Куда ведет кризис культуры? Опыт междисциплинарных диалогов - Коллектив авторов

Можно сказать, что российская культура переживает новый для нее вызов миром , т.е. отсутствием угрозы большой войны, в ядерный век для ядерной державы актуальность утратившей. Пока адекватного ответа на него она не нашла, что проявляется в разрывах социальной ткани по линиям конфликтующих интересов и в разгуле репрессивности на всех этажах общественно-государственного здания. Репрессивности, которая, в отличие от прежних времен, лишена, как правило, какого-либо идеологического измерения и социально-политического проектного целеполагания. Это пожирающая общество и культуру репрессивность властного и низового криминала при отсутствии в обществе субъекта, способного ее обуздать. Или, говоря иначе, при отсутствии субъекта модернизации.

Игорь Григорьевич, вы можете подвести итоги дискуссии.

Игорь Яковенко:

«Зрелая модернизация с необходимостью требует снятия акцента на репрессии и актуализации вознаграждения»

Начну с соображений общего характера. Доклад вызвал оживленную дискуссию. Причем большинство коллег по разным основаниям заняли критическую позицию. Я вижу два узловых момента, рождающих возражения.

Первый связан с недоразумением относительно трех категорий, предлагаемых в докладе, – культуры сбалансированные, культуры репрессивные и культуры поощрения. Эмиль Паин, Алексей Давыдов и Алексей Кара-Мурза, судя по заданному им вопросу, увидели в моем тексте деление мира на культуры поощрения и культуры репрессивные. При этом они поняли доклад таким образом, что в первых объективно доминирует поощрение, а во вторых – наказание. И еще они восприняли его в том смысле, что мир состоит из хороших культур поощрения и плохих культур наказания, в разряд которых попала и культура отечественная. Такая картинка и стала объектом опровержения.

Я выслушал коллег и могу лишь посоветовать им внимательнее читать тексты, которые они критикуют. В моем докладе говорится не о бинарной, а о тетрарной модели. В нем обосновывается тезис о том, что в каждой культуре работают как наказание, так и поощрение, хотя акцентировать она может что-то одно.

Всякая культура создает образ себя самой. Образ этот неустранимо мифологичен. Акцентировать что бы то ни было, значит создавать имидж. Объективная картина, т.е. то, как выглядит некоторая культура в глазах Создателя, и автомодель культуры – это существенно разные вещи. Культура навязывает своему носителю определенный образ культурного космоса, выдвигая на передний план одно и убирая с поля зрения другое. То, что акцентировано, будет более разработано и более представлено в культурном пространстве. А то, что профанируется, – то отодвигается на периферию, но далеко не исчезает и может быть обширным, многообразным, весьма эффективным. Просто об этом не принято говорить вслух.

В СССР поощрялся бытовой аскетизм и не подлежали обсуждению блага элиты. А американский миф фиксирует не «беспощадную репрессию, которая работает в США, гарантируя соблюдение прав человека», о чем говорил Алексей Давыдов, но расставляет совершенно иные смысловые акценты. Культура вознаграждения акцентирует повешенную перед носом морковку, а культура наказания убирает морковку долой с глаз и акцентирует плеть с нагайкой. Различаются картины мира и культурно-психологическое самоощущение носителей этих культур. Различаются формы поощрения и формы наказания. Нерадивого раба нельзя выгнать на улицу, как свободного наемного работника, и заставить смотреть, как его дети помирают с голоду; его приходится пороть, клеймить, вырывать ноздри. Но на принципиальном уровне реальность едина: социально-культурная целостность добивается требуемого поведения, комбинируя наказания и вознаграждения.

Можно было бы счесть описанное за недоразумение и поставить точку. Однако здесь есть, о чем подумать. То, что профессионалы-гуманитарии увидели в докладе не то, что имел в виду автор, свидетельствует о недостатках текста. Но – не только. Я усматриваю здесь глубинные культурные основания.

Уже лет 15 и я, и Андрей Пелипенко пишем о том, что русская модель космоса бинарна. Причем полюса бинарного космоса этически маркированы – я называю это манихейской картиной мира. В данном отношении российская модель противостоит тетрарной модели Вселенной, закрепившейся в западно-христианском мире. В мире русской сказки добрым молодцам и красным девицам противостоят Кащей с Бабою Ягой. Так вот, в том обстоятельстве, что три российских доктора наук в объективированно излагаемой тетрарной модели увидели ценностно нагруженную бинарную конструкцию, я усматриваю воздействие российской ментальности.

Другой момент общего характера связан с мировоззренческими основаниями, на которых базируется видение предмета исследования. Доклад вписывается в общетеоретическую модель, разрабатываемую мною многие годы. Речь идет о трактовке природы культуры и проблеме соотношения человека и культуры. То есть том, о чем говорил Андрей Пелипенко, и с чем я во многом согласен.

Я исхожу из того, что культура возникает в ходе процессов самоорганизации, в акте цивилизационного/культурного синтеза. При этом параметры культуры, да и сам акт цивилизационного синтеза, лежат за рамками осознания субъектов действия. Первые христиане понятия не имели о том, что созидают новую цивилизацию. Они верили, ждали Второго пришествия, спорили о догматических основаниях доктрины. Цивилизация возникла сама, во многом как побочный продукт экзистенциального самоопределения членов новой общины.

Сложившись, некоторая культура задает сознание и формы самопроявления ее носителей. Формируется ментальность, которая наследуется новыми поколениями и выступает ядром сознания человека. Актуальная культура не есть предмет адекватной рефлексии со стороны носителей этой культуры. Человек живет в культуре, но как целое ее не схватывает. Это условие его существования в данной культуре. Более того, ее базовые основания специальным образом спрятаны от анализа. Человек оценивает те или иные следствия, проявления, частные выражения, а не системообразующие характеристики, задающие эти следствия. Такие характеристики приоткрываются исследователю лишь в эпоху распада и деструкции культуры, когда последняя завершает свой цикл, и возникает возможность экзистенциального растождествления с ней.

Игорь Клямкин: По-моему, вы выходите из контекста дискуссии. Пример Пелипенко демонстрирует, похоже, свою заразительность. С кем вы полемизируете?

Игорь Яковенко:

Я пока не полемизирую, а пользуюсь случаем, чтобы прояснить свое представление о некоторых фундаментальных вещах. И на нынешнем, и на предыдущих семинарах я столкнулся с тем, что это представление не всеми адекватно воспринимается и, соответственно, столь же неадекватно оспаривается. Поэтому продолжу и скажу еще о том, каким видится мне соотношение человека и врожденной ему культуры.

Массовый человек, носитель устойчивой традиции в первом приближении может быть описан как культурный автомат. Рядом с ним обретаются люди творческие, носители двух или нескольких культур. Они обладают большей мерой свободы от усвоенной традиции. Но дело в том, что и творческая активность – социальная, политическая, художественная – лежит в русле , заданном культурой . Она задает не только поведение людей, но и каналы творческого изменения мира. Как говорят мои студенты, в этом – вся фишка.

Именно поэтому культура и есть судьба. Да, всегда существуют люди, выпадающие из такой детерминации. Однако дело не в том, что создаст, придумает, предложит отдельный человек, а в том, что будет отобрано и принято сообществом носителей этой культуры . Каждая культура развивается в рамках логики, определяемой ее, культуры, собственной природой, и логикой всемирно-исторического процесса. Она делает это, используя созидательную и творческую энергию своих носителей. Но это не отношения субъекта «человек» и объекта «культура», а субъект-субъектные отношения, в которых культура доминирует.

Реально человек свободен жить во врожденной ему культуре или покидать ее, если ему представляется такая возможность. А любая его активность, имеющая отношение к воспроизводству, преображению или разрушению этой культуры, будет использована в той мере, в какой его действия совпадают с логикой саморазвития культуры. Культура развивается, адаптируется к миру и к собственным самоизменениям и сходит с исторической арены, когда утрачивает способность эффективно вписывать человека в мир.

Я понимаю, что отталкивает коллег в предлагаемой мною картине. Она мрачна и фаталистична. Куда комфортнее видеть в человеке субъекта, который творит собственную культуру, изменяя и преобразуя ее по необходимости. Однако эта просвещенчески-прогрессистская мифология психологически комфортна, но не состоятельна. История человечества ее не верифицирует. Я думаю, что собака зарыта именно здесь. Конечно, спорить по фундаментальным основаниям – занятие бесперспективное. Но выделить и отрефлексировать источник расхождений необходимо.