Шпандау: Тайный дневник - Альберт Шпеер

Есть и другой компонент. Германия никогда не доверяла Западу, не верила в дух примитивного Просвещения. Германия отвергала этот дух как поверхностный, чересчур рационалистический. Сталинская политика вынудила Германию повернуться лицом к Западу. Недоверчивость испарилась. Теперь Запад завоюет Германию, которая так долго сопротивлялась, изнутри; и Советский Союз невольно и, вероятно, неосознанно, помогает ему в этом.

Вечером перечитал все заново. Возможно, большая часть моих рассуждений держится на ненадежном основании. Главный смысл того, что я написал, сводится к следующему: если я прав, я еще долго буду здесь сидеть. Для того чтобы выйти отсюда в скором времени, я должен в корне ошибаться.

29 марта 1954 года. В своих мемуарах я подошел к кончу марта 1945 года. После падения Муссолини, по словам Йодля, фашистский режим лопнул, как мыльный пузырь. Какое образное выражение может охарактеризовать конец гитлеровского режима? Я не покажусь слишком грубым, если скажу, что события последних месяцев напоминали вскрывшийся нарыв?

30 марта 1954 года. Временами я завидую товарищам по заключению. Неразрывная связь с прошлым, должно быть, облегчает им жизнь. Мы, конечно, по-прежнему сохраняем внешние формы, но у них есть собственный мир, к которому я не принадлежу. При моем приближении они умолкают и расходятся. Я могу только догадываться, что у них на уме. Все, что я рассказывал здесь о нас, собрано из отдельных фрагментов псевдоразговоров, в которых лишь видимость общих интересов. Заключенный всегда является изгоем в обществе, я же — изгой среди заключенных. Заявление Геринга на Нюрнбергском процессе «Нам никогда не следовало ему доверять» действует до сих пор.

Естественно, мне не нравится стоять в стороне. Я часто испытываю искушение сдаться. Несколько слов, и они примут меня в свой круг. И мне станет проще жить. Но это будет своего рода капитуляция. Я им чужой, я остаюсь пораженцем. Но я должен быть осторожен и не превратить свою позицию в вопрос морального превосходства; может быть, все дело в характере одиночки. Я никогда полностью не чувствовал себя своим ни в одном обществе. На днях я брал в библиотеке книгу по английской грамматике, и Дёниц многозначительно заметил:

— Полагаю, вы хотите получить работу в секретной службе.

31 марта 1954 года. После свидания с женой Нейрат, к которому не относятся мои вчерашние заметки, помолодел на глазах. «Она делала множество намеков». Но час спустя он снова настроен скептически: «Не поверю, пока не окажусь по ту сторону ворот».

Когда Функ не лежит в постели, он по несколько часов гуляет с Ширахом по саду. На днях американский охранник Фелнер назвал их «парочкой злых духов». Но сейчас Функ большую часть времени проводит в постели. Сегодня приезжал врач, потому что Функу предположительно грозит уремия, и он едва не потерял сознание. Дёниц называет это «попыткой к бегству». Редер тоже завидует Функу, которого могут положить в больницу. Сегодня, проходя мимо камеры, он придумал каламбур: «Похоже, он еще Функционирует».

9 апреля 1954 года. Говорят, судебные представители четырех верховных комиссаров в течение пяти часов совещались в здании контрольной комиссии.

Мне будет очень не хватать Нейрата. Но Редер и Функ тоже больны. По ним я скучать не буду. Хотя в этом случае нас останется всего четверо, а когда через два года кончится срок Дёница, здесь останутся только Ширах, Гесс и я. Не очень приятная перспектива.

Редер оценивает свои шансы как пятьдесят на пятьдесят и надеется, что кто-нибудь найдет и другие болезни. Функ вяло замечает тихим голосом: «Слишком поздно. Мне уже все равно». Бедняга всячески старается завоевать расположением русских охранников. Он приветливо им улыбается, но они не реагируют. И Гесс, обычно такой отстраненный, требует, чтобы его желудочные колики тоже воспринимали всерьез:

— Ждать решения невыносимо. Больше не могу. Уже тринадцать лет прошло.

Дёниц ссылается на свое примерное поведение:

— Если бы мне сократили треть срока за «хорошее поведение», я бы еще девять месяцев назад вышел на свободу.

Кранцбюлер сообщил, напоминаю ему я, что первыми выйдут старые и больные. Остальные не должны делать ничего такого, что могло бы помешать выполнению этого плана. Дёниц в бешенстве:

— Он никогда этого не писал! — и уходит, хлопнув дверью.

Ширах злобно говорит ему вслед:

— И, тем не менее, он все нам портит, корча из себя президента. Он торчит, как пробка в бутылке, на пути к досрочному освобождению для нас двоих.

Поскольку десять листов чистой бумаги уже несколько дней лежат у меня в ботинке, я начинаю последнюю часть моих мемуаров — период жизни в качестве архитектора. На прошлой неделе я завершил вторую и третью части смертью Гитлера, таким образом, закончив описание событий после 1942 года.

2 мая 1954 года. Хильда и Маргарет уже дважды приезжали сюда. Очаровательные в разговоре и в движениях. На полчаса они преобразили гнетущую атмосферу комнаты для свиданий. Впервые за прошедшие девять лет я полностью отключился от тюремного мира. Хотя я не видел Маргарет с весны 1945-го, она весело со мной поздоровалась:

— Ты выглядишь так же, как раньше!

В то время ей было шесть.

Они хотят взять собаку из питомника для бездомных зверей. Когда я пообещал раздобыть им собаку по мановению волшебной палочки, они засмеялись. Вечером я написал другу в Кобург с просьбой снять несколько сотен марок со счета, на который вносят деньги архитекторы и коллеги, и купить детям таксу с хорошей родословной.

11 мая 1954 года. Нас вызвали в часовню. Пришел один британский директор и объявил собранию в составе сидящих перед ним семи человек, что директора приняли ряд решений по улучшению условий заключения, которые он сейчас зачитает. Он говорил без напыщенности и прокомментировал пару пунктов словами: «Вам это понравится».

Теперь свет можно выключать без пятнадцати семь. Запрет на разговоры отменен. Дважды в месяц мы полчаса будем слушать пластинки с классической музыкой. В письмах теперь можно писать о здоровье и тюремной жизни. Но на эти вещи и раньше смотрели сквозь пальцы. Гораздо важнее то, что нам разрешили переписываться с адвокатами, не касаясь вопросов, связанных с Нюрнбергским процессом. С учетом этих ограничений нам разрешено встречаться с адвокатом для составления завещания или других документов. Мы получим дополнительное получасовое свидание на Рождество, и решетку в комнате для свиданий уберут. Но свидание будет немедленно окончено в случае физического контакта, например рукопожатия или объятий. Теперь каждая из четырех наций будет присылать нам газету. Американцы заказывают «Франкфуртер Альгемайне Цайтунг», британцы — «Ди Вельт», французы — берлинский «Курьер», русские — «Берлинер Цайтунг». Каждый директор отвечает за цензуру своей газеты.