Президент Московии: Невероятная история в четырех частях - Александр Яблонский

– А как же дети?

– Вы предлагаете спасать детей? Чтобы ваши люди подвергались?!

– Нет, конечно. Мои люди на вес золота. А… там есть хорошенькие мальчики?

– Так – шваль. Недоросли, но есть и для вас. Херувимчики! Загляденье! Не много, но штук пять-семь – пальчики оближешь! Лет десять – двенадцать.

– А родители кто?

– Не имеет значения. Эта святоандреевская сволочь предусмотрительна… Блин. Родителей загасили в первую очередь. Чтобы насладиться без оглядки.

– Проша! Пора тебе занимать место голубчика Ксаверия Христофоровича. Пора. Заслужил. А мне… Сделай одолжение. Пришли до часа «Ю» пять-шесть штук самых чудных… А?

– Девочек не надо?

– Нет. Ну их… Я три штучки пошлю Аверьяну Ипатичу Симеонову– Пищику. Надо иметь своего человека во главе штурмовой авиации. Хочу его главнокомандующим сделать… А? – Что скажешь? Ну, а пару я себе оставлю.

– Не извольте беспокоиться, Ваше Сиятельство, господин князь.

– Молодец, Проша. Далеко пойдешь!

– Служу Отечеству!

Таки пошла чиститься земля русская. Долго ли, коротко чистилась, кто скажет?! – Мало свидетелей осталось. По сусекам поскребли, по амбарам помели… Много нечистот накопилось. Но чистильщики были старательны и умелы. Не торопились, не суетились, зернышка не упустили.

И что характерно: криков и стонов, воплей и причитаний почти не было слышно. В летописях так и сказано: и воцарилась тишина на бескрайних просторах, и в тишине вершилось возмездие за кровавый блуд, мздоимство и лиходейство всех прежних властителей, и их ближних слуг, и дальних, и родичей властителей и родичей слуг ближних и дальних, и ближних родичей, и дальних, и друзей этих родичей, и детей от мала до велика, и детей детей. Потом же принялись за убивцев, кто без суда и следствия, самостийно и беззаконно творил свое черное дело, и карал виновных и невинных, и насиловал малых и сирых, мужеского пола и женского, и насыщался муками и страданиями ближних своих, кто взял меч в неправедные руки, и кто залил кровью уже ею залитую землю, пропитанную ею так, что уже не принимала земля кровь, и становилась кровь зловонными лужами, глубокими смрадными озерами, стекала журчащими ручьями, а то и резвыми речками. И все это происходило в тишине, ибо поняли люди, что за годы покоя и дремы надо платить. И молчали, ибо знали – это не людской суд, а Высший. «Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: Мне отмщение, и аз воздам», – вещал апостол Павел Римлянам, но чрез них миру. И это поняли люди русские. И скрепили свои сердца смирением.

Смрад стоял превеликий. Детские и старческие, женские и скотины разной трупы, обгорелые тела и на колах гниющие, распятые и всякой новейшей техникой разорванные – всё издавало такой запах, что и в Китае, и Америке, даже в У крайне включили ядерные ускорители для разгона лиловых, фиолетовых и ядовито-лимонных туч, навалившихся с семнадцатой части суши, называвшейся Великой Русью, и сбивались, сталкиваясь, эти тучи в гигантский столб, на много десятков километров вознесшийся в небо. И сократился день, и надолго взяла власть в свои руки мерцающая перламутровыми блестками серая ночь.

Покрытое розовой сыпью, обессилевшее и содрогающееся в конвульсиях тело поверженной страны ещё долго пребывало в состоянии между жизнью и смертью. Первыми очухались воробьи и стали теснить ворон, падалью питавшихся и заполонивших небо. Потом и солнце пробилось. И окаменевшая икра стала превращаться в рыб, сначала ядовитых, а потом и съедобных. И оставшиеся в живых люди стали осторожно, с оглядкой выходить на улицу. А через сто лет сыграли первую свадьбу, и родился вскоре мальчик. Мальчики – к войне, но ему – первенькому обрадовались. И были гулянья. И, как всегда было, стала постепенно оживать, приподниматься, становиться на собою же поставленные колени Русь, робко наполняя свои легкие воздухом, смердящим, но с годами всё более свежеющим, мартовским. И стало всё на круги своя.

Бывшего духовника бывшего Отца Наций судили, после вынесения приговора ещё долго допрашивали с пристрастием, а потом и закопали. Ещё живого. Прах Хорькова откопали, сожгли и хотели из пушки пальнуть в сторону Польши (не в сторону же дружественных Эмиратов!), чтобы исторические аллюзии соблюсти и маленько погрозить исконным врагам веры, но пушка оказалась проржавевшая и затвора не было – кто-то на грузила спер. Пришлось пепел Хорькова опять закопать. Вот Сучина искали, но не нашли. В последний раз видели его на похоронах Павлика, но Чернышев не велел брать, сказал: надо девятого дня подождать. Христиане, всё-таки. А Сучок и на девятый день не объявился. Как испарился. Орлы Мещерского всё прошерстили, спецслужбы Косопузова, дружественных стран и враждебных – всем насолил Игорь Петрович, всюду был объявлен в розыск за преступления против человечности и государственный грабеж частных компаний, – но никто и следа не обнаружил. Запросили контрразведку братской Республики Шри-Ланки, и там пусто было, хотя очень старались, ибо слишком много крови на Сучке было. Сквозь землю провалился. Однако каждый год на могиле Павлика появлялись свежие голубые розы – как глаза мальчика – с надписью: «Сыночку от папы».

Бабке Евдокуше памятник поставили, огромный, за сто верст видно, из бронзы с позолотой. Новый Лидер Наций и Отец Народов распоряжение дал. Стоит гордая и прямая бабка, как Екатерина Великая, а у ног ее расположились и Степанида неугомонная, и Степан-Весельчак, и Балабол примостился, и девочка симпатяга с микрофоном и блокнотиком… Великий памятник посреди Нижнего Схорона. Схорон давно уже вымер, одни развалины и головешки, но памятник стоит непоколебимо, как Россия… Только вот птицы сильно нарушили замысел скульптора, шапка на голове у Евдокуши выросла, и пелеринка меховая на плечах. Так, видимо, ей теплее.

Сидельцу тоже памятник поставили. Поменьше, из гранита. Но птиц не было. Так как поставили его в Забайкалье, а там птицы не живут.

Башкир стал кумом. Получил медаль «За доблестный труд в Местах душевного обновления».

После всех страстей опять наступило время покоя, тишины, умиротворения и, как говорили в старину, стабильности. Олег Николаевич властвовал мудро, справедливо и с добрым сердцем. Первым делом нанес он визит в Сакартвело и протянул руку дружбы, и не отверг эту руку братский православный народ, ибо грех хранить в сердце месть к поверженному и беззащитному врагу. И на У крайне был и подивился успехам этой страны. Не таким большим, как в Сакартвело, но весьма даже ощутимым. И стало меньше ненавистников по периметру границ России и за периметрами – во всем мире.

На улицах Руси появились собаки. Были эти собаки голодны, дики и злы, но, всё же, живые существа, и ждали они своего спасителя, и стали привыкать к людям. А люди… Люди начинали жить, потом работать, а затем и отдыхать, пить, само собой разумеется, некоторые даже любить, многие попробовали жениться – получилось. Родившиеся сначала ползали, писались, помаленьку ходили, многие учились, но больше старались за бугор: кто ползком, кто вплавь, кто через женитьбу, а кто по делам службы линял. Чернышев и его органы этому не препятствовали.

Долго мирно жили на Руси. Пока не навалились с Востока орды диких гуннов. Были те понаехавшие, а вернее – по-наскакавшие гунны на маленьких уродливых, но кряжистых и мощных лошадях, похожих на здоровых мулов, и виднелись у них за спинами справа колчаны для стрел, а сбоку слева – футляры для луков. Стрелы, выпущенные из этих луков, обладали особой дальностью полета и чрезвычайной силой поражения, и не было в те времена более грозного оружия, ни одна армия мира не владела такими луками и такими дальнобойными стрелами. И покатился по Руси стон, хруст, визг, и полилась опять кровь – не впервой, и остановилось время.

Но это ещё не скоро.

Уже не было в живых ни Чернышева, ни Мещерского, Проша Косопузов доживал отпущенные ему дни в спецпансионате Дома умственно удрученных. Был он совсем как нормальный – тихий и незлобный, только вот отличался постоянно трясущейся квадратной лысой головой, пенистой розовой слюной, непрерывно текущей на грудь, и настойчивым поиском – руки ни на минуту не останавливались – своего детородного органа. Говорили, что в какой-то норе недалеко от Ведено прятался бывший Лидер Наций, Отец Народов и Душа «Единой-Неделимой». А может, уже там и помер, кто знает – исчез он уже совсем стариком будучи. Впрочем, если это и так, то прятался и помер в норе он напрасно: те, кому следовало знать, знали, где он, и с Верховным Эмиром Великого Чеченского Эмирата была заключена негласная, но нерушимая договоренность, что при первой необходимости этого бывшего Лидера или его останки привезут в Москву, чтобы повесить у Серпуховских ворот.

Сенбернар же его околел раньше, когда Бывший ещё в Подмосковье прятался. Сенбернары вообще мало живут и особо чуют, что хозяину приходит конец.