Всадники - Жозеф Кессель

Когда мальчик, одетый лишь в тонкую рубашку, выбежал в ледяную темноту ночи, Уроса посетило странное, никогда раньше не известное ему, чувство зависти.

«А почему у меня самого нет сына? — внезапно спросил он себя и удивился подобной мысли. — Ведь он мог бы быть таким же».

До сегодняшнего дня дети вызывали в нем только презрение и гадливость. Но вот этот ребенок… С каким спокойствием он помогал отцу во время этой кровавой, жуткой операции. Как потом он остался, в совершенном одиночестве, у постели больного, и ни страху, ни панике не удалось коснуться его сердца.

— Настоящий мужчина здесь, — сказал Урос после секундного молчания, — это твой сын, Кадир.

А Месрор ответил:

— Придет день и он будет гордиться, что сам ухаживал за Уросом, самым лучшим чавандозом в степях.

От неожиданности Урос вздрогнул, прикрыл глаза, но потом спросил Месрора тихо и глухо:

— Как ты меня узнал?

— Я узнал тебя с первого взгляда — ответил седой пастух. — Но тебе не нужно бояться. Остальные, что были у костра, слишком молоды. Я единственный, кто не раз видел тебя побеждающим в больших бузкаши. И потом, есть пословица: «Если у седого старика все еще черные брови, то его глазам можно верить»

Вошел Кадир, неся в руках одеяла. Но в эту ночь Урос не нашел сна. Боль по-прежнему не давала ему заснуть, но странно, он чувствовал ее там, где больше не было ничего. Несколько раз Урос дергался и рука сама тянулась к месту, где была его старая рана с осколками гноившихся костей, но не находила ничего, кроме твердого земляного пола и пустоты. И каждый раз, когда он вздрагивал, маленький Кадир поднимал свое уставшее личико и с тревогой смотрел в его сторону. В итоге Урос решил притвориться спящим, чтобы дать ребенку хоть немного отдохнуть. Но только на рассвете он сам смог заснуть по-настоящему.

Лай собак, крики пастухов, конское ржание и топот табуна лошадей, — разбудили их обоих одновременно.

— Как ты себя чувствуешь? — обратился к Уросу мальчик.

— Хочу есть, — не раздумывая ответил тот, тут же не поверил своим собственным словам, и повторил. — Правда, страшно хочу есть!

Угли очага подернулись серым пеплом.

— Я сбегаю, принесу парочку веток и разогрею для тебя плов, — вскочил на ноги Кадир.

— Нет, — остановил его Урос. — Не надо. Лучше холодный, но прямо сейчас.

Он облизывал пальцы над уже пустой чашкой, когда в палатку вошел Месрор в высоких сапогах и с плеткой за поясом.

— Это лучшее лекарство для тебя, — сказал он Уросу. — Ну, теперь я могу спокойно заниматься своими делами.

— Никто не должен знать об этом, — ответил ему Урос и бросил многозначительный взгляд на свою укороченную, обмотанную лоскутами, ногу.

— Даже твой саис? — спросил Месрор.

— Никто.

— Хорошо. Я возьму его с собой на пастбище. Нам всегда нужны лишние руки, — рассудил Месрор и вышел из палатки.

Кадир встал у входа и стал смотреть вслед удаляющимся табунам.

— Их пасут у подножья вон тех больших гор. Там всегда вырастает самая высокая трава, — начал рассказывать он гостю. — Возле водопада. А еще там есть бьющие из-под земли ключи. Ой, подожди, я схожу к пастухам и возьму у них самовар, тогда у тебя будет горячий чай до самой ночи!

Не успела голова Кадира исчезнуть за куском материи закрывающим вход, как он снова просунул ее в стыки ветоши и зашептал:

— Там твоя служанка пришла.

Урос резко набросил чапан на ноги:

— Пусть войдет, но если она тебя о чем-нибудь спросит, то скажешь ей…

— Я вообще не собираюсь с ней разговаривать, — горделиво вздернув голову, ответил мальчик. — Я сын здешнего господина, а она низкая кочевница.

— Это слова мужчины, — одобрительно кивнул Урос, и добавил. — Иди.

Только Кадир исчез, как Урос преобразился. Он распластался на полу, набросил на себя одеяла, взбил их над своими ногами, а краем чалмы закрыл лицо так, что Серех смогла увидеть только запавшие глаза и часть небритой щеки. Не успела кочевница что-либо сказать, как Урос хрипло зашептал:

— Ах, дайте же мне спокойно умереть. Что ты тревожишь меня? Если тебя еще хоть раз увидят шатающейся возле палатки, то я скажу Месрору, и он исполосует твою спину плетью… — при последних словах в его голосе зазвучали металлические нотки и Урос, испугавшись, что вышел из роли, подумал мгновение и закончил свою речь протяжным и печальным стоном.

Серех выбежала вон, не ответив ни слова.

Кадир принес пузатый самовар из красной меди и Урос начал пить одну чашку чая за другой. Потом он набрасывался на еду, пил снова, и опять ел. Так прошел весь день. Кадир с изумлением наблюдал за волчьим аппетитом своего подопечного: рис, лепешки, овечий сыр, все Урос съедал до последнего куска. Впервые, со времени своего отъезда из Кабула, он чувствовал здоровый, естественный голод.

Наступил вечер. Табуны пригнали назад, Месрор сменил на его культе повязку. Красные пятна пропали, отек с колена сошел, и температура опустилась до нормы. Мужчины мало говорили друг с другом. К чему? Все складывалось хорошо.

Урос проспал всю ночь и все утро следующего дня. Когда он проснулся, в палатке было тепло, и он узнал несравненный жар полуденного, степного солнца.

Чувствовал он себя прекрасно: отдохнувшим, свежим, спокойным. Кадир был где-то снаружи. Возле ручья или может быть у большого костра, который служил им походной кухней. Урос откинул одеяла и потер грубую материю повязки. Боль тоже стала естественной и здоровой. Переносимой.

Он попытался согнуть колено. Выше места отсечения, мышцы подчинялись с трудом. Он сгибал и разгибал ногу, пока сустав не приобрел прежнюю подвижность. Упершись руками в пол, он встал, балансируя на здоровой ноге, посмотрел на свою укороченную ногу, и резко прыгнул вперед. Получилось. Еще один прыжок. И еще один — пока он не обскакал таким образом всю палатку. С каждой новой попыткой его движения становились все легче, все быстрее. Он был счастлив. Он снова был сам себе господин, ни от кого независимый и сильный.

К палатке приближался Кадир, насвистывая себе под нос какую-то песенку, и Урос тут же юркнул обратно под одеяла. Ни за что на свете он не хотел бы показаться этому мальчику смешным. Поразмыслив мгновение, он сел на постели, скрестив ноги так, что его культя оказалась спрятанной за здоровой ногой.

Вошедший Кадир взглянул на него и раскрыл от удивления рот:

— Вот это да! Клянусь тебе, тебя просто не узнать! Ты словно заново родился!

— Пусть услышит тебя Аллах, — тихо ответил Урос.

Кадир поставил казанок с едой на горячие угли, повернулся и продолжил: