Всемирная история: в 6 томах. Том 5: Мир в XIX веке - Коллектив авторов

В своем знаменитом докладе «Что такое нация?», прочитанном в Сорбонне в марте 1882 г., Эрнест Ренан говорил: «То, что не удалось Карлу V, Людовику XIV, Наполеону I, наверное, не удастся никому и в будущем. Учреждение новой Римской империи или империи Карла Великого стало невозможным. Разделение Европы зашло слишком далеко, чтобы попытка к универсальному господству не вызвала немедленно коалиции, которая скоро возвращает гордую нацию в ее естественные границы. Некоторое равновесие установилось на долгие времена. Франция, Англия, Германия, Россия, несмотря на возможные случайности, еще в течение многих сотен лет будут историческими индивидуальностями, главными частями шахматной доски, клетки которой постоянно изменяются в своем значении и величине, но никогда не смешиваются друг с другом. В этом смысле нации, отчасти, новое явление в истории». В этом рассуждении, как в капле воды, отразились и ключевая проблема истории «долгого XIX века», и наши современные проблемы в понимании исторического процесса, уходящие корнями в тот самый «долгий XIX век». Разве не удивительно, что Ренан называет четыре современные ему наиболее могущественные европейские империи, а точнее, их метрополии, в качестве примера наций? В его понимании они были недостаточно «имперские», поскольку не являлись пан-европейскими империями. Ренан, как и вся историография того времени, основанная на национальных нарративах, склонен думать об этих государствах как нациях-государствах. Историки очень долго смотрели и даже сегодня во многом продолжают смотреть на историю XIX в. прежде всего как на историю наций-государств и противопоставлять нацию-государство и империю как две совершенно разные, несовместимые формы политической организации.

Одним из первых поставил такой взгляд под вопрос немецкий историк Ю. Остерхаммель в своей выдающейся работе «Преображение мира», которая является, пожалуй, самой интересной на сегодня попыткой написать именно всемирную историю «долгого XIX века». Остерхаммель говорит о том, что XIX в. не был веком наций-государств, но веком империй и национализма. Он описывает четыре типа (или сценария) возникновения наций-государств в XIX в. Первый тип — «революционная автономизация». В Европе по этому сценарию возникли государства на Балканах — Греция, Сербия, Черногория, Румыния, Болгария. Греция получила независимость в 1827 г. в результате сочетания целого ряда факторов — кроме собственно греческого движения важную роль сыграло сочувствие ему по всей Европе и, конечно, морская интервенция Британии, России и Франции. Последовавшие примеру Греции другие балканские страны также смогли получить независимость прежде всего благодаря вмешательству великих держав. Россия в ходе войн с Османской империей постепенно вытесняла ее с Балкан, а другие великие державы старались не дать России установить здесь свою гегемонию. Интересно, что Черногория, получившая независимость в результате Берлинского конгресса 1870 г., стала всего лишь 27-м признанным независимым государством в мире. Вне Балкан, где в течение века постепенно разрушалась Османская империя, сценарий «революционной автономизации» был характерен для Бельгии. Отобранная в 1815 г. на Венском конгрессе у поверженной Франции, Бельгия была отдана Нидерландам, а в 1830 г. в результате восстания освободилась от их авторитарной власти, причем снова при поддержке великих держав — империй.

Второй тип возникновения наций-государств Остерхаммель называет «гегемоническая унификация». Классические примеры такого сценария — Германия и Италия, где одна из частей, Пруссия в Германии и Пьемонт-Сардиния в Италии, сыграла лидирующую роль в объединении нации. Остерхаммель однобоко интерпретирует примеры «гегемонической унификации», т. е. опыт Германии и Италии, что отчасти можно объяснить почти безраздельным доминированием «национального нарратива» при описании этих процессов. Сам процесс объединения во многих регионах Италии и Германии воспринимался как процесс подчинения. Вновь созданные государства не только обращались к имперским традициям для своей легитимации, но практически сразу же после объединения включились в соревнование за колонии, а Германия также предприняла попытку масштабной европейской экспансии. В немецком случае связь с традицией Священной Римской империи германской нации ясно проявилась в самом названии нового государства — Deutsches Reich, т. е. Германская империя. В Италии объединение, которое далеко не всегда встречало энтузиазм в различных регионах, легитимировалось через обращение к доблестям Римской империи (romanità), а также к наследию Венецианской республики (venecianità). Элиты Германии и Италии видели в имперской экспансии способ консолидировать нацию и присоединиться к клубу великих держав Европы. Иными словами, имперские мотивы были важной составляющей процесса гегемонической унификации. К этому же типу формирования наций-государств Остерхаммель относит Нидерланды и Швейцарию, хотя и признает, что в этих случаях в процессе объединения был более выражен полицентризм и федералистский принцип.

Третий сценарий возникновения наций-государств Остерхаммель называет «эволюционной автономизацией». Единственный европейский пример — Норвегия, которая, в результате длительного процесса расширения автономии, мирно прекратила династический союз со Швецией в 1905 г.

Четвертый вариант связан с бывшими центрами империй, которые были «покинуты» имперской периферией. В качестве примеров этого сценария Остерхаммель приводит Испанию и Португалию. Отчасти к этой группе можно отнести и другие «сжимавшиеся» империи — Швецию, Данию, позднее — турецкое ядро Османской империи.

Эта типология в целом соответствует теоретическим представлениям о национализме, которые наиболее четко выражены в знаменитом определении Эрнеста Геллнера. Согласно ему, национализм — это прежде всего политический принцип, провозглашающий, что «политическое тело» и «национальное тело» должны совпадать. Однако это определение национализма, как и типология, предложенная Остерхаммелем, не учитывают один из наиболее важных сценариев строительства наций в XIX в., а именно строительство имперских наций в имперских метрополиях.

Когда историки говорят об «имперских нациях», они, как правило, имеют в виду заведомо нереалистичные проекты включения в нацию всех подданных той или иной империи, т. е. превращение империи в нацию-государство. Мы же будем использовать это понятие для обозначения тех процессов формирования наций, которые происходили в так или иначе определенном ядре империи, переосмысленном как национальная территория. В этом случае концепция Геллнера перестает работать, поскольку при строительстве наций в имперских метрополиях мало кто руководствовался идеей включить в нацию все население империи и всю ее территорию, равно как и стремлением «ужать» империю до размеров нации. Националистические элиты имперских метрополий видели в империи ресурс для строительства нации и в то же время усматривали в национализме не только «вызов с окраин» империи, но и ресурс для повышения ее конкурентоспособности, если речь шла о национализме имперских наций. Они искали институциональные и политические решения, которые позволили бы сочетать строительство нации в имперском ядре с сохранением жизнеспособности империи в мире, где межимперское соперничество все более обострялось.

В некоторых случаях (Испания, Португалия, Османская империя, Дания, Швеция) проекты строительства нации в ядре империи должны были приспосабливаться к обстоятельствам, вызванным упадком и распадом империи, но и здесь имперская динамика была в большей степени причиной, чем следствием. Не случайно и Португалия, и Испания, теряя колонии в Америке, тут же стремились хотя бы отчасти компенсировать эти потери за счет приобретения новых владений в Африке. Применительно же к Британии, Франции, Германии и России процессы имперской экспансии и национального строительства были теснейшим образом взаимосвязаны. То же можно сказать и о Японии эпохи Мейдзи, которая, заимствуя образцы именно из этих европейских империй, строила новое государство и формировала культ императора как олицетворения и нации, и имперской миссии.

Жесткое противопоставление империи и нации-государства как двух принципиально различных и несовместимых типов политической организации общества и пространства доминировало в историографии в течение многих десятилетий. Если историки и говорили об империях в связи со строительством наций, то только как о препятствии в нациестроительстве, как о заведомо устаревшей политической форме. В действительности большинство процессов, которые подготовили создание модерного государства, происходили в имперских метрополиях.