Меч и ятаган - Саймон Скэрроу

Солдат указал на стены большого, выгоревшего изнутри здания, напротив которого возвышались прямо-таки курганы камней и битого кирпича. Томас, внутренне содрогнувшись, понял, что на этом месте, превращенном фактически в пустырь, еще не так давно красовались здания главной площади Биргу. Лавируя, Томас вслед за солдатом пробрался ко входу в купеческую гильдию. На пути разок приостановились присесть под прожужжавшим сверху пушечным ядром. Ждали, когда грохнет удар, но его не последовало.

— Перелет, — удовлетворенно констатировал солдат.

Встали и поспешили через бывшую площадь к стенам гильдии. Часовой на входе узнал солдата и посторонился, давая пройти. За массивной аркой расстилалось пространство зала, где обычно для заключения сделок собирались островные купцы и судовладельцы. Высокие стрельчатые окна освещали стены — раньше оштукатуренные, теперь облупленные, — где в прежние времена висели портреты самых видных членов гильдии. Теперь каменный пол покрывал слой пыли и сажи, а там, где рухнула крыша, валялись сожженные остатки стропил и груды битой плитки. Солдат прошел через зал туда, где вниз в помещения складов вела широкая лестница. У ее подножия на две стороны разветвлялся коридор, где вдоль стен в железных скобах горели, потрескивая, толстые свечи.

— Великого магистра вы увидите вон на том конце, — указал солдат налево.

Томас признательно кивнул, а солдат повернул направо, к стайке сослуживцев за столом, где стоял кувшинчик и побрякивали кубики костей. От коридора отходили сводчатые ответвления. Некоторые из них использовались как перевязочные; в других хранились оружие, снаряжение, бочонки с порохом и корзинки с зарядами для аркебуз. В конце коридора виднелась дыра, судя по всему, специально пробитая для прохода в подвал соседнего здания. Там было открытое пространство со столами и стульями. За одним из столов над расстеленной картой острова сидели двое. В мутноватом свете светильника угадывались черты Ромегаса, который что-то оживленно внушал исхудалому, со всклокоченной седой бородой собеседнику. Томас не сразу узнал в нем Великого магистра. Ла Валетт на звук шагов обернулся и с усталой улыбкой жестом указал Томасу войти, а взглядом предложил сесть рядом с собой на стул.

Кивнул в знак приветствия и Ромегас:

— Сэр Томас? Рад вашему появлению. А то уж я при виде ваших ранений опасался худшего. Однако вам повезло: выкарабкались-таки из Сент-Эльмо. Можно сказать, последним. Весьма удачно с вашей стороны.

Уловив в тоне капитана оттенок язвительности, Томас указал на половину своего лица, бугрящуюся язвинами ожогов.

— А с вашей — взгляд на такую удачу, боюсь, однобок.

— Нет, но вы ведь выжили, в то время как остальные почти все погибли. Таких, как вы, счастливчиков, мягко выражаясь, по пальцам перечесть.

В Томасе зашевелился гнев.

— А если твердо, то как бы вы выразились? В чем, по-вашему, моя вина?

Великий магистр раздраженно кашлянул.

— Мессиры, прошу вас, довольно. Нас и так осталось всего ничего, а мы еще тратим время на пустую грызню. Вас, Томас, я поднял из лазарета потому, что мне сейчас нужен каждый человек, в ком еще есть силы и сердце. Мы потеряли многих, очень многих достойных людей. Среди них мой родной племянник, а также Фадрике, сын дона Гарсии. Хорошо хоть, что жив ваш оруженосец. Замечательный юноша, отважный солдат. — На лице ла Валетта мелькнула улыбка, которая, впрочем, сменилась хмуростью. — Вы двое — единственные из оставшихся у меня советников. А потому свой гнев приберегите для врага.

— Как! — Томас был потрясен. — Нас всего трое? Насчет Стокли я знаю, но… маршал де Роблес?

— Сражен пулей в голову три дня назад, — пригорюнился Ромегас. — Впрочем, вы об этом знать не могли. Здесь вообще многое произошло, пока вы оправлялись от ран. Биргу и Сенглеа подверглись нападению буквально тотчас после того, как пал Сент-Эльмо. Разрушения в городе вы, видимо, по дороге сюда успели заметить, но, уверяю вас, это ничто по сравнению с тем, в какое состояние пришла стена от их ядер и заложенных через подкопы мин. Сейчас турецким пушкам противостоят лишь наши бастионы. Мы возвели внутреннюю стену, но это всего лишь времянка в десяток футов вышиной, а вообще натиск турок на сегодня сдерживает не больше тысячи солдат. Большинство из них ранено, истощено тяготами и голодом. Постепенно кончаются запасы пороха, а обещанной доном Гарсией армии все нет как нет.

Выслушав все это, Томас поджал губы.

— Если все действительно так худо, то нам не выстоять.

— Не согласен, — категорически возразил ла Валетт. — Помощь от дона Гарсии непременно придет. Мой добрый друг Ромегас намеренно сгущает краски, затушевывая наши возможности. Положение, безусловно, сложное, но ведь это лишь половина целостной картины. Нам известно, что во вражьем стане царят голод и хворь, а боевой дух теплится кое-как из-за тяжелых потерь, понесенных с начала осады. А теперь меняется еще и погода, с приходом дождей становясь для врага все более невыносимой. Еще немного, и Мустафа-паша, не выдержав нашего упорства, будет вынужден уйти с острова, иначе осень погубит его окончательно. — Ла Валетт проницательно сузил глаза. — На месте врага я бы все силы бросил на один последний штурм, поставив на карту решительно всё.

— Почему же? — спросил Ромегас.

— А потому что иначе, если к себе в Стамбул он вернется ни с чем, его хозяин султан не явит к нему своей милости. И Мустафа сделает все, чтобы голова у него осталась на плечах. Так что считаю, что Мустафа-паша ударит по нам всей своей мощью, причем очень скоро. — Ла Валетт оглядел своих советников, которых оставалось всего двое. — И когда турки нагрянут, натиск их будет отчаянным. От нас же потребуется предельная стойкость и отвага. Мы должны будем оказаться тверже их, иначе они не пощадят в Биргу никого: ни стариков, ни женщин, ни детей.

— Можно поступить следующим образом, — негромко произнес Ромегас. — За нами Сент-Анджело. Его мы можем удерживать, даже оставив Биргу. Я предлагаю, сир, все оставшиеся силы отвести в форт. Там мы можем держаться целый месяц, а то и дольше, пока не прибудет или дон Гарсия со своей армией, или, если на то пошло, осень.

— А как же мирные жители? — поднял голову Томас. — Их-то в форт не уместить. Или вы хотите оставить их османам? — Он обернулся к Великому магистру, а у самого в голове стоял облик Марии. — Сир, мы не можем так поступить.

— Не можем, но, вероятно, придется, — упорствовал Ромегас. — Иначе как мы растянем запас провианта? Люди и так уже голодают. Через пару недель у солдат уже не останется сил сражаться. Форт же укреплен значительно лучше, чем город и его стены. Так что такой шаг считаю вполне оправданным. Быть может, сир, это единственный шанс спасти наш Орден.

— Спасти ценой нашей репутации, — отозвался Томас. — Оставив мирных христиан на расправу сарацинам, мы тем самым навсегда покроем себя бесславием. Ведь пощады от османов никому не будет — лишь поголовная резня.

— Это война, сэр Томас, — холодно усмехнулся Ромегас. — Война, которую мы с Великим магистром ведем и вели все годы, что служили Ордену. И выживание Ордена должно ставиться превыше всего.

— Я-то думал, выше всего ставится противоборство магометанству, — возразил Томас.

— Покуда мы живы, пока у нас есть силы, мы всегда будем мечом, вонзенным в бок врагу, — припечатал Ромегас. — А для этого мы должны быть готовы идти на жертвы. Ради большего блага.

По лицу Великого магистра было видно, как нелегко ему определиться с решением.

— Это так, — тяжелым голосом откликнулся он на слова Ромегаса. — Удерживать Сент-Анджело куда проще, чем удерживать Биргу. Там и впрямь можно пересидеть осаду… Однако слова сэра Томаса тоже справедливы. Нельзя забывать, что Орден как раз и был создан для защиты праведных и безвинных. Тех, кому нужна помощь. — Он тягостно вздохнул и, помолчав, сказал: — Думаю, я уже знаю, как надо поступить. Да, уверен в этом.

Ромегас взглянул на Томаса с торжествующей улыбкой: его взяла.

— Оно и к лучшему, сир. Да будет так.

— Вы меня не так поняли, — пояснил ла Валетт. — Отступления в форт не будет. Поскольку я уже распорядился взорвать подъемный мост.

Глава 42

Вечерний сумрак озарился розовато-снежным блеском гигантской вспышки, от яркости которой Томас невольно прищурил свой единственный зрячий глаз. Под стать дымно-пламенному смерчу оказался и разнесшийся по Биргу грохот разрыва, от которого заложило даже привычные к пальбе уши. Полыхающие обломки моста, лениво кувыркаясь в высоте, вначале медленно, а затем с нарастающим разгоном устремились к земле и пали в граде искр, простучав по крышам ближних строений или с шипением загасившись в рукотворном канале между фортом и городом.