Повесть о доме Тайра - Монах Юкинага

На рассвете шестого дня Куро Ёсицунэ разделил свое войско надвое: Санэхира Дои и с ним семь тысяч всадников он отправил к западным пределам долины Ити-но-тани, а сам во главе более трех тысяч всадников двинулся в обход, по дороге Тамба, чтобы ударить на Ити-но-тани с тыла, через перевал Хиёдори.

— Эти горы славятся крутизной! — говорили друг другу воины. — Если все равно умирать, так уж лучше сложить голову в честном бою с врагом! А погибнуть, сорвавшись в пропасть, — незавидная доля!

Тут выступил вперед Суэсигэ Хираяма, уроженец земли Мусаси.

— Я, Суэсигэ, хорошо знаю эти горы! — сказал он.

— Ты родился и вырос в восточных землях и сегодня увидал эти горы впервые в жизни. Как же ты говоришь, что они тебе хорошо известны? Никак невозможно тебе поверить! — отвечал ему Ёсицунэ.

— Господин, тебе не подобают такие речи! — дерзостно возразил ему Хираяма. — Как любому поэту известно о цветении сакуры в Хацусэ или в Ёсино, так и воину, искусному в ратном деле, Должна быть известна обстановка в тылу вражеских укреплений!

Вслед за Хираямой выступил вперед Киёсигэ Бэппу, юноша восемнадцати лет.

— Мой отец, монах Ёсисигэ, — сказал он, — учил меня: «Заблудившись в горах, на охоте ли, на войне ли, пусти вперед старую лошадь и ступай за ней следом! Она обязательно выведет тебя на Дорогу!»

— Хорошо сказано! — воскликнул Ёсицунэ, — Недаром существует предание о том, как старый конь отыскал дорогу на засыпанном снегом поле![555] — И с этими словами он поставил вперед старого мышастого коня под легким золоченым седлом, надел ему серебристую уздечку, закинул повод за переднюю луку и двинулся за конем в неведомую горную глушь.

Уже наступила вторая луна, белый снег на вершинах местами растаял, кое-где зацветали цветы, птицы уже пели в долинах. Пробираясь сквозь весеннюю дымку, воины то поднимались к вершинам, сиявшим ослепительной белизной, то спускались в ущелья, где стеной стояли крутые скалы и громады гор поросли густыми лесами. Здесь снег, одевший сосны, еще не растаял; чуть заметно вилась среди мхов тропинка, и, как сливовый цвет под порывами бури, сыпались с неба снежные хлопья... Нахлестывая коней, поспешали воины по дороге, петлявшей то на восток, то на запад, а тем временем застала их ночь, и, сойдя с коней, встали они на ночлег в горах. Тут Мусасибо Бэнкэй привел в стан какого-то старца.

— Кто таков? — спросил Ёсицунэ.

— Я охотник, живу здесь в горах, — отвечал тот.

— Стало быть, ты хорошо знаешь эти горы. Отвечай без утайки!

— Как не знать, знаю конечно!

— Мы хотим спуститься отсюда вниз, к укреплениям Тайра в долине Ити-но-тани. Что скажешь на это?

— Ох, боюсь, это вам никак не удастся! Здесь ущелья глубоки, а скалы высоки, человеку не осилить такие преграды! А верхами — тем паче, этого и вообразить невозможно! К тому же Тайра вырыли вокруг своих укреплений ямы-ловушки, вбили в землю раздвоенные рогатины-колья. Наверное, там уже приготовились к обороне! — отвечал старый охотник.

А олени по этим кручам проходят?

— Да, олени проходят. С наступлением тепла олени из Харимы приходят в край Тамба подкормиться на густых травах, а ударят холода — снова уходят в поисках корма туда, где снег лежит неглубоко, убегают обратно из Тамбы в край Харима, на равнину Инами.

— Вот и будет славное ристалище нашим коням! Где олени проходят, почему бы не пройти коням? А ты будешь нам провожатым! — сказал Ёсицунэ, но старик пояснил, что по преклонным своим летам в проводники уже не годится.

— А нет ли у тебя сыновей?

— Есть! — отвечал старый охотник и прислал к Ёсицунэ сына, юношу восемнадцати лет по имени Кумао. Тотчас завязали ему волосы на макушке, как подобает взрослому мужчине, нарекли Есихисой, по отцу Такэхисе Васио, дали ему коня и двинулись за ним следом. Это и был тот самый Ёсихиса Васио, который годы спустя принял смерть вместе с Ёсицунэ, когда, уже после победы над Тайра, между Ёсицунэ и его старшим братом, властелином Камакуры Ёритомо, возникла распря и Ёсицунэ пал в сражении в северных землях Осю.

10. Спор о первенстве

Накануне шестого дня перед решающей битвой Наодзанэ Кумагай и Суэсигэ Хираяма до полуночи оставались в дружине Куро Ёсицунэ. Назавтра им предстояло обрушиться на стан Тайра с тыла. Глубокой ночью Кумагай призвал сына своего Наоиэ и сказал:

— Когда наше войско ринется вниз с крутизны, все смешается и никто не сможет сказать, кто был первым, а кто последним... Вот я и думаю — давай поскачем в дружину Дои, что наступает на Ити-но-тани по дороге Харима, и оттуда первыми ударим на крепость Тайра!

— Превосходно! — отвечал Наоиэ. — Я и сам хотел сказать вам о том же! Так не будем же терять время, едем!

— Здесь вместе с нами Суэсигэ Хираяма. Он тоже не из тех, кто любит сражаться в куче... — сказал Кумагай и послал слугу на разведку, наказав ему: «Ступай погляди, что он?»

А Хираяма и впрямь собрался в путь еще раньше, чем Кумагай.

— Пусть другие поступают, как им угодно, — бормотал он себе под нос, — а я никому не уступлю ни на шаг первенства в битве!

Тем временем челядинец Хираямы задавал коню корм, приговаривая при этом:

— Чертова скотина, жрет и жрет и никак не насытится... — и в сердцах ударил коня.

— Не бей коня, — сказал слуге Хираяма. — Ведь и для него эта ночь тоже, может быть, будет последней!

Челядинец Кумагая поспешно вернулся к господину и доложил обо всем, что видел и слышал.

— Так я и знал! — воскликнул Кумагай и без промедления пустился в путь. В темно-синем кафтане, в панцире, скрепленном красным кожаным шнуром, с алым защитным капюшоном, ехал он на прославленном гнедом скакуне по кличке Гонда. Его сын Наоиэ облачился в кафтан из ткани, сплошь затканной круглыми гербами с изображением стрелолиста, панцирь его был скреплен пестрым, синим с белым, кожаным шнуром, а ехал он на чалом коне, по кличке Сэйро — Западный Терем. Вассал, державший фамильный стяг отца и сына Кумагая, надел зеленоватый кафтан и панцирь, на пластинах коего были выбиты желтенькие цветочки сакуры, а конь под ним был каурый. Оставив слева обрыв, куда назавтра предстояло спуститься воинам Ёсицунэ, все трое поскакали направо, миновали заброшенную дорогу Юинохата, по которой давно уже никто не ходил и не ездил, и выехали туда, где волны бились о побережье Ити-но-тани.

Стояла глухая полночь; семь тысяч воинов под началом Санэ-хиры Дои в ожидании рассвета остановились в Сиое, неподалеку от Ити-но-тани. Никем не замеченный в темноте, Кумагай проехал мимо вдоль берега, у самой кромки воды, к западной стороне крепости Тайра. Было еще совсем темно, и в крепости царила глубокая тишина. Кроме трех всадников, кругом не было ни души.

— Не думай, будто только мы с тобой стремимся быть первыми в битве! — сказал Кумагай сыну. — Многие мечтают о том же и где-нибудь поблизости тоже ожидают рассвета. Так давай же не будем медлить, назовем свои имена! — И, сказав так, он подъехал к самому заграждению и громовым голосом крикнул: — Наодза-нэ Кумагай и сын его Наоиэ, уроженцы земли Мусаси, первыми вышли на битву в Ити-но-тани!

— Пусть кричат... Не отвечайте! — сказали друг другу воины Тайра. — Пусть уморят своих коней и понапрасну истратят стрелы! — И на вызов Кумагая никто не ответил.

В это время сзади показался еще одни всадник.

— Кто таков? — спросил Кумагай.

Суэсигэ Хираяма, — ответил тот. — А ты кто таков?

— Наодзанэ Кумагай!

— Что я слышу! Господин Кумагай? Давно ли ты здесь?

— С вечера! — отвечал Кумагай.

— Я тоже не отстал бы от вас, — сказал Хираяма, — но Горо Нарита обманул меня, из-за него я так запоздал! Он клялся мне в верности, говоря: «Если придется умирать, умрем вместе!» Я дал согласие. Но по дороге он сказал мне: «Господин Хираяма, ты хочешь во что бы то ни стало быть первым в битве, но не надо чересчур горячиться! Хорошо быть первым, когда сзади уже подошло свое войско, тогда все увидят твой подвиг и о славе твоей узнают! А в одиночку врезаться в гущу врагов и пасть убитым — много ли в этом толку!» «В самом деле!» — подумал я и, заметив на пути невысокий холм, направил туда коня и стал поджидать, когда подоспеет наша дружина. Тут следом подъехал и Горо Нарита. Я думал, что он тоже остановится рядом и, наверное, захочет посоветоваться со мной о предстоящем сражении, но оказалось со-. всем другое — бросив на меня равнодушный, холодный взгляд, он вскачь пронесся мимо. «Негодяй! Ты вознамерился обмануть меня и быть первым? Нет, этому но бывать!» — подумал я, и хоть он, обогнав меня, умчался вперед на пять или на шесть танъов, конь у него был как будто послабей моего; я помчался следом, изо всех сил нахлестывая коня, догнал Нариту и крикнул: «Низкий обманщик! Кого ты отважился обмануть? Суэсигэ не проведешь!» — и вот я здесь, перед вами, а он остался далеко позади. Наверное, изрядно отстал, пожалуй, и след-то мой потерял! — так поведал им Хираяма.