Третья раса - Дмитрий Янковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Все, рот не открывать! — приказал Долговязый жестами. — Пусть пленка загустевает. Руки!»
Мы протянули ему запястья, и он быстро сделал инъекции. Я то уже знал, как действует грибок, а вот Молчунья, видно было, все же струхнула. Но наконец дыхание у всех замерло. Отставник велел нам полностью выдохнуть, после чего густо замазал себе и нам ноздри голубой замазкой, а затем передал контактные линзы для компенсации искажений зрения.
«Пошли!» — показал он знакомый до боли жест.
На воздухе в этих линзах все казалось чудовищно искривленным, аж голова закружилась. Мы не без труда влезли в лямки самодельных каркасов со снаряжением и по очереди соскользнули в кроличью нору.
Под водой на небольшой глубине было светло. Мы медленно погружались, поскольку балласт на каркасах был больше необходимого и сообщал нам не нулевую плавучесть, как я привык, а довольно значительную отрицательную. На глубине десяти метров Долговязый передал нам параметры погружения. По его схеме нам следовало как можно быстрее добраться до зоны сумерек, не теряя друг друга из виду и не особенно усердствуя в физических нагрузках. Как стемнеет, следовало по очереди зажигать фальшфейеры. Все знаки посредством перчаток и синтезатора переводились в английскую речь, чтобы можно было обмениваться информацией с Майком.
Отметку в тридцать метров миновали нормально. Под толстым слоем мази невозможно читать мимику на лице, поэтому я понятия не имел, как на погружение реагирует Молчунья. Она ведь не глубинница, у нее, в отличии от меня, катеттера в спине никогда не было. Так что столь глубокое погружение вне прочного панциря батиплана должно было произвести на нее впечатление.
Становилось все темнее и темнее. На ста метрах начало сказыватся давление — под натиском воды кожа похолодела, из периферийных сосудов медленно, но уверено вытеснялась кровь. Хотелось растереть кожу, но делать этого было нельзя, чтобы не повредить защитную пленку из силикона.
— Давит сильно, — включился синтезатор Молчуньи.
— Придется терпеть, — ответил Долговязый. — Антикомпрессионный массаж у древних охотников не был предусмотрен. Это вам не в ГАДЖах нырять.
— Я и в ГАДЖе так глубоко не ныряла.
— Все в жизни случается первый раз, — философски заметил отставник. — Ничего, скоро организм перестроится, будет легче.
Не знаю уж, как там должен был перестроиться организм, но мне легче точно не становилось. Я вспомнил, как меня глючило при первом учебном погружении в Средиземке. Сейчас зрительных галлюцинаций не возникало, но телу нелегко было выдерживать натиск воды. Несмотря на то, что человек более чем на девяносто процентов состоит из несжимаемой жидкости, в теле все равно остаются пустоты, и теперь их наличие воспринималось очень болезненно. Во-первых, меня банально начало пучить — давлением выпирало газы из стиснутого кишечника. Причем из-за силиконовой замазки выходить им было некуда, и они болезненно перемещались в животе. Во-вторых, ныли кости. И чем дальше, тем сильнее. При погружении в скафандре они тоже ныли, но ГАДЖ умел в таких случаях впрыскивать эндорфин в кровь, что в огромной мере облегчало погружение. А сейчас все происходило на живую.
Сердце сбавляло ритм — ему трудно было проталкивать кровь в сжатые поверхностные ткани, в ушах начало тонко и противно свистеть, так что я не с первого раза расслышал команду Долговязого.
— Ты уснул, что ли, Копуха? — снова обратился он ко мне.
— Нет. Сердце работает плохо. А на английскую речь я и в нормальном состоянии реагирую с опозданием.
— Это ты брось. Ладно, зажигай фальшфейер. Темновато уже.
Глянув на светящееся табло компьютера в отвороте перчатки, я невольно сглотнул — глубина оказалась почти триста метров, а это совсем не шутки. Вместо привычного дневного света сюда проникал лишь красноватый отсвет — другие лучи спектра не могли пробиться сквозь трехсотметровую толщу воды. Зрелище было пугающее и одновременно величественное — мир неподвижности и тишины, погруженный в вековой красноватый сумрак. Долговязый и Молчунья, облаченные в голубую силиконовую пленку, выглядели темно-коричневыми силуэтами с горбами притороченных наспинных каркасов.
Я опустил взгляд, и у меня мурашки пробежали по коже — внизу разверзлась черная бездна. На дне океана, уверяю, не так жутко, как в подвешенном на полукилометровой высоте состоянии. В черной, как базальт, глубине время от времени вспыхивали голубые искры светящихся рачков. Они были похожи на звезды, рождающиеся и умирающие в бездонном мраке Вселенной, и у меня голова закружилась от мгновенной потери ориентации. Сняв с каркаса фальшфейер, я повернул пусковое кольцо и сощурился от вспыхнувшего пламени. Почему-то на ярком свету тяжесть давления стала еще более ощутимой, но хоть ушло ощущение непрерывного падения в никуда. Уже лучше.
Пламя фальшфейера оставляло шлейф из пузырьков газа, похожий на мохнатый хвост яркой кометы. Светлее от огня стало только в радиусе нескольких метров, а дальше, наоборот, все погрузилось в полную тьму. Но от этого коллапса пространства было легче — не так ощущалась чудовищная необъятность океанской стихии. Иногда на свет выныривала из темноты какая-нибудь подслеповатая рыба, ошалевшая от невиданного чуда, но здешние хищники, несмотря на жуткий вид, были мелкими и опасности не представляли.
— Что это за город там впереди? — внезапно спросила Молчунья, здорово меня напугав.
Конечно, никакого города поблизости и в помине не было. Со мной при первом погружении на километр тоже случались зрительные галлюцинации, но носили они ярко выраженный эротический характер. А Молчунье, надо же, город пригрезился.
— Подвигайся чуть активнее, — отозвался Долговязый. — Это сказывается недостаток кислорода в поверхностных тканях. Разгони кровь, заставь сердце работать.
— Что-то не вижу я ничего, — снова включился синтезатор Молчуньи. — И кажется, задыхаюсь.
— Двигайся говорю! Это возросло парциальное давление кислорода. Молоти ногами по воде.
Молчунья выполнила движение, но очень уж вяло.
— Это опасно? — спросил я.
— Барракуда тебя забери, Копуха! — ответил отставник. — При таком погружении все опасно. Растолкай ее, заставь шевелиться!
Я подплыл к Молчунье, взял за руку и потеребил. Она повернула ко мне лицо, обтянутое пленкой, но не уверен, что увидела меня. Двигалась она из рук вон плохо. Тут же рядом оказался Долговязый и бесцеремонно положил Молчунье руку на грудь. Она вяло отмахнулась, но он снова повторил, и ей снова пришлось отмахнуться, уже активнее.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});