Сирия и Палестина под турецким правительством в историческом и политическом отношениях - Константин Базили

Глава 22

Смуты в Набулусе и в Иудее. — Первая междоусобная война маронитов с друзами. — Торжество друзов. — Свержение князя ливанского. — Прибытие военного министра и его ошибки. — Омар-паша ливанский. — Козни шихабов. — Внутренние и внешние религиозные происки. — Участие европейских кабинетов в делах Ливана. — Арест шейхов. — Новый комиссар Порты и новые ошибки. — Волнение на Ливане. — Бунт друзов. — Торжество Омар-паши

Между тем как на Ливане накоплялись горючие вещества, в Набулусских горах уже свирепствовала междоусобная война. Шейх Махмуд Абд эль-Хади, усилившийся под египетским правлением и им возвеличенный, был подтвержден турками в правители Набулуса в награду за измену против Ибрахима. Но уже появились в этой стороне шейхи, которые за пять лет пред тем успели бегством спастись от Ибрахима в пору набулусских казней. Народ был снабжен оружием, розданным из союзного лагеря, добытым от египтян в суматоху их бегства или купленным на Ливане. Набулусские горцы воинственнее и свирепее всех сирийских племен. Старые семейные вражды возобновились с возвращением изгнанников. По классическому обычаю Востока, провозглашая свою верноподданническую покорность Порте и именуя себя рабами ее наместников, шейхи составили конфедерацию против семейства Абд эль-Хади и пять лет сряду дрались. Паши в это время назначали правителями то из одной партии, то из другой того, кто был способнее представить казенные подати и лучшие подарки. Они не решались вступиться во внутренние дела края, хотя турецкий гарнизон постоянно занимал город.

Иудейские горы также томились безначалием. Между тамошними племенами наследие двенадцативековой вражды иемениев и кейсиев благоговейно сберегается вместе с феодальными нравами и преданиями арабского мира. Шейхи воспользовались политическим переворотом этой эпохи, чтобы посчитаться между собой старой местью после принужденного мира, в котором скучала Палестина под египетским правлением. Кочевья бедуинов со своей стороны хлестали из пустыни опустошительными волнами вдоль всей восточной полосы населенной Сирии и безнаказанно грабили караваны и села. Повсюду и по всем отраслям управления султанские власти под суетными притязаниями умеренности и правосудия, под наружным блеском великолепия и торжественных приемов успели только выказать племенам сирийским свою неспособность и безнравственность и свойственные им гнусные пороки.

Все это благоприятствовало тайным помыслам шейхов ливанских, которым слабый преемник эмира Бешира был тем ненавистнее, что и он по примеру своего предшественника, хотя иными средствами, стремился к попранию феодальных прав[263].

Бедуинский шейх.

После неудачной попытки народного сейма паша не принял представленного маронитами прошения, но копия с этой смелой исповеди народных чувств была секретно представлена в Порту. В старину Порта повелела бы сжечь несколько деревень, пока народ образумится. Приученная тяжкими испытаниями к терпеливости и уступчивости, она приказала паше во что бы то ни стало устроить дело лаской. Были созваны в Бейруте лица, известные между горцами по миролюбивым своим наклонностям и по преданности правительству. Им розданы деньги, подарки и почетные кафтаны под предлогом наград за услуги в последнюю войну. При этом постановлена подать с Ливана в 3500 мешков (100 тыс. руб. серебром) с тем, чтобы 1200 мешков поступали в казну, а остальная сумма — князю на расходы по управлению. Затем[264], хотя горцы вовсе не были расположены платить, поведено князю приступить к сбору податей[265] — этому главному атрибуту власти на Востоке. Предвидя грозу, эмир просил у паши один или два батальона регулярного войска, но ему было отказано с упреком в неспособности и неусердии. Эмир решился требовать податей сперва от друзов, чтобы в случае сопротивления призвать на их голову гнев правительства. К тому же он надеялся найти опору в христианском народонаселении южных округов, враждебном друзам.

Когда он прибыл в Дейр эль-Камар, друзы со своей стороны уже готовились его свергнуть по внушению и под влиянием братьев Абу Накидов, бывших лет за тридцать пред тем владельцами округа[266]. Вооруженные обыватели сходились в город и по нескольку ночей укрывались в домах своих единоверцев. Когда все было готово, драка на площади между маронитом и друзом послужила сигналом. Друзы бросились убивать христиан, грабить и сжигать их дома[267]. Обнявши сетью общего заговора все южные округа, которых христианское народонаселение отказывало в повиновении шейхам, повсюду в тот же день начались преследования на христиан, убийства, пожары, грабежи, и тщательно отбиралось от них оружие.

При известии об этом встрепенулись марониты северных округов[268]. Их ополчение в числе 5 тыс. человек опустилось в Бейрутскую равнину, но вместо того, чтобы поспешить на помощь к эмиру, который был осажден в своем дворце в Дейр эль-Камаре и отчаянно защищался, они предпочли атаковать в свою очередь город Шуафет, населенный друзами и православными, которые при самом открытии войны условились не принимать в ней никакого участия. Марониты в своем фанатическом порыве поклялись предать грабежу храм Шуафетской божьей матери, чтимой на всем Ливане не только христианами, но и самими друзами. Замечено, что, когда марониты торжествуют, нет меры их спеси к другим христианским племенам; в пору народных бедствий они их называют братьями. Православные, которые почитаются самыми храбрыми между христианскими племенами этих гор, в особенности терпят от католического их изуверства.

Эти взаимные несогласия еще более ослабляют христиан, при их природных наклонностях более земледельческих, чем воинских, при внутреннем образовании более патриархальном, чем феодальном, при нраве беспокойном, легкомысленном и говорливом, при предрассудках секты, племени и рода, которых роковое влияние посреди политических кризисов подрывает всякое народное стремление. Все это служит отпечатком народного их воспитания; они взросли в уничижении, а власть и военная сила искони были исключительным достоянием друзов.

Племя друзов отличается между всеми азиатскими народами твердостью характера. Видя в религии одну лишь народность и залог политического единства, они нисколько не заботятся о таинственных ее обрядах, но подобно евреям ждут всемирного владычества в законное наследие себе и ненавидят все другие народы. Верование в переселение душ и в бессмертие вещества внушает им суровую бодрость в боях. Льготы, которыми пользовались христиане ливанские особенно под египетским правлением, внушали зависть другим сирийским племенам. Друзам оказывают большое сочувствие не только единоверные им племена Антиливана и Хаурана, но и самая масса мусульманского народонаселения, обиженного благосклонностью египетского правления к христианам и вытерпевшего вместе с друзами беспощадный закон египетских рекрутских наборов. Наконец, христиане ливанские воздают своей аристократии одно лишь наружное, рабское почитание, но им чуждо могучее чувство доверия и преданности дворянству. Друзы видят в потомках владетельных семейств гениев-хранителей своего племени. Вся масса народонаселения проникнута понятиями феодального права. Когда Абу Накиды проливали потоки крови христианской в Дейр эль-Камаре, даже женщины-друзки, бывшие в Бейруте, удивлялись жалобам консулов великих держав на равнодушие турецких властей, утверждая, что шейхи не были ни пред кем в ответе за свои поступки в границах наследственного своего удела. Преимущества эти с избытком вознаграждали друзов за малочисленность их племени в сравнении с христианами.

Знакомый читателю Шибли Ариан[269], вступивший в службу Ибрахима после кровавых своих подвигов в Ледже и покинувший его знамена пред отступлением египетских войск из Дамаска, состоял в это время в султанской службе и командовал отрядом нерегулярной конницы в Дамасском пашалыке. Как только открылась междоусобная война на Ливане, к нему присоединилась ватага антиливанских друзов. Он приступил к христианскому городу Захла, обозначая свои переходы по долине Бекаа обезглавленными трупами христиан.

Захла замыкает восточные ущелья Ливана. Отселе друзы могли проникнуть в самое сердце христианских округов. Русский консул[270] был в ту пору в Дамаске для переговоров с пашой о защите христиан. Жители Захлы обратились к нему с жалобным воплем. В сопровождении легкого кавалерийского отряда проскакал консул ущелья Антиливана и внезапно явился в лагерь друзов, обступивших уже город со стороны долины Килисирийской. Угроза русского имени заставила Шибли Ариана заключить перемирие и отступить. Между тем для защиты города, по настоянию консула, был наряжен храбрый эмир Ханджар Харфуш из Баальбека с дружиной мутуалиев.