Одиннадцатый цикл - Киан Н. Ардалан

– Не знаю! – проблеяла она с пущим испугом. Голос надломился, звуки скомкались, будто утопая в ее мутных слезах.

Я угрюмо вздохнула. При гнили нередко бредят. У больного разлагаются заживо не только сердце, легкие и прочее, но и мозг. Зараза его сжирает до состояния черной субстанции. Добравшись до воспоминаний о самом дорогом, слизь неумолимо начинает их поглощать. Бедной девочке осталось всего ничего.

– К маме хочу, – повторила Ребекка. Боль в ее голосе разрывала сердце. Ничего так не хотелось, как облегчить ей муки.

Была ночь. Вереница факелов в держателях тускло освещала для нас, сестер, все вокруг. Я огляделась. Сестры и лекари ходили по рядам изможденных и умирающих, даруя скудное облегчение. Я стянула перчатку.

– Ты что? – удивилась Ребекка.

– Тише-тише.

Я пробудила его. Дар, спящий с первого моего дня в монастыре, – дар, что призван лечить и спасать.

Мою руку окутало заветным сиянием. Светлячками порхнули от его ореола, нечеткого и туманного по краю, теплые желтые искорки. Я поднесла руку девочке ко лбу, опасливо озираясь по сторонам. Светлячки увеличивались в размерах.

Малышке становилось легче; она умиротворенно сомкнула веки. От света вся боль, все неприятные ощущения проходили и даже на лицо как будто возвращалась краска.

– Мама… – шепнула она. Не от боли, не от страха, как прежде, а так, словно мама и впрямь рядом.

– Ты что это делаешь?

Свет вмиг погас, я спрятала руку. Кто у меня за спиной?

– Ничего. – Я тайком натянула перчатку и встала, принимая как можно более благочинный вид. Хоть бы не выдать паники!

Оказалось, ко мне подошла Кандис. Она с недоверчивым выражением заглянула за мое плечо, но Ребекка к этой секунде уже крепко спала – с улыбкой на лице.

Допытываться Кандис не стала.

– Тебе срочное письмо. Велели передать.

– Письмо?

От кого же, интересно?

– Да. От матери Винри.

Еще любопытнее. Мы вышли из зловонной духоты шатра в ночь. Кандис вдруг повернула ко мне голову.

– Что ты такое делала с девочкой?

Я похолодела.

– Ничего.

– Странно. Вид у нее такой спокойный. – Она подалась ближе. – Синюю краску провезла, да?

Что ответить? Солгу, и она этим удовлетворится… но потом может донести настоятельнице.

– Нет.

Кандис, конечно, не поверила, но больше не лезла. Она зашагала прочь.

– Мать Кандис, – окликнула я. Та опять повернулась. – Вы меня, кажется, недолюбливаете? Не скажете, за что? – осторожно подступилась я.

– Не то чтобы недолюбливаю. Просто тебе не доверяю. – Она приблизилась.

– Почему?

Кандис в один миг схватила мое запястье и, не размыкая взгляда, рывком задрала рукав, как подозреваемой на допросе.

– За что такая якобы добрая и чистая душа, так ревностно преданная служению, так себя ненавидит?

Я вырвала руку и опустила рукав.

– Не доверяю я тебе из-за притворной улыбки. Я с самого твоего появления в церкви вижу твою фальшь.

Она за мной следила. Вдруг вспомнилось, как меня застали наедине с собой, и вновь проснулось чувство беззащитности, слабости – но тогда же все встало на свои места. Сложились наконец-то кусочки мозаики, которую я пыталась собрать меня не один месяц.

– Так это ты, – озвучила я догадку.

– Что я?

– Ты подсмотрела за мной в спальне. Там и увидела шрамы.

Кандис залилась густой краской. Я практически ощущала кожей, в какой жар ее бросило. Она больше не нашла сил на меня посмотреть и развернулась.

– Пошли.

* * *

Думать о внезапной разгадке было некогда: меня ждало письмо. Я вскрыла конверт.

«Почтенная мать Далила!

Устав и приличия запрещают мне делиться известиями о мирянах, однако ввиду обстоятельств и одной давней услуги я считаю себя вправе сделать исключение.

Во время последнего задания Нора Дэмиель Роусом была тяжело ранена.

Тревожная и усердная борьба за ее жизнь увенчалась успехом. Она выжила, однако в результате происшествия получила серьезные увечья, не позволяющие вернуться на службу.

Насколько я понимаю, вы все еще в долгу перед Норой, посему, как мне представляется, предпочтете быть в курсе.

Вас ожидает экипаж; вы вольны им воспользоваться или же с кучером вернуть это письмо мне.

Как бы то ни было, отныне вы обо всем знаете.

С уважением, Мать Винри».

– Что там? – полюбопытствовала Кандис у меня за спиной.

Я похолодела от известия и устремилась к экипажу.

Глава сорок шестая

В царстве Владык растут три необыкновенных дерева. Первое – древо рыцарства, позволяющее стать Владыкой-стражем или Владыкой-рыцарем. Второе – древо рождения, у которого смертные женщины с магическим даром становятся носительницами и выращивают в себе Семена или юнгблодов. Из ветки древа новорожденный после кончины носительницы сосет живицу. Последнее, третье дерево – древо вознесения, чьи плоды срывают так редко. Последней этот дар приняла госпожа Имри, ныне олицетворяющая метель.

– Из книги «Мудрость Владык», изучаемой в ордене Праведниц

И

еварус, Серебряный принц, в совершенстве овладел каждым дюймом своего существа, каждым дюймом кожи, плоти, костей. Владыке-стражу, что стоял напротив, предстояло это проверить. Ветер со стоном носился вдоль балконов башни, что тянулась в бесконечную высь. Ветер здесь обладал голосом. Многие балконы пустовали: за королевским отпрыском приходили понаблюдать все меньше Владык и юнгблодов.

С рождения одиннадцатого Семени минуло немало дней – дней, насыщенных боями и историей, что готовили его исполнить предначертанное. Теперь даже Белому Ястребу было нелегко ему противостоять. Ум Семени, от природы заточенный на что-то одно, целиком сосредоточивал себя на ходе битвы, превращая ее в необычайное зрелище. Так и настал момент, когда во имя уничтожения Зла потребовалось сразиться с вознесенным созданием, питающимся силой Владык.

Страж походил на искусную скульптуру. Его длинное и тонкое как тростина тело излучало мягкое лазурное сияние. Левое плечо укрывал длинный голубой плащ из тонкого шелка, а на лице была изящная маска с резным узором в форме древа – возможно, того, что одарило Стража плодом рыцарства. От лба маска постепенно заострялась к подбородку, открывая уголки губ.

Владыка-страж поднял оружие – громадную рапиру, которую держал двумя тонкими правыми руками. Единственная левая таилась под плащом. Волосы напоминали синие светящиеся водоросли и даже колыхались, будто в воде. Гарда рапиры была затейливой перевитой формы, а клинок мерцал отсветами стали грез.

Иеварус поджал пальцы на ногах, чувствуя сверхъестественной кожей шорох и трение песчинок. В руках он держал по мечу более привычного вида – длинный и короткий. Его бесчувственные жемчужины глаз спокойно взирали на Стража, что зашипел, как спускающий пар котел. Рапиру он двумя правыми руками поднял вертикально перед собой.

Семя ринулось в бой. Расслабленные гуттаперчевые ноги затвердели в миг толчка, выбрасывая тело