Безжалостные Существа - Джей Ти Джессинжер

— Если Макс узнает, что ты ослушался его, и ты не вернешь деньги…

— Я мертвец. Знаю.

Тон Кейджа указывает на то, что ему поровну на этот факт.

— Вам обоим конец.

— Он ее не тронет. Я справляюсь с этим.

Я шепчу:

— Если только…

В то же время Дэвид и Кейдж повторяют:

— Если только?

Я облизываю губы, дрожа всем телом.

— Мы не спрячемся.

Глаза Кейджа вспыхивают огнем. Он опускает пистолет на бок и тихо говорит:

— Мы?

Я закрываю глаза и делаю вдох, собираясь с силами. Затем я снова открываю глаза и смотрю на него.

— Не думай, что я тебя прощаю. Я не прощаю. Мне просто нужно новое место для жизни. Я больше не могу спать в этом доме, зная, что призрак Виктора бродит поблизости.

Своим голосом, полным любви, Кейдж говорит:

— Ты лгунья.

— Беру пример с тебя, гангстер.

Откуда-то из глубины дома раздается женский голос:

— Дорогой? Где ты? Я дома!

На секунду я ошеломлена, затем поворачиваюсь и смотрю на лицо Дэвида. Оно почему-то стало еще белее, чем раньше. Оно буквально цвета копировальной бумаги.

За его спиной из-за угла в комнату выходит привлекательная брюнетка. Она молода и соблазнительна, широко улыбается, но улыбка стирается с ее лица, когда она замечает нас троих, стоящих там, и Кейджа, держащего пистолет.

Девушка замирает. Смотрит туда-сюда между нами широко раскрытыми глазами.

— Никки? — произносит она высоким и напряженным голосом. — Что происходит?

Встревоженная, она подносит руку к горлу. Огромный бриллиант на ее левом безымянном пальце сверкает так ярко, что почти ослепляет.

Все еще ждет меня, да чтоб тебе пусто было. Боже, мужики – сплошное разочарование.

Глядя на Дэвида, я тихо говорю:

— Как долго ты на самом деле ждал, пока я найду тебя?

Он сглатывает. Облизывает губы. Переминается с ноги на ногу.

— Год.

Кейдж сухо спрашивает:

— Теперь ты хочешь, чтобы я пристрелил его?

Я жду, когда начнется боль, но она так и не приходит. Я ничего не чувствую.

После всего того времени, что прошло, мне уже все равно.

Кейдж обходит диван и поднимает с пола мою дорожную сумку, перекидывая ее через плечо. Он засовывает пистолет за пояс джинсов.

— Пошли, детка. Пора уходить.

Затем Кейдж стоит и ждет, протягивая руку.

Я подхожу к нему и беру за руку.

До того, как мы с ним уходим, я поворачиваюсь к Дэвиду и говорю:

— Кстати, Деймон, твои дети ни разу не похожи на сицилийцев. Я видела фотографии. Они выглядят точь-в-точь как ты.

Когда мы выходим, я слышу, как новая жена Дэвида громко говорит:

— Кто такой Деймон? Какие дети?

Если ей повезет, то понадобится не более пяти лет жизни, чтобы узнать правду о человеке, которого она называет Никки.

Надеюсь, она получит половину из этих ста миллионов.

Уверена, что она этого заслуживает.

43

Кейдж

Когда мы уходим от Деймона, Натали со мной не разговаривает.

Мы проводим ночь в гостиничном номере. Я заказываю еду в номер и готовлю ей ванну. Я смотрю, как Натали ест в удушающей тишине. Я прислушиваюсь к звукам ее купания из-за запертой двери ванной и хочу распахнуть ее и заставить ее поговорить со мной.

Я этого не делаю.

Это страдание – мое покаяние. Как бы долго ни длилось ее молчание, я буду ждать.

Она спит в большой двуспальной кровати. Я лежу без сна на диване, мое сердце саднит, и слушаю, как она дышит.

На следующее утро мы вылетаем в Нью-Йорк. Нат не спрашивает, куда мы едем. Я думаю, она в состоянии глубокого шока после встречи с Деймоном.

Я должен был пристрелить этого придурка, когда у меня был шанс.

Когда мы прибываем в Ла-Гуардиа, она спит. Я отстегиваю ремень безопасности и провожу рукой по ее волосам.

— Детка. Просыпайся. Мы приехали.

Закрыв глаза, она бормочет:

— Куда?

— Домой.

Веки Натали трепещут, затем поднимаются. Мгновение она смотрит на меня, потом смотрит в окно.

Очевидно, она может сказать по виду, что мы не приземлились в международном аэропорту Рено-Тахо.

Но она только делает глубокий вдох и встает, избегая моего взгляда.

Нат отказывается смотреть на меня по дороге в город. Она также не смотрит на моего водителя и не выказывает удивления, увидев «бентли», ожидающий нас на взлетной полосе. Она просто смотрит в окно, ее взгляд устремлен куда-то вдаль.

Мне приходится держать руки сжатыми в кулаки по бокам, чтобы не прижать Натали к груди и не зарыться лицом в ее волосы.

Когда мы въезжаем на Манхэттен, она вытягивает шею, чтобы посмотреть на небоскребы, мимо которых мы проезжаем. Натали выглядит очень юной, смотрит в окно широко раскрытыми глазами, ее губы приоткрыты в благоговейном страхе.

Я хочу возить Натали по всему миру, чтобы снова и снова видеть это выражение на ее лице.

Как только я верну ее доверие, я так и сделаю.

Натали продолжает рассеянно играть с кольцом, которое я ей подарил, крутя его большим пальцем. То, что она его не сняла, – хорошее предзнаменование.

Я чертовски хочу, чтобы она сказала мне, о чем думает.

Когда мы въезжаем в гараж моего дома на Парк-авеню, Натали откидывается на спинку сиденья и, взявшись за ручку двери, смотрит прямо перед собой. Даже в профиль я вижу ее беспокойство.

Я чувствую его. Оно идет от нее волнами.

Я мягко говорю:

— Это мой дом. Один из них. Мы будем здесь в безопасности, пока все не уляжется.

Натали сглатывает, но не спрашивает, что я имею в виду под словом «все».

Я протягиваю ладонь и беру ее за руку. Она холодная и липкая. Когда я сжимаю ее, Натали отстраняется, просовывая обе руки между бедер, держа их вне моей досягаемости.

Мы поднимаемся на частном лифте на восемьдесят второй этаж. Двери открываются, но она не двигается. Натали застыла в углу, моргая, глядя в фойе пентхауса.

— У нас в распоряжении весь этаж, семьсот сорок три квадратных метра и 360-градусный обзор на Нью-Йорк. Тебе понравится.

Через мгновение Натали нерешительно делает шаг вперед. Я держу двери открытыми для нее, игнорируя электронный сигнал тревоги, когда он начинает звонить. Натали выходит из лифта и входит в мой дом, не останавливаясь, пока не пересекает гостиную и не останавливается у стеклянных окон от пола до потолка на противоположной стороне лифтов.

Долгое время она молча любуется видом Центрального парка.