Гиви и Шендерович - Мария Галина

И случилось так, что царевич выехал охотиться за городские ворота и скакал он со своей свитой довольно долго, и уже ночь упала, так что пришлось им остановиться на ночлег в незнакомом месте. Там они и переночевали, а наутро поскакали дальше, преследуя зверя, так что, в конце концов, заехали они в такую даль, где еще раньше никогда не были. И царевич устал и почувствовал голод и настоятельную потребность совершить омовение, так что он стал озираться по сторонам, а спутники его поскакали туда и сюда и, в конце концов, один из них вернулся с вестью, что поблизости есть небольшое селение, и до него лишь полфарсанга пути.

Возрадовался царевич и дал шпоры коню и поскакал (а свита его за ним) и скакал так, пока не остановился у дома, скромного видом, но достойного. И увидел он, как выходит из ворот с кувшином дева, стройная как лоза, и хотя прикрывала она лицо свое, показалась она царевичу выше всяких похвал, ибо стан ее был гибок, а походка безупречна. Она, весьма вероятно, вышла к колодцу, ибо несла на плече кувшин, но увидев блестящих всадников в блестящих одеждах, засмущалась, уронила кувшин, всплеснула руками и убежала в дом. И сказал царевич — вот, тот дом, где хочу я вкусить мою трапезу.

Хозяин дома был весьма польщен такой честью (а, хотя царевич и не сказал ему своего сана и имени, по платью и по повадке хозяин понял, что перед ним человек знатный) и встретил его с поклоном, и принес воды для омовения, и позвал своего старшего сына и младшего сына, дабы они прислуживали за столом царевичу и его спутникам, и самолично подавал лучшие яства и напитки (хотя и весьма скромные по меркам дворца). Однако же царевичу и самое сладкое казалось горьким, ибо не видел он той девушки. И, поев, он омыл руки и сказал хозяину — вот, все услады дома твоего вкусил я кроме одной; повелось у нас в доме моего батюшки, чтобы после трапезы музыкантши, искусные пальцами, играли на лютне, ибо услада нужна не только телу, но и духу… вот, видел я у тебя во дворе деву, станом стройную, походкой легкую, обликом выше всяких похвал, так не сыграет ли она нам из-за завесы…

Хозяин, было, заколебался, однако же принц быстро развеял его сомнения, велев одному из своих спутников отсыпать горсть червонцев. И тогда он вышел с поклоном и кликнул девушку, а имя ей было Ясмина, и она сыграла из-за завесы на лютне, да так, что у царевича улетел разум. И, когда она закончила играть, царевич вновь обратился к хозяину:

«Поверь, я не хочу ничего плохого ни тебе, ни дочери твоей (а ей я желаю исключительно счастья), но знай, что пришлась она мне по душе и хочу я купить ее себе в наложницы. Знай, что я принц сей земли, и доселе не ведал, что такое любовь, однако же, запала твоя Ясмина мне в душу, и усладила сердце, и не будет мне сна, покуда не склонится она у моего изголовья, и в том клянусь я перед тобой и своими спутниками!»

А надо сказать, что хозяину дома это предложение пришлось весьма по сердцу, ибо дела его пришли в упадок, отчего ему и пришлось удалиться в столь дикое место. И поклонился он до земли, и коснулся лбом туфли царевича и сказал так:

«Знай же, о, царевич, что роду я не худого, хотя и не сравнить с тобой, великим, сияющим. Сам я магрибинец, и жил в городе Магрибе в богатстве и довольстве и разводил голубей для писем, и голуби мои ценились в лучших дворах под этим небом, поскольку отличались мощными маховыми перьями, и легкими пуховыми перьями, и стройными рулевыми, и килем они были подобны кораблям, бороздящим моря, а глаза у них были, как у сокола. И выкармливал я птенцов из своего собственного рта, и натаскивал, и воспитывал, так, что не было лучших птиц на базарах Магриба. И ценились они так высоко, что жил я в неге и роскоши, и детей моих растил в неге и роскоши, и Ясмина моя вскормлена цыплятами и шафранным рисом, и обучена игре на лютне, и стихосложению, и изысканным речам, и чистописанию, руки ее не знали тяжелой работы, а ноги не касались плит мостовой. Однако ж рок переменчив и случилась голубиная чума, и птицы мои погибли, мои золотые, мои драгоценные птицы, и стал я разорен, и все пошло в уплату долгов, и не осталось у Ясмины ни динара, ни дирхема приданного, и мать ее умерла от горя, а я, забрав детей, удалился сюда, дабы не торжествовали неправедные, видя мое падение. И должен сказать тебе, что буду рад и счастлив, коли ты заберешь Ясмину, жемчужину мою отсюда, ибо такая жизнь для нее не подобает, и она чахнет и бледнеет от горя и тоски».

И тогда царевич велел спутникам своим насыпать этому человеку столько золота, сколько весит сама Ясмина, а чего не хватало, то добавляли серебром и самоцветами, и дорогим оружием, пока у того человека разум не улетел от такого богатства, и он, ступив за завесу, не вывел Ясмину за руку, не подвел ее к царевичу, сказав «Вот твой господин и хозяин!». И Ясмина с опущенной головой, не говоря ни слова, пошла за царевичем, а он был без ума от радости и приписывал ее молчаливость тому, что грустит она, расставаясь с отцом. Ничего, думал он, я сумею развеять ее печаль, ибо она будет жить так, как ей привычно и ни в чем не знать отказа, и есть лучшие яства и пить лучшие напитки, и когда я скажу ей стих с изысканным редифом и чеканным слогом, она, возрадовавшись, мне в ответ скажет два, ибо тот, кто обучен этому искусству, чахнет, когда не может его применить.

С подобными мыслями он посадил девушку на седло позади себя и направился со своими спутниками во дворец. И все были весьма рады тому, что царевич, наконец, обратил свои взоры к женской половине, а пуще того — сам царевич и отец его. Однако ж отец был человек мудрый и повелел он старшей няньке царевича осмотреть девушку, дабы убедиться, что нет в той скрытого изъяна. И старшая нянька царевича осмотрела девушку и нашла, что члены у нее соразмерные, грудь высокая, бедра тяжелые, руки и ноги маленькие, лик светел, а волосы и глаза черны, и что нет в ней не единого изъяна. Однако ж, заметила она, что девушка грустна и со щек ее исчезла краска, и что не радуется она своему новому положению, а чахнет, и пульс ее не наполнен.

С этим она и пришла к царевичу, который весьма взволновался и велел позвать дворцового лекаря, и тот осмотрел девушку и подтвердил сказанное, однако же не нашел никаких видимых причин такому печальному ее состоянию. Он велел давать ей побольше сладкого, чтобы развеселилось ее сердце, и острого, чтобы разгорячилась кровь, и слушать целительную музыку, чтобы привести в гармонию все субстанции ее тела. Царевич исполнил сказанное, однако ж, девушка чахла день ото дня, и как он ни осыпал ее драгоценностями и нарядами, как ни услаждал ее слух, позвав лучших певцов и сказителей, и музыкантов, девушке становилось все хуже, и, наконец, она совсем слегла, и мир для нее исчез.