Другое имя зла - Роман Парфененко

– Ни как не могу взять в толк, почему ты так инфантилен?! Хорошо, не хочешь глобального, сотвори мир для себя. Маленький, удобный мирок: родители, жена, детишки, друзья и так веками. Достаток и изобилие, душевный покой, интрижки на стороне. Прочие маленькие, человеческие слабости. Ты можешь это сделать. А я займусь глобальными вопросами мироустройства.

– А без тебя нельзя?!

– Чем же тебя не устраивает моя кандидатура на роль фундаментального камня нового мироздания?!

– Имел возможности убедиться в твоих способностях. От твоих опытов наизнанку выворачивает.

– Ну, что ж. Понимаю. Но без меня, к сожалению, нельзя. Невозможно двигаться вперед. Есть еще какие-либо возражения по кандидатуре Верховного Божества?!

– Бессмысленно спрашивать. В принципе, ты уже ответил на все возможные вопросы. Допустим, только, допустим, принимаю твое предложение, соглашаюсь на слияние, но при одном условии. Это условие такое. Ты должен сказать, как я смогу убить тебя?!

Он покачал головой, опять грустно улыбнулся:

– Я тебе неоднократно говорил, что ты не можешь причинить мне вреда. Я могу причинить вред тебе. Но при этом, упреждая твой вопрос, не могу причинить вред сам себе. И ты, это говорю тебе, не можешь убить себя. Самоубийство и твое и мое исключено полностью.

Обдумывал слова, они не были новостью. Скорее еще раз вспышкой осветили сегодняшний тупик бытия. Однако есть маленькая щелка:

– Тогда, Атман, убей меня. Сделай одно доброе дело. Помоги мне.

Он засмеялся. Как все-таки эта тварь была похожа на меня.

Нет, слишком просто. Я не стану убивать тебя, хотя это и несложно. Даже просто. А для тебя это было бы подарком. Нет, брат! Насколько понял из твоих сумбурных мямлей, ты отклоняешь предложение?!

– Да. Отклоняю.

– Зарекалась свинья говна не есть. Будешь жить вечно, один. Плохо или хорошо. Возраст меняться не будет. Можешь даже не бриться, щетина никогда не станет бородой. Ходи, думай, мучайся. Но все это один, совсем один. Люди имеют обыкновение отказываться от принципов и менять взгляды на жизнь. Подожду, когда-нибудь тебе надоест одинокая вечность. Для меня нет разницы, минута или год, час или тысячелетие. Специально для тебя. Так сказать, для придания некоей пикантности твоему существованию в собственном аду, возвращаю день и ночь, утро и вечер. Живи, веди свой календарик. Времяисчисление глупости и душевной лени. Утомишься, позовешь. А пока ты мне надоел! Слизень!!! Жаль, что я не в силах выбирать!

Кресло опустело. Эта беседа о высоких материях совершенно не произвела никакого эффекта. Как было пусто внутри, так гулко и осталось. Вот уж поистине, – словами пустоты не заполнить.

Поднялся, долил в бокал коньяку. Залпом, не уловив вкуса, осушил. Отломил дольку шоколада. Прожевал. Закурил и подошел к окну. Открыл жалюзи. За окном смеркалось. Шел легкий исчезающий снег. Приближалась ночь. Вторая ночь в этом мире. В первую казнили шестьсот шестьдесят шесть человек. И вот наступала, вторая. Ночь. Одна из бесчисленных ночей вечности одинокого человека – Юрия Юзовского. Меня.

Коньяк успешно, в отличие от слов, заполнял пустоту внутри. Все-таки это более благородный напиток, чем водка. От коньяка тянет на философскую раздумчивость, а водка способствует пьяному выбросу энергии. Непотребному желанию бессмысленного действия.

Все философские раздумья свелись к тому, что понял насколько все в этой жизни лишено смысла. Никто не в состояние наполнить ее чем-то, никто, даже я сам. Это самое горькое из всего того, о чем думал в ту ночь. Сил хватило доползти до постели. В свое время делил ее с Наташей. Но и это сейчас не имело значения. Как и все другое. Весомой была только голова, в которой булькал коньяк. Где-то в нем, в Тихом океане, плавал высушенный грецкий орех мозгов. Обнадеживало отсутствие волнения в океане. Последней мыслью перед сном было. Тихий, он и есть тихий…

А, вот похмелье с большого количества коньяка похлеще, чем с такого же литража водки. Голова из водохранилища объемом в тихий океан превратилась в тонкую скорлупу, с очень маленьким содержанием кальция. Внутри этой скорлупы находился огромный, протухший желток, плавающий в вонючей маслянистой жидкости. Любое движение больной головой грозило продавить тонюсенькие стенки скорлупы и выбросить на пол мерзость содержащуюся внутри. В первый раз спас от похмельного синдрома Альказельцер и хлопоты по возвращению Шуры в мир еще живых. Грех не повторить попытки и не попытаться найти хотя бы лекарство. Шуру не вернешь. В ванной нашел искомое. Через некоторое время скорлупа укрепилась.

Выглянул в окно, дневной свет. Пасмурно, но никто не обещал, что в аду будет светить солнце. Оно и не светило. Однако разглядывание в окно вновь обретенного дня навело на мысль: "Если Атман запустил сменяемость времени суток, то вполне возможно, что заработали и определители времени, одним словом, – часы.

Электронные часы, стоявшие на каминной полке, не работали. Облегчение испытал, когда увидел идущий от них сетевой шнур. Они не могли работать из-за отсутствия электричества. Механические, старинные с маятником тоже не ходили. Попытки найти ключ или другой пусковой механизм потерпели неудачу. На кухне, кварцевые, вычурные, но это не помогало им работать. Стояли, как суслик в степи. Замена батареек на вытащенные из пульта от телевизора, не заставили суслика побежать. Я не отчаивался. В такой квартире, у навороченного хозяина, наверняка должны быть хорошие, дорогие, механические, наручные часы. Запасные. Методически с похмельным упорством начал переворачивать комнату за комнатой в поисках вожделенных часов. Первая находка не просто обрадовала, но и смогла увеличить энтузиазм.

В прихожей в кармане кашемирового пальто от Валентино нашел полностью снаряженную обойму к пистолету системы Макарова. К моему пистолету. Не знаю уж почему, но радости было не передать словами. К чему можно применить огнестрельное оружие в индивидуальном аду. Не представляю, но ведь всегда может возникнуть ситуация, когда под рукой будет необходим тяжелый, металлический предмет. Поэтому лишние патроны к этому предмету карман не оттянут.

Следующая находка сделана в гостиной, в старом, но прекрасно сохранившемся бюро с выдвижными ящиками, кривыми ножками, в смысле изогнутыми. В верхнем ящике, в коробочке обтянутой зеленой замшей с золотым замочком и бронзовыми петлями, с золотой же, кажется, пластинкой на крышке. На пластинке выгравировано, на английском, но знаний для перевода хватило: Ролекс, – сверху. Ниже, меленько, – свисс, – Швейцария то есть. И под этой крышечкой с золотой дощечечкой лежали восхитительные часы. Массивные, из белого металла корпус и браслет. На белом циферблате написано название фирмы изготовителя и модель часов: Эксплорер – 2. Завел и с замиранием сердца послушал тиканье. Перевел стрелки на двадцать три одиннадцатого. Надел часы на руку, что и говорить, приятная мужская тяжесть и добротность. У того мира были свои плюсы. Не знаю, из чего они сделаны из титана или из платины. Скорее из титана, впрочем, судить не берусь, в минералогии я еще больший специалист, чем в ветеринарии. Но тем не менее Ролекс, есть Ролекс. В прошлой жизни подобные часы, стоимостью в подержанный автомобиль, себе позволить не мог. В этом мире увидел, – носи. В окошечке с датой поставил число – 27. Начинаем новый отсчет жизни. Полюбовался часами на руке и так и этак. Красота! Настроение, завывая, пошло на взлет.