Россия на историческом повороте: Мемуары - Александр Керенский

Будь в то время генерал Алексеев в Ставке Верховного главнокомандования, этот план никогда не появился бы на свет божий, ибо с военной точки зрения радикальная реорганизация армии и транспортной системы за несколько месяцев до начала наступления была абсолютно неосуществима даже в том случае, если она проводилась по «прямой воле» царя.

В разгар этой-то поспешной и хаотической реорганизации из столицы пришла весть об отречении царя. Сообщение о перевороте в Петрограде было с огромным энтузиазмом воспринято солдатской массой и многими офицерами. Высшие командиры, которые, как и Дума, и Ставка, с самого начала требовали отречения царя в пользу наследника, видя в этом единственное средство сохранения монархии, были захвачены врасплох происшедшим. Но у них не возникало и мысли попытаться восстановить власть династии. Как и следовало ожидать, психологическая реакция на фронте была той же, что и во всей стране.

На первый взгляд падение монархии и последовавший за ним развал всего правительственного и административного аппарата никак не сказались на фронте. Создавалось впечатление, что структура действующей армии, включая внутреннюю связь — от командиров отдельных фронтов до рядовых солдат в окопах, — осталась в неприкосновенности.

Однако все это было лишь на поверхности. Недоверие к Верховному командованию, которое неудержимо нарастало в нижнем эшелоне в те несколько месяцев, которые предшествовали катастрофе, в первые недели после революции вырвалось наружу и привело к взрыву, подорвав саму основу дисциплины — доверие солдат к офицерам.

Привычный для солдат распорядок фронтовой жизни был нарушен, и солдаты занялись дискуссиями, стали митинговать, беспрерывно обсуждая, когда и как смогут вернуться домой, и отказываясь выполнять приказы. Ощущая утрату своего авторитета, в полной растерянности от создавшейся ситуации, офицеры колебались, стоит или не стоит вообще отдавать какие-либо приказы.

В первые недели после падения монархии вся страна прошла через кризис, но именно на фронте этот кризис приобрел наиболее глубокие и опасные черты. Ведь с потерей дисциплины армия неизбежно разлагается и теряет свою боеспособность.

В этот-то начальный период разложения в действующей армии и стали впервые выбираться комитеты. Одновременно с этим Дума и Петроградский Совет начали направлять на фронт своих делегатов, с тем чтобы рассказать солдатам о прошедших событиях и внести успокоение в их души.

Но не прошло и нескольких недель, как непререкаемый авторитет Думы среди солдат стал постепенно уменьшаться и ее делегаты стали поспешно ретироваться из фронтовых воинских частей. Таково было следствие отказа Думы в первый день революции от руководящей роли в общенациональном революционном движении.

С другой стороны, делегаты Совета, действуя от имени рабочих и крестьян, стали быстро набирать в армии силу — именно им доверили выступать в качестве комиссаров, ответственных за всю деятельность созданных комитетов, а также в качестве посредников между комитетами и офицерами. То же самое произошло и на флоте.

Воспользовавшись сложившейся ситуацией, большевистские агенты под личиной делегатов и комиссаров внедрились в армию; такое нетрудно было осуществить в первые дни революции, когда «комиссарские мандаты» выдавали всем без исключения, не удосуживаясь проверить, с какой целью претендент на мандат отправляется на фронт.

Германское правительство давно мечтало о разрыве стального кольца, которым Антанта окружила Германию, и наконец-то увидело возможность осуществления своего «генерального плана».

Действуя по инструкции германского главнокомандования, главнокомандующий Восточным фронтом баварский кронпринц Леопольд внезапно прекратил все боевые действия против русских, и над германскими позициями нависла мертвая тишина. Неожиданно принц Леопольд превратился в апостола мира, в друга русских солдат и злейшего врага империалистических поджигателей войны.

Расположения русских войск были засыпаны листовками за подписью принца. В них он призывал русских солдат замиряться с германскими братьями по другую сторону окопов и обещал не вести против них боевых действий. Он также требовал опубликования секретных договоров между Россией, Англией и Францией, поощрял недоверие к русским офицерам и называл членов Временного правительства не иначе как наймитами франко-английских банкиров.

Уставшие от войны русские солдаты, в большинстве своем крестьянская молодежь, наспех обученная и недавно надевшая форму,[116] становилась легкой добычей таких махинаций, многие из них искренне верили, что немцы хотят мира, в то время как их собственные офицеры, представители высшего российского сословия, выступают против него.

Германское Верховное командование было отлично осведомлен но обо всем том, что происходило на русской стороне, и полностью этим воспользовалось. Немецкие солдаты стали выбираться из своих окопов, переползать к русским «товарищам» и брататься с ними. Со временем немцы и вовсе осмелели и начали посылать на русскую сторону офицеров с белыми флагами, которые обращались с просьбой передать штабному начальству предложение о перемирии. Некоторые русские батареи пытались отогнать непрошеных гостей орудийным огнем, однако такие действия вызывали волну возмущения, особенно в «третьих дивизиях», ставших злосчастным изобретением генерала Гурко.

Активным участником всех этих спектаклей был немецкий лейтенант по фамилии Волленберг, которому позднее, в 1918 году, его германские начальники поручили помочь Ленину в создании интернациональных батальонов. В 30-х годах Волленберг, к тому времени политический эмигрант, посетил меня в Париже. Он подробно рассказал мне о том, как воплощались в жизнь германские замыслы развала русского фронта. Германское правительство рассматривало эту подрывную деятельность как крайне важную «технико-военную» миссию, к выполнению которой привлекались специально подготовленные группы офицеров и солдат.

Русские офицеры и члены полковых комитетов делали все возможное, чтобы противодействовать успеху германской пропаганды, однако все их усилия оказались» тщетными: братание приобрело масштабы эпидемии. Блиндажи и окопы опустели, развал военной дисциплины мало-помалу достиг своего апогея. А тем временем регулярные германские дивизии одна за другой переправлялись на Западный фронт.

В такой успех для Берлина вылилось злонамеренное пропагандистское «наступление» Германии, вызывавшее в России все растущую тревогу за судьбу фронта.