Последняя цивилизация. Политэкономия XXI века - Василий Галин

Однако как ни парадоксально, но именно борьба с государством и ведет рыночных фундаменталистов к проклинаемому ими корпоративизму: Непрекращающуюся борьбу с государством вел и А. Гринспен, и Р. Рейган и оба Дж. Буша и т. д., они последовательно отменяли все нормы и правила, уничтожали регулирование, т. е. сокращали присутствие государства в экономике, но именно это и привело к появлению корпоративизма. И это не случайно. Закон развития заключается в том, что именно неограниченная свобода неизбежно приводит к монополизму и корпоративизму, которые являются ничем иным, как высшими формами развития капитализма.

Противоречия между «социалистами» и «либертарианцами» в США достигли такого накала, что американский историк А. Херман уже пишет статью: «Грядущая американская гражданская война — производители против берущих» [1256]. Л. Харрис публикует книгу «Следующая Американская гражданская война?» — между голубыми и красными — когнитивной элитой и натуральными либертарианцами [1257]. Дж. Роджерс заявит: «Я… беспокоюсь о (возможности беспорядков) в Соединенных Штатах и Европе. В этих регионах социальный протест будет самым сильным» [1258]. Г. Глен, директор The Trends Research Institute, призывает готовиться к гражданской войне, [1259] Д. Сакс предупреждает, что «в Америке отчаяние и цинизм распространены очень широко» [1260]. Страх перед угрозой гражданской войны выплескивается в последнее время на страницы газет с такими заголовками, как «Мы готовимся к масштабной гражданской войне» [1261], «Как выжить в пригородах во время социального коллапса» [1262] и т. п.

Обострение экономического кризиса неизбежно до крайности радикализует эти противоречия, создав угрозу если не гражданской войны, то кардинального потрясения порядка и основ американского общества. И тогда у государства не останется другого выхода, как перейти к чрезвычайным мерам.

О возможности подобного варианта развития событий в современной Америке говорит хотя бы закон о национальной безопасности 1996 г., принятый в ответ на теракт, жертвами которого стали 157 человек, или программа национальной безопасности 2003 г., принятая по итогам теракта 11 сентября. Свобода личности будет уничтожена полностью, а для поддержания порядка будет задействована армия. Например, когда в августе 2011 г. в бедных кварталах Лондона вспыхнули беспорядки, премьер-министр Д. Камерон без колебаний предупредил, что для охраны порядка будет использована армия. И это в Англии, где до последнего времени полицейские не носили оружия.

Характеризуя меры американского правительства, А. Гринспен писал: «Раздутая проблема защиты наших институтов проявлялась в каждом решении. В 2002 г. была подготовлена новая программа национальной безопасности, которая ограничивала свободу личности… становилось возможным вмешательство в личную жизнь… Интересно, как выглядели бы Соединенные Штаты сегодня, если бы произошел второй, третий и четвертый теракт ? Выдержала бы это наша культура? Смогли бы мы поддерживать экономику в жизнеспособном состоянии… Надеюсь, что смогли бы… но все же не могу до конца избавиться от сомнений» [1263].

Не случайно помимо принятия после событий 11.09.2001 USA PATRIOT Act, вводившего чрезвычайные меры, было создано Министерство внутренней безопасности — Department of Homeland Security (DHS) со штатом более 220 тыс. сотрудников и бюджетом свыше 50 млрд. долл. (2009 г.) [1264]. DHS было дополнено созданием «Информационной системы предотвращения терроризма» «Terrorism Information and Prevention System». Одной из последних новостей от DHS стало объявление в феврале 2013 г. о закупке ведомством 1,6 млрд патронов для тренировочных целей [1265].

Чрезвычайные меры в условиях все углубляющегося кризиса постепенно приведут к установлению прямой военной диктатуры. И она будет востребована большинством общества: подчиняясь инстинкту коллективного самосохранения, оно воспримет диктатуру как средство защиты от растущей анархии. Пример такой внутренней самоорганизации дает Е. Ржевская, которая в поисках истоков фашизма открыла в германском народе непременность «в осуществлении своих нужд, в поддержании повседневных навыков, привычек, чтобы не поддаться хаосу, выстоять. Только со временем, с расстояния я смогла оценить этот властный инстинкт самосохранения … в своей массе немецкий народ, тот каким он был тогда, скорее готов подпасть под насилие, чем под хаос или угрозу его» [1266]. Н. Бердяев, наблюдая европейскую действительность, 1920–30 гг. отмечал: «организованность и порядок, подчинение человека авторитарным началам вдохновляло intellectuels Западной Европы. Боялись более всего анархии в душах и анархии в обществе» [1267].

Чувством, ведущим к диктатуре, является страх. У немцев в 1930-е гг. он, по словам В. Шубарта, «достиг невероятного размаха и глубины» [1268]. О силе этого страха дает представление запись Геббельса 1926 г.: «Судьба делает из нас мужчин. Хозяйственный кризис, безработица, страх перед будущим , пришибленное судьбой поколение… Мы идем навстречу краху» [1269]. Страх «характерен и необходим для Запада…, — отмечает В. Шубарт. — Его назначение — лишить будущее ужаса неизвестности» [1270].

Сегодня призрак страха возникает вновь: уже давно не 80-е годы, когда, пишет Т. Фишмен — чикагский эссеист, переживавший бум фондовый рынок «выезжал на определенном рейгановском оптимизме: люди, у которых были деньги, считали, что им будет позволено существенно их приумножать, по крайней мере, временно. Нынешним же рынком движет страх» [1271]. В настоящее время «демократии угрожает не бедность, а страх перед бедностью», — вторят Г. Мартин, Х. Шуманн [1272]. «За последнюю четверть века…, — отмечает Д. Сакс, — страх потерять работу охватил все общество» [1273].

Пока «оптимизм» удается поддерживать за счет ««стимулирующих» расходов и снижения налогов. Однако «все эти методы были хитроумными уловками, которые отвлекали американцев от более радикальных реформ…, — считает Д. Сакс, одновременно, — волны коммерческой рекламы, кампаний по формированию общественного мнения и официальной пропаганды, непрерывно обрушивающиеся на американцев в течение более 100 лет, изменили психику американцев… Технологии массового убеждения стали всеохватывающими» [1274].

Распространению подобных технологий способствовало вето, наложенное Р. Рейганом на так называемую «Доктрину справедливости», согласно которой Федеральная комиссия по связи следила за тем, чтобы все владельцы лицензий на вещание представляли спорную информацию «честно, беспристрастно и толерантно». В 1987 г. «Доктрина…» была вообще отменена [1275]. Следующим шагом стала монополизация средств массовой информации. Важным этапом на этом пути стало подписание президентом Б. Клинтоном в 1996 г. закона о телекоммуникациях, который фактически разрушил последние барьеры на пути концентрации радио— и телевизионных СМИ [1276]. По словам помощника министра финансов в администрации Р. Рейгана П. Робертса, СМИ когда-то «были независимы, но при клинтоновской администрации сконцентрировались в руках кучки «мегавладельцев»». При этом ценность активов этих информационных корпораций зависит от наличия периодически обновляемых федеральных лицензий, что ставит их в зависимость от правительства [1277].