Хранители Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

– Кардинала арестовали! – выпалила Александра.

– Арестовали?

– Во время отпевания моего отца. Дядя Андрей говорит, что еще немного – и в церкви началось бы восстание. Все так разозлились на короля.

– Там, наверху, считают, что они могут обходиться с чувствами нашего брата, как им взбредет в голову, – вздохнул Генрих. – Тебе было очень тяжело?

– Сначала я злилась, как и все остальные. Но когда стало ясно, что отпевание даже не будет закончено… – Александра покачала головой. – Позже мы закончили траурную мессу… Только мы, члены семьи, но это было не совсем то, – хрипло добавила она.

Он кивнул, продолжая гладить ее волосы. Где-то в глубине души Александры раздался голос, недоверчиво заметивший ей, что на какую-то долю секунды Генрих выглядел довольным, но голосу не удалось пробиться до ее сознания. Если Генрих был доволен, то потому, что они наконец-то снова вместе. Она провела пальцем по его лбу.

– Тебе удалось встретить моего отца в Браунау?

Генрих покачал головой.

– Меня встретил кто-то другой, – ответил он.

Генрих с трудом сел, расшнуровал рубашку и, пока она растерянно смотрела на него, стянул ее с левого плеча. Вдоль мышцы тянулся толстый свежий шрам, выглядевший просто ужасно. Александра попыталась напомнить себе о том, что на самом деле опасные ранения большей частью выглядят не такими серьезными, как поверхностные, но не подлежало сомнению, что это был не тот случай. Кончиками дрожащих пальцев она осторожно прикоснулась к ткани. Генрих снова откинулся на подушки. Больше всего ей хотелось лечь рядом с ним и держать его за руку, чтобы облегчить страдания.

– Александра, в Браунау был настоящий ад. Открытое восстание. В переулках бегали вооруженные люди, от нескольких домов остались лишь обгоревшие развалины, на виселице оказалась целая дюжина несчастных, а монастырь был разграблен. Когда меня задержали в воротах, я вынужден был позволить обыскать себя.

– Протестанты?

– Должно быть, они совершенно сошли с ума. – Генрих неожиданно сильно сжал ее руки, почти причиняя ей боль. – Это только начало, – выдавил он. – Никто больше не может сдерживать эту ненависть. Скоро вся округа будет выглядеть таким образом: в одном месте протестантские вооруженные отряды горожан, которые жестоко расправляются с католиками, в другом – народное ополчение католиков, которое убивает протестантов. Наш мир стоит на краю пропасти.

Ей было страшно, оттого что он говорил то же самое, что и Вацлав. Александра заметила, что. ей не хватает воздуха. Страх снова растекся по ее телу, как яд.

– Я спрашивал о твоем отце. Это было моей ошибкой. Когда они услышали имя Хлесля, то пришли в неистовство и стали поносить меня как слугу Папы и ругать последними словами. Я думаю, что они, собственно, имели в виду кардинала, но я не решился выяснять подробности. Один из них вскинул старый мушкет с фитильным замком. Я видел, как разгорается фитиль, и… – Генрих замолчал.

– Что? – прошептала Александра. – Что?…

– Я смотрел на мужчину с мушкетом… Александра, я не трус, но я смотрел в его глаза и знал, что умру.

Теперь уже она приложила палец к его губам.

– Тш-ш, – сказала она. – Ты не должен говорить об этом. Он окинул ее пристальным взглядом.

– Я успел развернуть свою лошадь, но, к сожалению, слишком медленно двигался. В следующее мгновение я почувствовал удар и упал. Помню, как я стоял на коленях, а мой левый бок горел, словно в огне. Моя лошадь дикими скачками унеслась прочь. Мужчина с мушкетом подошел ко мне, снова поднял его, прицелился в меня и сказал: «У тебя есть возлюбленная, католический ублюдок? Я заберу ее к себе, жаль только, что ты не встретишь ее в аду, так как она сразу попадет на небеса после всего того, что я с ней сделаю».

– О, мой Бог, – прошептала Александра. Страх затопил ее колотящееся сердце.

– Он это говорил, – прорычал Генрих, сверкая глазами, – а я стоял на коленях перед ним и мог только слушать. Затем он опустил фитиль на полку мушкета и…

Александра тяжело задышала. Внезапно Генрих ухмыльнулся.

– Он не перезарядил мушкет, идиот! Он не перезарядил его! Я вскочил на ноги, а товарищи этого ублюдка схватили его и отобрали у него оружие. Затем один из них привел мою лошадь и спросил меня, в состоянии ли я ехать верхом. Я кивнул, и они посадили меня в седло и хлестнули мою лошадь. Я убежал, Александра, но не ради себя, а ради тебя! Когда я слушал, что говорил этот тип, мне было так страшно… за тебя…

– Я все время была здесь, Геник. Я была в безопасности.

– Никто не может быть в безопасности в наше время, – заявил Генрих. Он снова с трудом выпрямился. Она притянула его голову к себе на грудь, и он, обняв девушку здоровой рукой, прижал ее к себе.

– Меня лихорадило, – продолжал Генрих. – Должно быть, я блуждал по той местности, находясь в полубессознательном состоянии. Я добрался до самого Штаркшадта. Там есть странноприимный дом, где обо мне заботились, пока я не выздоровел. Я уехал оттуда неделю назад, презрев советы врача. Я больше не мог быть без тебя. Но я не рассчитал своих сил. Я провалялся здесь, в Праге, еще несколько дней с температурой, а сегодня впервые почувствовал себя достаточно бодрым, чтобы послать за тобой.

– Но как ты очутился именно здесь? Во дворце рейхсканцлера?

– Это долгая история. Между нашими семьями старые связи, и я сделал дому Лобковичей пару одолжений. Именно это наводит меня на мысль, которую я хотел обсудить с тобой.

Он поднял голову и медленно сел в постели. Александра не могла не помочь ему. Рубашка снова соскользнула с плеча Генриха, и, когда девушка осторожно продела руку ему под локоть, чтобы поддержать, у нее мелькнула мысль, что она впервые касается его кожи. Кожа была горячей, и жар передался Александре, добравшись до ее лона и в одно мгновение спутав мысли, которые внезапно завертелись вокруг вопроса, что еще, помимо рубашки, было на нем надето. Она еще никогда не видела мужчину голым, и желание увидеть Геника без одежды и немедленно скользнуть к нему под одеяло было почти болезненным. Александра прикусила губу. По его взгляду она поняла, что он догадался о ее мыслях. Девушка покраснела. Генрих ласково улыбнулся, и эта улыбка прогнала ее стыд. Она наклонилась к нему и прижалась губами к его губам. В танце их языков погасли все воспоминания о поцелуе, которым она обменялась с Вацлавом.

– Что ты хочешь обсудить со мной? – спросила она, задыхаясь. «Пригласи меня к себе в кровать! – кричало ее сердце. – Спроси меня о том, хочу ли я исполнять твои желания! Спроси, хочу ли я быть твоей любовницей! И я соглашусь так быстро, как если бы ты спросил меня, хочу ли я быть твоей женой!»

– Знаешь ли ты маркграфство Моравия? Это на юге, в двух или трех днях пути отсюда. Там есть место, где должны жить ты и я. Не здесь, не в Праге, не в центре безумия, которое скоро начнется. Поедем со мной в Пернштейн. Жена рейхсканцлера, Поликсена фон Лобкович, родом оттуда, и она предложила мне пожить в ее замке.

– Но…

– Я спросил, могу ли я взять тебя с собой. – Он внезапно рассмеялся. – Да, я спросил. Ни у кого нет никаких возражений. Поедем со мной, Александра. Наша мечта должна осуществиться в Пернштейне, не здесь!

– Наша мечта?

– Наша судьба и совместная жизнь. Я думаю, что мы оба хотим жить вместе.

Ее сердце резко и неравномерно забилось. Неужели он сделал ей предложение? Но разве она может покинуть Прагу, причем именно сейчас, когда в ней так нуждается ее мать и братья?

Генрих кивнул.

– Я понимаю, – сказал он. – Мне жаль, что мой вопрос застал тебя врасплох.

– Нет, нет! Вовсе нет! Нет! Я только должна… Я только должна подумать. Я… Я хочу этого больше всего на свете, но…

– Твоя семья будет против, да?

– Моя мать хотела убежать, когда ей было столько же лет, сколько мне, вместе с моим отцом – в Новый Свет. Она должна отнестись ко мне с пониманием! Поэтому дело не в ней.

– Да и Моравия не так далека, как Новый Свет, – криво улыбнувшись, заметил Генрих.

– Я Должна… я… Могу ли я дать тебе ответ завтра? Пожалуйста, можем ли мы увидеться?

– Я буду ждать тебя здесь, – ответил он и медленно опустился на подушки. – Я буду ждать хоть до Страшного суда.

– Только до завтра. До завтра, возлюбленный мой!

Генрих на мгновение закрыл глаза. Она испугалась, сообразив, насколько их беседа вымотала ее любимого, и запечатлела легкий поцелуй на его губах.

– До завтра.

– До завтра, – повторил он и сжал руки девушки в своих.

Когда она обернулась в дверях и еще раз посмотрела на него, в ее душе вновь прорезался недоверчивый голос. Голос этот говорил, что блеск, подобный тому, что появился в глазах Генриха, она уже однажды видела. Точно так блестели глаза одного комедианта на площади, который рассказывал захватывающую историю, а люди возле подмостков какое-то время стояли неподвижно и только смотрели на него, не в силах вернуться к действительности. Затем они стали аплодировать и бросать ему монеты, как ненормальные. Комедиант долго раскланивался и улыбался, а в его глазах читался триумф, потому что ему удалось захватить их всех своим рассказом.