Том 4. Творимая легенда - Федор Сологуб

Охваченная волнением работы, Ортруда быстро зарисовала его фигуру, торопясь взяться за кисть. Застенчивый, тихий, стоял Астольф, – и застенчивая, тихая мечта мерцала в черной тьме его широких глаз. Выражение застенчивости перенесла Ортруда и на картину. Нагой и смуглый, как живой возникал он под ее уверенною, неторопливою кистью.

Было тихо. Ничей нескромный, враждебный взор не мешал творчеству любви и красоты, и никто не говорил темных, тусклых слов.

Дракон небесный смеялся в багряно-голубой вышине, словно он знал, что будет. Но он не знал. Только творческая мечта поэта прозревает неясно дали незаконченного творения.

Вероника Нерита скоро узнала, – конечно, позже посторонних, – о связи ее сына с королевою Ортрудою. Тщеславная женщина радовалась этому чрезмерно. Она думала, что связь с королевою принесет их семье большие милости и выгоды. Уже она распустила яркие павлиньи перья высокомерия и думала, что все матери в Пальме завидуют ей.

Но старый гофмаршал Теобальд Нерита не радовался. Он думал, что королева Ортруда огорчена открытием любовных похождений ее мужа и потому ищет забвения и развлечения в мимолетных связях то с одним, то с другим, – что она будет влюбляться еще во многих, постоянно томимая разожженною в ней страстностью, но никого надолго не полюбит, – что ее увлечение Астольфом будет так же кратковременно, как и ее связь с Карлом Реймерсом, – и что конец этого нового ее увлечения будет так же печален.

Старый гофмаршал позвал к себе сына и говорил ему строго:

– Берегись, Астольф, ты стоишь на опасной дороге.

Астольф угрюмо смотрел вниз, багряно краснел и упорно молчал. Теобальд Нерита продолжал:

– Говорю тебе, Астольф, послушайся меня, избегай королевы Ортруды. Смотри, чтобы и с тобою не было того же, что с Карлом Реймерсом. Королева Ортруда любит красивых. Найдется человек красивее тебя, и более подходящий к ней по возрасту.

Астольф молчал упрямо, и уныло склоненное лицо его не выражало ничего, кроме скуки.

Теобальд Нерита досадливо говорил ему:

– Что же ты молчишь? Скажи что-нибудь. Или сказать тебе нечего, и ты сам сознаешь, как нелепо твое увлечение?

Тогда Астольф поднимал на отца упорный взгляд широких глаз и говорил коротко:

– Ортруда меня любит, и я люблю Ортруду. Я не могу жить без Ортруды. Для Ортруды я готов на все.

Гофмаршал, покачивая головою, говорил:

– Глупый! Только и знаешь твердить: Ортруда, Ортруда, люблю, люблю. Скоро бросит тебя твоя Ортруда.

Астольф улыбался и отвечал отцу:

– Не знаю. Пусть бросит, если захочет. Пусть будет что будет. Теперь я счастлив. А потом хоть умереть, мне все равно.

Отец горько упрекал Астольфа.

– Не жалеешь ты старого отца, – говорил он. – Ты еще так молод. Тебе надо учиться.

Астольф отвечал угрюмо:

– Я учусь.

– Как ты учишься! – говорил Теобальд Нерита. – Голова у тебя набита глупыми мечтами, только Ортруда у тебя на уме. Не до книг тебе теперь. Хоть и тяжело мне будет на старости расставаться с тобою, но я все-таки отправлю тебя на днях доучиваться в Италию или во Францию.

Астольф отвечал решительно и резко:

– Ни за что не уеду отсюда. Лучше в море брошусь.

По мрачному блеску его глаз видел отец, что Астольф не задумается сделать, как говорит.

Такие разговоры повторялись часто и нередко заканчивались бурными сценами.

И другие невзгоды скоро стали омрачать счастие Астольфа.

Глава шестьдесят пятая

Афра томилась в эти дни странною, жестокою ревностью. И раньше досадовала Афру любовь королевы Ортруды, сначала к принцу Танкреду, потом к покойному Карлу Реймерсу. Относительно принца Танкреда эта ревнивая досада находила себе оправдание еще и в том, что Танкред обманывал королеву Ортруду, и в том, что он был ненавистен Афре. Любовь королевы Ортруды к Карлу Реймерсу жалила Афру больнее, и уже Афра понимала истинную причину этого темного чувства. И вот теперь нестерпимо горька стала Афре любовь королевы Ортруды к этому красивому, страстному мальчишке.

Уже давно поняла Афра, как сильно то странное чувство, которое привязывает ее к королеве Ортруде и которое влечет ее нежные уста к целованию Ортрудиных ног. Но только теперь эта неясная дотоле влюбленность в королеву Ортруду зацвела в Афре багряным цветом. Любовью разжигалась в ее сердце ревность, – ревностью еще пламеннее разжигалась любовь.

Одиноко переживала Афра свои ревнивые муки, гордо скрывая их ото всех. Да и кому же о них рассказать? Разве самой Ортруде пожаловаться? Но какая же в том польза! Да еще и поймет ли королева Ортруда признания Афры? Может быть, только удивится этой неожиданной страсти, может быть, только улыбнется.

Но все-таки порою Афра не могла удержаться и невольно проявляла свою ревность – неловкостью движений, смущенностью взглядов и даже иногда неожиданно-резкими словами вызывавшими недоумевающий взор королевы Ортруды.

Тихий вечер мглисто-золотой и алый, плыл над землею, облелеянною теплою влагою. Солнце быстро склонялось к закату. Королева Ортруда и Афра одни шли медленно по ясным аллеям королевского сада. Как тихий сон, все было вокруг них. Земля и трава казались синевато-красными в скользящих косвенно и низко лучах багряного заката. Листва деревьев окрасилась пепельно-голубыми и сероватыми тонами.

Восхищенными глазами смотрела Афра на королеву Ортруду и любовалась ею, идущею тихо в багряных лучах заката. И знала Афра, что нежная мечта в душе королевы Ортруды зажжена образом милого пажа Астольфа, и потому так мечтательно мерцают глаза тоскующей Ортруды. Тихою тоскою и ревнивою грустью полно было смятенное сердце Афры.

Королева Ортруда сказала:

– Посмотри, Афра, какая здесь красная земля и какая здесь угрюмая зелень! Словно кровавый дождь прошел здесь недавно и еще не выпила крови пресыщенная земля.

Афра отвечала:

– Сквозь легкий дым и пепел вулкана так багрово светит солнце. Твоя белая одежда, Ортруда, вся пламенеет как багряница.

Образы убитых и умерших опять вставали в душе королевы Ортруды. Больно и горько ожили воспоминания дел порочных и жестоких. Какая грусть!

– Мы несчастны и порочны, – говорила королева Ортруда, – и земля наша залита кровью. Но придут иные поколения, – на земле будут жить счастливые, чистые люди.

Утешающая мечта, тебя зовут настойчиво, тебя творит печаль!

– Они придут, эти счастливые, чистые люди, – сказала Афра, – только потому, что мы живем. И они будут такими, какими мы их воображаем, потому что это наша воля хочет воплощения нашей мечте.

Радостно развивая радостное оправдание зла и несовершенств нашей жизни, говорила королева Ортруда:

– Так, Афра, это верно и радостно. Всю звериную злобу первобытной, дикой земли мы изжили, а тех, кто приходит после нас, мы, хотя и злые сами, увлекаем в наше устремление от зверя к божеству. Жестокую нашу душу мы преобразим в дыхание ароматов, потому что смрад наших дел сгорит в огне наших непомерных страданий.

– Все, что мы можем дать будущим, сказала Афра, – это наша суровая и прекрасная работа, подвиг нашего устремления.

Королева Ортруда сказала с мечтательною улыбкою:

– О чем я мечтаю всегда, это о воспитании суровом и прекрасном.

– Путь сурового и прекрасного воспитания один, – сказала Афра, – в простодушной телесной наготе.

– В моем Лакониуме, – говорила Ортруда, – мальчики и девочки будут жить вместе, всегда нагие, как первые люди в раю. Кардинал жестоко упрекал меня за это.

Афра улыбнулась презрительно и сказала:

– Он не может и не хочет понять, что земной рай не в прошлом, а в будущем человечества. Нагие отроки и девы будут невинны и простодушны, как первые люди в раю, и нагота их будет целомудренна.

– Рай – сад, насажденный людьми, – тихо сказала королева Ортруда.

Солнце коснулось мглистой черты горизонта. Багровым и унылым стал его догорающий свет и грустные наводил мысли. Королева Ортруда призадумалась. Спросила:

– Афра, а что мы скажем, если в их душах зажжется страстность? И если сладострастие затлеется в их крови?

– Разве это страшно? – сказала Афра. – Я верю в целительные силы природы. Пусть сладострастие и похоть зажгутся, когда придет жестокая, страстная пора. В жестокости истощится сладострастие, суровое станет радостным, и, истощаясь в жестокости, само себя умертвит сладострастие. Разум человечества, вечно ведущий его вперед сквозь мрак и облак дымный к незакатному свету Истины, верховный Разум, которому мы поклоняемся и служим, светозарный и благостный, говорит нам, – и не ложно его слово, – что экстазы пламенные есть и будут для очищений человека.

Опять обрадованная слушала Афру королева Ортруда, и опять милая в ее душе зажглась мечта, и радостная.