Последняя цивилизация. Политэкономия XXI века - Василий Галин

Первыми сомнение в столь радужных перспективах высказали сторонники ресурсно-демографических ограничений. Например, согласно данным Фонда дикой природы (WWF, доклад «Живая планета 2012»), для достижения населением земли уровня благосостояния развитых стран, к середине нынешнего столетия потребуется почти три планеты, а США — четыре [1230]. Дж. Стиглиц в связи с этим замечал: «Мир старался подражать Америке, но если бы ему это действительно удалось, мир не смог бы выжить» [1231] . Как оказалось, не смогут выжить даже сами Соединенные Штаты, правда, не по ресурсным, а по политэкономическим причинам.

Всего через десять лет после выступления Б. Клинтона традиционный средний класс начнет исчезать в самой Америке. «Во всех наиболее экономически развитых странах мира — от Соединенных Штатов до Австралии, от Великобритании до Японии — массовое процветание быстро исчезает, — отмечали уже в 1996 г. Г. Мартин, Х. Шуманн. — Атака на весь средний класс превращается в пожар, который уже охватил значительную часть указанной передовой прослойки мирового сообщества… Социальное связующее, удерживающее общества от распада, стало хрупким и начало крошиться. Надвигающееся политическое землетрясение является угрозой всем современным демократиям» [1232].

В 2012 г., согласно исследованию Pew Research Center, конфликт между бедными и богатыми в США затмил собой даже проблемы иммиграции и межрасовых отношений. Количество американцев, высказавшихся за то, что этот конфликт «очень сильный», с 2009 г. выросло в два раза и достигло 30 %, а «очень сильный» и «сильный» — 66 %. Наиболее недовольна существующим положением молодежь ~24 лет [1233]. И это еще даже не кризис, а только его преддверие. Что же будет после того, как кризис углубится и приведет к разорению среднего класса?

Ничего нового, человечество уже неоднократно проходило через подобные испытания. Например, Германия 1920–1930-х гг., в которой в результате экономического кризиса и вырвавшейся на свободу гиперинфляции, «средние классы были в значительной степени уничтожены» [1234]. Один из богатейших людей мира Дж. П. Варбург позже в связи с этим признавал: «Крайне сомнительно, чтобы Гитлер когда-либо пришел к власти в Германии, если бы перед этим обесценивание немецких денег не уничтожило средний класс» [1235]. «Только люди, у которых есть дом и надежная работа, а следовательно, и материально обеспеченное будущее, являются гражданами, способными воспринять демократию и воплотить ее в жизнь. Истинная правда, — констатирует У. Бек, — состоит в том, что без материальной обеспеченности нет ни политической свободы, ни демократии, а потому все находятся под угрозой со стороны новых и старых тоталитарных режимов и идеологий » [1236].

До последнего времени англосаксонские страны счастливо избегали диктаторского правления. Почему? Ф. Рузвельт отвечал на этот вопрос в разгар Великой депрессии: «Мы — богатая страна. мы можем себе позволить заплатить за социальные гарантии и экономическое процветание, не жертвуя при этом своими свободами» [1237]. В начале XXI в. ситуация изменилась. Несмотря на то, что Америка стала единственным мировым лидером, в экономическом плане она находится в худших условиях, чем в 1930-е гг.

Многие американцы видят угрозу и предлагают свои пути ее решения:

Социалисты в лице, например, Р. Райха, демонстративно дистанцируясь от ультралевых и ультраправых и одновременно поклоняясь отцам либерализма в лице М. Фридмана, по сути, призывают к социализму, хотя прямо и не говорят об этом. Но предложения Р. Райха, изложенные в книге «Послешок» и включающие введение обратного подоходного налога, маргинального налога на богатых, бесплатного высшего образования и всеобщего медицинского страхования, увеличения доли общественных услуг и т. п., являются ничем иным, как повторением опыта социальных государств Европы [1238]. «Без возрождения духа социальной ответственности, — развивает идею Дж. Сакс, — осмысленное и устойчивое восстановление экономики невозможно… Процветание Америки в XXI в. требует государственного планирования, государственных инвестиций и четко сформулированных, долгосрочных политических целей, основанных на разделяемых обществом ценностях» [1239]. И сегодня в Америке подобные настроения весьма популярны, в результате «существует вероятность, что ко второй половине этого века США превратятся в настоящее социальное и социалистическое государство…», — полагает Д. Мойо [1240].

Однако социализм, помимо соответствующих экономических условий, предъявляет достаточно высокие моральные требования к своим членам, т. е. подчинения своих эгоистичных интересов, интересам общества. А в американском мире наблюдаются прямо противоположные тенденции: о «нравственном кризисе в западном обществе» пишет даже такой апологет неолиберализма, как Д. Лал [1241], и полевевший в последние годы Д. Сакс: «В основе экономического кризиса, переживаемого Америкой, лежит моральный кризис… Величайшей национальной иллюзией Америки можно считать убеждение, что здоровое общество можно организовать на основе целеустремленной погони за богатством. Свирепая, охватившая все общество погоня за богатством истощила американцев… Американское общество стало жестким, агрессивным, а элиты Уолл-стрит, нефтяные магнаты и ведущие политики в Вашингтоне проявляют самую высокую степень безответственности и эгоистичности» [1242].

В поисках истоков этого нравственного падения Г. Химмельфарб возвращается к «переоценке ценностей» Ф. Ницше, которая должна была стать финальной, завершающей революцией, революцией против античных и иудеохристианских добродетелей. «Смерть Бога» для него означала смерть нравственности и смерть истины — в первую очередь истинности любой морали. Отныне не будет добра и зла, добродетелей и пороков. Будут только «ценности». Так началась «деморализация» значительной части западного общества» [1243].

Поясняя, чем отличается общество, базирующееся на «ценностях», от того, которое основывалось на «морали», Г. Химмельфарб сравнивает современное «нововикторианское» американское общество с английским викторинской эпохи. Воплощением викторианских добродетелей XIX в. был английский джентльмен, поведение которого определял неписаный моральный кодекс, основанный на обычаях и традициях, включавший «цельность характера, честность, щедрость, смелость, милосердие, вежливость, уважение к другим» [1244]. «Нововикторианский» кодекс, напротив, «не укоренен в традиции и носит искусственный характер, он должен быть закреплен законодательно и соблюдаться в принудительном порядке» [1245].