Одиннадцатый цикл - Киан Н. Ардалан

– Ты впервые при мне смеешься.

Я успокоилась. До чего непривычно было губам растянуться в широкой улыбке.

– Ты что? Я и прежде смеялась.

Она помотала головой.

– Нет, по-человечески – ни разу. Только притворно.

Я повесила голову и зарделась, как пойманная на лжи.

– Я не десятая дочка в семье, кому ничего не светит, – призналась она. – Я вторая.

– Зачем тогда в монастырь? – взглянула я на нее.

– Зачем? Видимо, сочли, что у меня нет будущего.

Говорила Ясмин задумчиво и спокойно. Должно быть, она давно со всем свыклась и просто скрывала это за вечными задором и радостью. Глубина ее переживаний вдруг открылась так явно, что стало совестно: как я сама их не разглядела?

– Неуклюжая, бестолковая, невоспитанная, шумная, неженственная – такими эпитетами меня награждали. Дел мануфактуры мне бы не доверили, жениха вряд ли бы нашли, вот и отдали в Праведницы.

– Какой кошмар!

Она пожала плечами, окидывая взглядом восхитительную панораму, которой нет никакого дела до мирских забот.

– Не сразу, конечно, – продолжила подруга. – Пытались еще привить женские повадки, усмирить, воспитать дворянку, но… не срослось, что ли. – Мы помолчали. Я не знала, что сказать. – Далила, я не зря с первого дня к тебе привязалась. Ты была такой растерянной и одинокой на вид – и я тоже чувствовала себя одиноко и тоскливо. Ты и теперь всегда печальная, будто у тебя сердце рвется.

Неужели так заметно?

– Я увидела, что ты замкнута, и не смогла остаться в стороне: слишком уж хорошо знаю, как трудно в монастыре одной. А здесь, когда ты вызвалась помочь в лазарете, я поняла и другое, о чем давно догадывалась.

– Что же? – Ответа я боялась.

– Ты беззаветна до глубины души. Бежишь помогать всем и вся, глазом не моргнув, – и меня это бесит.

Я в очередной раз потупилась.

– Прости.

– Да не извиняйся! – воскликнула она и в каком-то внезапном исступлении сжала мне руки, пристально глядя в глаза. – Мы же подруги?

– Подруги.

– Тогда отбрось фальшь.

Я кивнула.

– Только все равно не пойму: почему ты тоже осталась?

Теперь пришел ее черед замяться: руки соскользнули с моих, уверенность в мгновение ока истлела.

– Не думай, я не на тебя сердилась. На себя. Мне страшно, Далила. – Ясмин обхватила затрясшуюся ладонь. – А ты ни секунды не колебалась: согласна, и все. Я‑то думала, если ты – ты! – струсишь, можно себя не корить. – У нее навернулись слезы. – Мне из-за себя тошно.

И вот так, сидя напротив катящей воды реки, луга, что колыхался на ветру, шелестящих деревьев, которым безразлично, здесь мы или нет, я познакомилась с новой Ясмин. Чувство откровенности, чувство наготы в этот сокровенный миг были даже сильнее, чем как если раздеться. И они, что удивительнее всего, не пугали.

– Пожалуй, пора тебе кое-что обо мне узнать, – сказала я. Ее это несколько озадачило.

Я поведала обо всем: о доме, сельской жизни, о происшествии в лесу и о том, что я ведьма. Мои слова она встретила без тени сомнения.

Глава сорок пятая

Далила

Кто отрицает мудрость Владык, страшись! Королевство Эстрия, сокрушившее око Верховного Владыки, отныне и навсегда подчинено восходу луны. Эстрии не умереть, как не позволено и жить. По ночам помни, что звезды суть осколки украденного солнца и под светом их восстает от сна в своем костяном царстве неприкаянная нежить.

– Агитационная листовка из Клерии

Все свободное от хлопот время я проводила с Ясмин – не без тяжести на сердце. Нельзя нам, казалось, радоваться жизни, пока кругом царит смерть. Утешало одно: мы стали еще ближе друг к другу. При ней я была собой; она журила меня за чрезмерные жертвы. Спасибо ей за все. Без Ясмин мне было бы куда труднее себя принять. Ко мне даже начало возвращаться чувство уверенности, которое я давным-давно успела позабыть.

Я еще много в чем призналась. Открывать душу было до того приятно, что не хотелось останавливаться. Я больше ни с кем не говорила так сердечно, кроме Люсии, чью тайну раскрыть не смела. О чем-то все же говорить не стоит. В том числе и о рельефном рисунке моих рубцов – тот, надо полагать, только раздосадует ее.

Зато я рассказала о той минутке страстного уединения, отчего Ясмин разом по-детски захихикала и вспыхнула до ушей. Все-таки теперь ясно, что в замок подглядывала не она, – но тогда кто же, кто?

Мысль, что мой срок в Харлоу на исходе, до меня дошла на четвертые сутки. Не только из-за очевидной тяги всем помочь как только возможно, но и благодаря Ясмин: улучить минутку и увидеться с нею было так отрадно, что я и сама к этому стремилась!

До моего отъезда оставалось два дня. Как тесно и тоскливо будет в глухих и воздержанных монастырских стенах после жизни под открытым небом.

* * *

Четвертой ночью я решила посвятить больным еще больше времени, а передышкам с Ясмин – еще меньше.

Бесконечное спасибо ей, что не пристыдила за это и не обиделась. Подруга теперь вообще как бы смирилась с тем, что я так порывиста. Из головы все не выходила Ингрид. Как жаль, что с ней нельзя побыть еще хотя бы ночку.

Ясмин расспросила меня о даре. Я не таясь поведала о целительной силе, добавив, что прибегать к ней строго запрещено и вообще это мой главный секрет. Она отнеслась к этому, как и я, с возмущением: почему обреченным нельзя помочь? Это же ключ к тому, чтобы почить безмятежно. Я всякий раз им мысленно позвякивала, понапрасну отирая больных мокрой тряпкой, – а мои белые одежды и заученное сострадание, казалось, их только дразнят.

Была в этом море живых мертвецов одна, особенно растрогавшая меня больная.

Ее отчаянные крики и мольба предназначались не мне, но пройти мимо оказалось невозможно. В промежутках между всхлипами она звала маму. На меня девочка посмотрела совершенно черными глазами, из которых по вискам стекали густые капли слизи, склеивая волосы в колтуны. Она походила на увязшую в дегте пташку, которой не взлететь.

– Как тебя зовут, дитя? – Я опустилась на колени и приготовила тряпку с ведром.

– Ребекка, – вымолвила она.

– Красивое имя, – сказала я, протирая ей лоб. – А я мать Далила.

Мой сан явно напомнил девочке причину ее тоски.

– Я хочу к маме.

Я промокнула тряпкой пузырьки пота поверх ее серой, с закупоренными порами, кожи.

– Она здесь, в Харлоу?

Бедняжка всхлипнула, только растревоженная вопросом.

– Не знаю. – Ей было страшно.

– Ничего, Ребекка,