Таймири - Юлия Власова

Кэйтайрон ощущал себя загнанным в угол. Ни рулевой рубки, ни навигационных приборов, ни даже шума воды за окном!

— Как будто я на пенсии! — возмущался экс-капитан. — Хотя и это вряд ли, потому что доживать свой век я отправился бы на море. — Ну, вот что эти руки?! — жалобно восклицал он. — Им уж больше не держать штурвала. А эта голова, — И он ударял себя ладонью по лбу, — станет головой безмозглого старикашки, который вскорости и имя-то свое позабудет! Нет, Папирус, нет, друг любезный. Не годится мореходу отсиживаться в комнатушке и питаться, чем адуляр пошлет. Мне нужно раздолье и духовная пища! Где тут у них библиотека? Пойдем, поищем.

Папирус промолчал, проследовав за капитаном через распахнутую дверь. Матрос решил не напоминать Кэйтайрону о том, что тот никогда мореходом не был и управлял всего только речной посудиной.

Из пристройки для гостей прямого хода к училищу не было, и во флигеле имелась своя библиотека, которая едва ли уступала по размерам «Тысяче и одному компартменту». Шкафы протянулись в ней вдоль всех стен, по всему периметру, и не было на полках места, которое бы пустовало. Хотя книги там уже порядочно заросли паутиной и покрылись пылью. Гости редко заглядывали в обитель знаний.

Папирус потерянно бродил вдоль книжных рядов, поскольку даже вообразить не мог, что на свете существуют места, где тысячи, десятки тысяч книг способны уместиться под одной крышей. А здесь подобного добра было намного больше. В конце концов, Папирус действительно потерялся. Сперва он застрял где-то между отделом истории и секцией мифов, потом завяз между стеллажами с древними свитками и сборниками греческих эпиграмм, датируемыми третьим веком до нашей эры. В общем, по уши погрузился в чтение.

Когда капитан вышел из лабиринта книжных шкафов без своего помощника, то невероятно огорчился. Однако кричать в библиотеках не принято, и Кэйтайрон решил подождать до утра. За ночь Папирус ума наберется и поймет, что от старших отставать не следует нигде и никогда.

А Папирус всю ночь напролет просидел рядом с торшером, подпирая какой-то шкаф. Он обнаружил занятнейший источник, из которого можно было почерпнуть много полезной информации. Информация относилась к разделу коллективной общенародной фантазии. Говоря простым языком, это были мифы. Ох, и охоч был Папирус до мифов! А как падок на парадоксальные явления!

Давно уже так не утешался библиотекарь, как в тот вечер и в ту ночь, когда Папирус попросил разрешения остаться в книгохранилище до рассвета. Мало кого привлекали старинные рукописи, мало кто из заезжих проявлял интерес к историческим очеркам. Разве только редкий ученый да литератор. А Папирус был прост, скромен и робок, чем совершенно покорил библиотекаря. И тот где-то после десяти вечера вышел из зала на цыпочках, оставив ключ на столе. В честь такого события он даже не стал прятать булочки, которые припас для себя на следующий полдник. Пускай читатель подкрепится.

А читатель, едва заалело за окном утреннее небо, вскочил с пола, окрыленный поразительной догадкой. Всю ночь напролет он листал и перелистывал фолианты, чихал от книжной пыли и слепил себе глаза в полутьме, после чего его внимание привлек потрепанный свиток, перевязанный шнуром и снабженный пометкой «устарело». Папирус вообще не понимал значения слова «устарело» применительно к древним мифам. А в рукописном тексте свитка речь шла как раз таки о мифах.

В общем, почерпнув все необходимые сведения и еще раз проверив свою догадку, он, вместо того чтобы явиться к капитану с повинною, покинул флигель и с непреклонной решимостью направился к воротам, которые сторожила черноволосая ключница Ниойтэ. Папирус, конечно, рад был бы повидаться с красавицей-априортой, но у него имелась срочная новость для Таймири. Он так торопился, чтобы изложить ей свою идею, что впопыхах не заметил в пустоши ни одинокого дерева, ни одиноко сидящей рядом девушки в длинном запыленном платье. Она сидела на коленях и обливалась слезами над какой-то тряпицей. И по этой тряпице, а может, по тому, кому она некогда принадлежала, тоскливо звонил колокол на башне в мастерской.

Колокол может звонить всего в нескольких случаях. К началу занятий призывает звонкий колокольчик, младший брат бронзового великана. Средний брат, медный баритон, подает голос лишь тогда, когда нужно добудиться какого-нибудь преподавателя. Захочешь ты разбудить, скажем, достопочтенного старичка Ризомерилла, начнешь стучаться к нему в дверь — тут-то он и выскочит. Сперва лекцию о хороших манерах прочтет, потом поинтересуется, отчего ты его из ушата не окатил. Почему только в дверь колотил, как ополоумевший. Колоколу таких вопросов не задашь.

Еще бывает звон, от которого музам и профессорам делается не по себе. Его зовут погребальным. Скончался ли кто в училище или в округе, так и знай: будет с утра, не смолкая, колокол бить.

Этот пронизывающий сигнал остановил Папируса у самого входа в мастерскую, и он вспомнил, что во время пробежки от флигеля к воротам видел мельком необычную картину. Сейчас эта картина встала у него перед глазами так явственно, что он не смог не обернуться. Под искореженной тенью мертвого дерева какая-то девушка рыдала над странного вида свертком. Подойдя ближе, Папирус узнал в плакальщице Таймири.

Эльтер умер еще ночью. Похоже, он даже не смог добраться до дупла — так быстро покинули его силы! От него не осталось ничего, кроме одежды; прах его развеял по пустоши ветер. Не будет отныне звучать свирель, не расцветут луга на истощенной почве.

Иссякли потоки слез, и теперь Таймири просто глядела в одну точку.

Папирус осторожно потряс ее за плечо:

— Э-эй! Ты как? Что стряслось?

Под занавесом спутанных волос скрывалось бледное, заплаканное лицо и застывший, словно каменный, взгляд. Таймири походила на печальную статую, которую зачем-то вынесли в пустошь.

Папирус не умел утешать. Он наплел с три короба всякой бессмыслицы в надежде, что Таймири эта бессмыслица успокоит. А потом заметил, как она что-то чертит пальцем на земле.

— Что это? — спросил он.

— Могилка, — прошелестела Таймири в ответ.

— Руками вряд ли раскопаешь. Тут понадобится заступ, — заметил Папирус.

— Поищи в дупле, — безучастно сказала та.

В дупле не нашлось ничего, похожего на лопату, и тут у Папируса возникла идея.

— Мы можем похоронить останки иначе, — вернувшись к Таймири, сказал он. Та окинула его недоуменным взглядом. — Корни образовали в почве большие полости. Готовые ямы, можно сказать. Чем не место для погребения?

Они вместе пошли посмотреть на ямы. Корни проделали в земле настоящие туннели, так что туда можно было по локоть засунуть руку.