Легенды - Стивен Кинг

— Для имени нужен день, — сказала ведьма. — Подходящий день, праздник, танцы. Имя дают на рассвете. А потом — музыка, пиршество и все прочее. А красться в ночи, чтоб никто не узнал…

— Я буду знать. Роза, а как же ты узнаёшь, какое имя назвать? Вода говорит тебе?

Ведьма качнула седой головой.

— Не могу рассказать.

Но ее «не могу» не значило «не расскажу». Ящерка подождала.

— Я говорила тебе, это — сила. Имя просто приходит, и все. Роза бросила пряжу, обратив один глаз к западным облакам; второй глаз смотрел скорее на север.

— Ты — там, в воде, вместе с ребенком, вдвоем. Ты забираешь детское имя. Люди и дальше могут им пользоваться в обиходе, но ребенка больше так не зовут, и никогда не называли. Дитя больше уж не дитя, имени ему нет. И тогда нужно ждать. Просто ждать. Распахнуть свои мысли, как… как двери, чтобы впустить в дом ветер. И имя придет. Твой язык произнесет его. Дыхание слепит его. И ты передашь имя ребенку, имя, дыхание. Имя придумать нельзя. Имя нужно впустить. Имя должно перейти от тебя к ребенку, которому будет принадлежать. Вот, что такое сила, вот так она действует. Так действует всё. Сделать самому нельзя. Нужно знать, как позволить свершиться. Вот, что такое мастерство.

— Маги могут и больше, — сказала Ящерка.

— Никто не может большего, — возразила Роза. Девочка покрутила головой, потянулась, пока не хрустнули позвонки, размяла затекшие руки и ноги.

— И ты? — спросила она.

Роза кивнула.

Они встретились во тьме ночи на лугу у подножья Холма Ириа. После заката прошло много времени, но рассвета ждать было слишком долго. Роза сотворила тусклый призрачный огонек, достаточный чтобы пройти по болоту, не рискуя свалиться в трясину, притаившуюся в тростниках.

В холодном мраке под редкими звездами и черным изгибом холма они сорвали с себя одежду и погрузились в темную воду, ноги их утонули в мягкой, как бархат, грязи. Ведьма коснулась руки девочки со словами:

— Я забираю у тебя имя, дитя. Больше ты не дитя. Имени тебе нет.

Все вокруг замерло. И в неподвижности и тишине прошуршал шепот ведьмы:

— Женщина, прими имя. Ты — Ириан.

Мгновением дольше продержалось затишье; затем ночной ветер ударил их по обнаженным плечам. Дрожа, они выбрались обратно на берег, как сумели, обтерлись ладонями, босиком, цепляясь за спутанные корни и острые листья тростника, вышли вновь на лужайку. И там Ящерка заговорила яростным, злобным шепотом:

— Ты ошиблась. Это не мое имя. Я думала, что мое имя сделает меня мной. Но стало только хуже. Ты неправильно выбрала. Ты — только ведьма. Ты сделала все неправильно. Это его имя. Пусть он его и носит. Он так гордится ими — своим дурацким поместьем, своим глупым дедом. Мне это имя не нужно. Я не буду носить его. Это не я. Я по-прежнему не знаю, кто я. Я — не Ириан! — И, произнеся свое имя, она вдруг замолчала.

Ведьма ей не ответила. Бок о бок они шли в темноте. Наконец испуганным умоляющим голосом Роза сказала:

— Имя пришло так…

— Скажешь кому-то — убью! — отозвалась Ящерка. Ведьма застыла на месте. Прошипела, как разозленная кошка:

— Скажешь кому-то?

Ящерка тоже остановилась. Замешкалась. Пробурчала:

— Прости. Но я чувствую себя так… словно ты предала меня.

— Я лишь сказала тебе твое истинное имя. Оно было не тем, каким я ожидала. И мне совсем нелегко. Как будто я что-то не доделала, не завершила. Но это — твое имя. Если оно предает тебя, значит, такова истина, — ведьма помедлила, потом заговорила чуть менее сердито, чуть более холодно. — Если тебе нужна сила, чтобы предать меня, Ириан, я тебе ее предоставлю. Мое имя — Этаудис.

Вновь поднялся ветер. Женщины задрожали, стуча зубами. Они стояли лицом к лицу на темной поляне, едва различая друг друга во мраке. Ящерка слепо протянула ладонь вперед и наткнулась на ведьмино запястье. И они обвили друг друга руками в яростном, долгом объятии. Затем заторопились домой; ведьма — в хижину на отшибе, наследница Ириа — вверх по холму, в свой разрушенный дом, где собаки, всегда пропускавшие ее без единого звука, проводили девочку таким бешеным лаем, что разбудили всех, но только не Хозяина, отупевшего от вина и своего замерзшего сердца.

2. Слоник

Хозяин Ириа на Западном Окоеме Граб не владел старым домом, но зато он владел центральной и самой богатой землей бывшей старой усадьбы. Его отца больше интересовали виноградники и сады, чем свары с родней, и он оставил Грабу большое наследство. Граб нанял людей для работ на фермах, винодельнях, бондарнях, конюшне и прочих участках своего большого хозяйства, и теперь наслаждался собственным благополучием. Он женился на застенчивой дочери младшего брата Лорда Путевого Пролива. Ему нравилось думать, что в жилах его дочерей теперь тоже течет знатная кровь. Ну а если стремишься жить среди знати, делать нечего: необходимо иметь на службе мага, настоящего мага, с посохом, в сером плаще, с выучкой на Острове Мудрых… Так что Хозяин Ириа на Западном Окоеме заполучил себе мага с острова Рок. Он подивился: как легко добиться желаемого, если хорошо заплатить.

Молодого человека звали Слоник, и, по правде сказать, ни посоха, ни плаща при нем не было. Он объяснил, что стоит ему вернуться на Рок, как его посвятят в высшие маги. Что учителя послали его набраться опыта, поскольку никакие уроки в Школе не дадут того опыта, какой необходим человеку для того, чтобы стать настоящим магом. Тут Граб усомнился в возможностях приобретения, но Слоник заверил его, что учеба на острове Рок предоставила в его распоряжение любую магию, какую ни пожелай, и в доказательство сотворил стадо оленей, прошествовавших через обеденный зал. Следом летели лебеди, чудесным образом появлялись они из одной стены дома и растворялись в другой. А посреди стола вдруг возникла чаша фонтана. Чаша была серебряной. И когда Хозяин с семейством подставили кубки под Струи фонтана, там оказалось сладкое золотистое вино. «Вино из Андрад», — сообщил молодой человек со скромной улыбкой. Жена и дочери были сражены наповал. А Граб решил, что юнец достоин той платы, что он выложил за него, хотя и предпочитал красное сухое фаньянское с собственного виноградника. Граб считал, что если упиться фаньянским, то потом будешь пьян, а желтую жидкость держал за медовую водицу. Но промолчал.

Если юный волшебник и жаждал набраться жизненного опыта, то выбрал, явно, не тот город. Когда бы ни приезжали к Хозяину гости — из Кембермоута или соседних поместий, — на столе неизменно являлся фонтан с золотистым вином, а по залу бродили олени и летали лебеди. Иногда случалось быть фейерверку — весенними теплыми вечерами. Но когда приходили управляющие виноградниками и садами и спрашивали, не сделает ли уважаемый маг что-нибудь для того, чтобы груши в этом году уродились богаче, или черная гниль не коснулась корней фаньянской лозы, Граб отвечал, что негоже магу с самого Рока опускаться до подобных вещей. «Идите к деревенским колдунам, пусть займутся своими делами!» И когда младшая дочь слегла с сильным кашлем, жена Граба не осмелилась потревожить юного мудреца, а послала за Розой из Старого Ириа и попросила ее пропеть над девочкой заклинания. И пройти попросила через заднюю дверь. Слоник даже не заметил, что девочка поправилась, как не замечал ни грушевых деревьев, ни виноградной лозы. Он был сам по себе, как и следует быть человеку великого мастерства и глубоких познаний. Дни напролет он проводил, разъезжая на гнедой красивой кобылке. Кобылку ему предоставил наниматель, когда Слоник дал понять, что не для того он прибыл с Рока, чтобы таскаться пешком в пыли и грязи деревенских дорог.