь.

Магистрат был не столь уверенным:

— Мне хотелось бы, чтобы вы оказались правы, месье комиссар. Однако не могу не сказать, что ваши впечатления о мадам Димешо совершенно не соответствуют моим об этой женщине.

— Позвольте мне напомнить, месье следователь, что нарисованный вами портрет мадам Арсизак оказался совершенно не похожим на оригинал.

— Тут мне сказать нечего, и я сам готов протянуть вам розги и подставить спину. И все-таки замечу вам, что мадам Димешо является доктором филологических наук.

— Ну и что?

— Просто я думаю, что женщина такого интеллектуального уровня не может так сразу впасть в панику.

— Это еще ни о чем не говорит. Нет абсолютно никакой связи между интеллектуальной мощью, необходимой при расшифровке текстов, и твердостью духа, которой так часто не хватает тем, кто замешан или только проходит свидетелем в деле, которым заинтересовались самые высокие судебные инстанции.

— Время — и самое ближайшее — покажет, насколько вы правы, месье комиссар.