Последний атаман Ермака - Владимир Буртовой

Митроха Клык зло глянул в дальний горизонт, словно уже видел надвигающуюся вражескую орду, дернул щеками со множеством шрамов, сквозь стиснутые зубы проговорил:

— Все сделаем, как надо, атаманы. А нужда будет, зовите, враз по стругам сядем и на подмогу поспешим.

Великан Емельян Первóй без слов вскинул огромную дубину-палицу, показывая, что готов хоть теперь же ринуться в кромешную свалку.

— Добро, братцы-казаки! За дело. Ногаи вот-вот на дальнем увале объявятся, а по степи им домчать до городка раз плюнуть! И глазом моргнуть не успеем, как длинноусая братия перед нашим носом саблями махать примется!

Мещеряк остался на берегу один, внимательно взглядом проводил спустившихся к реке Барбошу и есаулов. Через некоторое время встретил прискакавших из дозора казаков, и когда они слезли со взмокших коней, подозвал своего любимца, черноглазого и вихрастого десятника Федотку Цыбулю, который с виноватым понурым видом шел к атаману, разводя в стороны руками, как будто этими жестами хотел что-то объяснить, ожидая сурового выговора. Матвей по его обреченному виду догадался, что случилось нечто неприятное, потому и спросил невольно суровым голосом:

— Говори, что стряслось? Все казаки целы?

Федотка стянул с кудрявой темно-русой копны волос черную баранью шапку, виновато опустил голову и еле выговорил, запинаясь:

— Митяя и еще двоих… из вновь прибившихся казаков… Онисима и Агафона… ногаи ухватили, атаман, прости.

Матвей скрипнул зубами, рубец от татарской стрелы над левым глазом побагровел от напряжения, которое сковало лицо — худшего и не чаял услышать! Одно дело — в сече погибли, другое — в плен угодили, а что с пленными казаками татары и ногаи в Сибири делают, хорошо памятно по судьбе есаула Якова Михайлова, по приказу Карачи разорванного четырьмя конями. «Узнает Маняша, что Митяй пропал — слезами от горя зальется! Надо же такому случиться — неделю как венчаны и — вот тебе, страшная судьба ждет казака…»

— Как это случилось? — только и выдавил из себя Матвей, опуская руки, которые налились вдруг свинцовой тяжестью.

Сбиваясь едва не на каждом слове, Федотка поведал, что Митяй и два казака были в дальнем дозоре, отъехали от остальных с полверсты осмотреть урочище, а когда приблизились к зарослям, по ним ударили стрелами. Но били ногайские лучники не по всадникам, а по лошадям, чтобы взять пленных для спроса. Тут основной дозор и увидел, что из урочища на открытое поле тучно пошли ногайские конники.

— Я спешно повелел запалить сигнальный костер, чтобы его на сторожевой вышке приметили, и увел казаков. Иначе и другие угодили бы к хану Урусу на пытку — непременно пожелает узнать всю подноготную правду о нашем городке и о силе войска. Прости, атаман, не мог я выручить Митяя с товарищами, ногаев целая орда, а нас всего-ничего, как кот наплакал!

— Трясца Урусовой бабке, чтоб весело спалось! — ругнулся Матвей, с отчаянием подергал себя за темно-русую бородку, обреченно махнул рукой. — Не казнись, Федотка, твоей вины в том нет, что Митяй с казаками к Урусу угодил. Ежели день-два живы будут, постараемся вызволить товарищей из неволи. Теперь дайте коням роздых, напоите в реке — скоро здесь нешуточное сражение учнется, ежели только мурзы отважатся настоящий бой нам дать!

С острова вплавь спешно переправились две сотни конных казаков, а по стругам, поставленным вновь на якоря борт к борту, на правый берег Яика по сходням сошли еще две сотни пеших казаков, каждый из которых имел по две заряженных пищали с запасом пороха и пуль. Матвей поспешил навстречу Богдану, издали оповестил казаков, что передовые разъезды ногайцев уже вышли из леса вверху по Яику.

— Через малое время подступят сюда! Поторопитесь, Богдан, у степняков глазастые досмотрщики, как бы не приметили нашу засаду. Вы вдоль опушки залягте, а я с конными вон к тем дубам продерусь, чтобы быть у мурз за спиной.

— Добро, Матвей, — коротко ответил Богдан, молча махнул казакам, чтобы поспешили за ним, и первым побежал к опушке леса, где в густых зарослях кустарника можно было легко укрыться. Матвей прихватил с собой дозорцев с Федоткой, присоединился к остальным всадникам. Они, ведя лошадей на поводу, шли лесом, выбирая места, менее всего затрудненные поваленными деревьями, начали удаляться от Яика, мысленно прикидывая, на каком они расстоянии от засады с атаманом Барбошей.

— Дьявол корявый! Чтоб упырь таскал твою бабку по такому же бурелому, намотав косы на руку! — ворчал за спиной Матвея хрипловатым голосом Ортюха Болдырев, ругаясь на невидимого лешего. — Нет того, чтобы добрым молодцам просторную просеку расчистить, так, скверную душу теша, навалял сухостоя!

— Не накликай нечистого, Ортюха, — отшутился Иван Камышник, хрустя валежником рядом с давним другом. — Услышит твое недоброе пожелание своей любимой бабке, налетит, не такую потеху учинит над нами, вовсе из лесу не выдеремся! А то начнет водить нас кругами по своим владениям, не то что ногаев, а и своего городка не сыщем!

Рябой Тимоха Приемыш сдвинул шапку с влажных от тяжкой ходьбы белокурых волос, глянул на атамана крупными ярко-синими глазами, серьезным тоном, будто успокаивая Матвея, объявил:

— От лешего я остерегся верной приметой! Будучи в отрочестве послушником, узнал от преподобного иеромонаха Фотия, чтобы уберечься от козней лесного деда, надобно, собираясь в лес, повернуть стельки лаптей или сапог пятками вперед. Вот лешему и невдомек будет, в какую сторону шел человек!

Матвей, мало веря во всякую нечисть, улыбнулся, но разубеждать Тимоху не стал. «Пусть думают, что это и в самом деле поможет не заблудиться в чащобе, — подумал он, — у меня другая, более верная примета — теперь наступает полдень, солнце должно греть в затылок! Хоть и не печет сквозь густые кроны, зато видно, где пробиваются прямые лучи…»

— Поспешим, братцы! Вот-вот у берега пальба учинится, а мы сюда не по грибы залезли! — поторопил Матвей казаков и, высматривая впереди наиболее удобное место между стволами деревьев, прибавил шагу, натягивая повод вороного коня. — Думаю, полверсты прошли, давайте к опушке выбираться!

— Слышу впереди гомон! — подал голос Федотка, которому удалось опередить остальных товарищей на полсотни шагов.

— И я слышу! — отозвался Матвей. — Знать, ногайские конники у нашего городка, теперь… — и не договорил своего предположения, как справа от них послышалась залповая пальба из пищалей, затем отдаленный сплошным гулом людской крик многих сотен голосов. Над лесом, снявшись с гнезд, закружили сотни перепуганных птиц.

— Вперед, казаки! Не упустим своего часа угостить извечных набеглых разбойников на Русь! — громко выкрикнул Матвей, дернул коня за повод и через несколько минут был уже на опушке леса, огляделся. У берега Яика, напротив казацкого городка, на конях носились ногайские всадники, из луков пускали издали невидимые стрелы как в сторону Кош-Яика, так и в сторону опушки леса, откуда через равные промежутки времени, продолжали греметь залпы казацких пищалей. На изрытой копытами земле недвижно лежало несколько десятков конских трупов, человеческих тел за далью не было возможности разглядеть, но по тому, как некоторые всадники, кто по одиночке, а кто и вдвоем на одном коне уносились от острова на восток, где в версте или чуть дальше остановились ногайские кибитки, Матвей без труда догадался, что покидают поле боя раненые ногайцы или те, кто увозил прочь побитых до смерти.