Екатерина Великая - Вирджиния Роундинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во время короткой оттепели начала марта московские власти обнаружили необыкновенно большое количество умерших прямо в сердце города — на огромной текстильной фабрике, известной как Большой Шерстяной Двор. Кроме того, среди людей, живущих или работающих в ее окрестностях, оказалось немало больных с тревожными симптомами в виде темных пятен на коже и распухших гланд. Фабрику немедленно изолировали. Через два дня врачи обследовали заболевших на Большом Шерстяном Дворе, сделав заключение, что болезнь очень напоминает чуму, и за ночь с 13 на 14 марта (чтобы по возможности сохранить операцию в секрете) полиция эвакуировала оставшихся жителей — шестьсот сорок человек — в окраинные карантинные дома и чумные бараки. К концу месяца Екатерина поддержала программу усиления мер предосторожности в Москве и назначила сенатора генерал-лейтенанта Петра Еропкина ответственным за ее претворение в жизнь. Она также поставила графа Якова Брюса, мужа своей ближайшей подруги, во главе чрезвычайного комитета по проведению, карантинных мер в Петербурге и его окрестностях.
К началу апреля страх эпидемии, грозящей из Москвы, значительно снизился. Екатерина, как и многие другие, решила, что болезнь, потревожившая город, вовсе не чума. Тем не менее она приказала приостановить работы над фундаментом нового кремлевского дворца из страха высвобождения «подземных паров».
Итак, в это время Екатерина разрывалась между множеством дел, среди которых преобладали темы войны, чумы, раздела Польши и выбора жены для Павла. В мае Государственный совет вынес решение, что Россия может занять польскую Ливонию и компенсировать Польше потерянные территории Молдавией и Валахией.
В том же месяце сдвинулись с мертвой точки поиски невесты. Граф Панин (по поручению Екатерины) написал барону Accебypгy, обрисовав по пунктам подходящую девушку. Во-первых, она должна быть протестанткой (готовой перейти в православие). Католики оставались абсолютно вне рассмотрения. Во-вторых, она вполне могла оказаться графиней из достаточно хорошей семьи, а не только принцессой из правящего дома. Кроме того, существовало несколько семей, чьи потомки были решительно неприемлемы, так как несли в себе наследственные дефекты. В-третьих, девушка не могла быть старше великого князя, но должна была достичь половой зрелости. Дальнейшие исследования по поводу принцессы Луизы Сакс-Готской открыли, что она все-таки не подходит: она набрала слишком большой вес (Екатерина, не смягчая своих слов, назвала ее «излишне добротной»{491}), а ее мать яростно возражала против смены религии.
Следующей кандидаткой считалась принцесса Вильгельмина Дармштадтская. Екатерина согласилась рассмотреть эту возможность:
«Описывая мне [ее], вы сделали акцент на ее добросердечии, даже назвав ее чудом природы (а я уверена, в мире такой вещи не существует). Помимо того, вы пишете, что у нее острый ум и склонность к спорам, и это, вдобавок к характеру ее папочки и к значительному количеству сестер и братьев, уже появившихся и могущих еще появиться, вызывает сомнения по поводу нее. Тем не менее, пожалуйста, потрудитесь поинтересоваться ею снова»{492}.
Сорокадвухлетняя Екатерина начала чувствовать свой возраст — во всяком случае, иногда. Она сообщила мадам Бьельке, что каждый год примерно в свой день рождения старается сбежать из города и отправиться в Царское Село — так как «что за удовольствие праздновать день, который делает тебя на год старше?»{493} Она также взяла на себя труд сообщить подруге (и тем самым всей Европе), что слухи о чуме в Москве неверны: «Передайте поведавшему вам о московской чуме, что он лжет: там были сыпной тиф и багровая лихорадка. Но чтобы пресечь панику и болтовню, я предприняла все меры предосторожности, которые предпринимаются в случае чумы»{494}.
За чумой (чем бы она ни была) в Москве последовал пожар в Петербурге: серия крупных пожаров прокатилась по городу 23 и 24 мая. Не в состоянии лично поехать сбивать пламя, Екатерина мобилизовала лучшее, что могла — Григория Орлова.
«Со вчерашнего дня я как Иов, — писала она Панину. — Каждый час приносит все худшие вести. Не могу представить себе, что такой пожар, как вчера на Васильевском острове, может иметь место без пренебрежения своими обязанностями с чьей-то стороны. Я отправила графа Орлова в город с напутствием не возвращаться, пока не исчезнет последнее пламя. Он был там согласно моему приказу к вечеру и застал три очага возгорания. Я готова была сама броситься в город. Он вернулся в пять часов, а в одиннадцать умчался снова. Я думаю, голова начальника полиции отказывает при виде столь огромной беды — и действительно, такое легко может довести человека до срыва»{495}.
На следующий день Екатерина сообщила Панину, что ее подозрения относительно поджога неосновательны, и все эти пожары произошли в результате небрежности домашних хозяев.
В конце месяца Фальконе доложил Екатерине, что Дидро и другие ее парижские знакомые полагают, будто он — автор работы под названием «Противоядие», являющейся ответом на книгу французского аббата Жана Шаппа де л’Отороша под названием «Путешествие в Сибирь». Фальконе попросил, чтобы Екатерина изыскала для него экземпляр «Противоядия» — дабы прочитать, что ему приписывают. Она ответила ему на следующий день: «У меня нет книги, которую вы просите. Я говорила вам раньше, что не нашла ее в продаже тут и заказала в Голландии»{496}. Екатерина не сказала Фальконе — и никому другому, — что сама, будучи в ярости от сотворенного аббатом Шаппом, стала автором «Противоядия».
«Путешествие в Сибирь» было опубликовано в 1768 году. Автор — французский священнослужитель и астроном, посетивший сибирский город Тобольск в июне 1761 года, чтобы наблюдать за прохождением Венеры через Солнце. Его книга была сборником наблюдений за Россией и россиянами, сделанных во время путешествия из Санкт-Петербурга в Тобольск. Она содержала значительное количество слухов (по поводу которых Екатерина язвила больше всего, заметив Вольтеру, что аббат, несясь «сломя голову в крытых санях, разглядел всю Россию»{497}), пересыпанных географическими и ботаническими подробностями, а также рассказов из первых рук о его собственном опыте в «отсталой» стране.
«Путешествие», которое уже ко времени своей публикации устарело и относилось ко времени предыдущего царствования, не пользовалось большим успехом даже во Франции. Еще более остро реагировала Екатерина на критику и ее самой, и принятой ею страны в рассказах другого
