Историк - Элизабет Костова

Тырговиште — красивый городок, сохранивший много средневекового в своем облике, и тут даже нашлась приличная гостиница, где усталый путник может умыть лицо чистой холодной водой. Теперь мы в самом сердце Валахии, в холмистой стране между горами и равниной. В пятидесятых-шестидесятых годах Влад Дракула несколько раз оказывался у власти; Тырговиште — его столица, и вечером мы успели осмотреть впечатляющие руины его дворца. Георгеску проводил меня из помещения в помещение, описывая, что где, по его мнению, располагалось. Родился Дракула не здесь, а в Трансильвании, в местечке Сигишоара. Посмотреть его у меня не хватит времени, но Георгеску несколько раз там бывал и рассказывает, что дом отца Дракулы, где тот родился, еще стоит.

Самым замечательным из множества замечательных видов, которые мы сегодня повидали, блуждая по улочкам среди руин, была сторожевая башня Дракулы — вернее, удачный новодел, восстановленный в девятнадцатом веке. Георгеску, как положено доброму археологу, воротит от новодела свой румыно-шотландский нос, ворча, что вот те зубцы наверху сделаны неправильно, да и чего еще ожидать, когда историк позволяет себе фантазировать. Не знаю, насколько точно или неточно восстановлена башня, но Георгеску рассказывает о ней страшные вещи. Кроме часового, обязанного предупредить об очередном появлении турецкого отряда, сюда часто поднимался сам Дракула, чтобы полюбоваться сверху на вершившиеся во дворе крепости казни.

Ужинали мы в маленьком пабе в центре городка. Оттуда видны внешние стены развалин, и за гуляшом Георгеску рассказал, что в горные леса Дракулы удобнее всего добираться как раз из Тырговиште.

— Второй раз он занял трон Валахии, — объяснял мой гид, — в 1456-м и тогда задумал построить крепость над Арджешем, где мог бы укрыться в случае вторжения. Валахи всегда спасались от войны в горах, лежащих между Тырговиште и Трансильванией, — и в глухих дебрях самой Трансильвании.

Он отломил кусок хлеба и, улыбаясь, подобрал им соус с тарелки.

— Дракуле, конечно, известны были развалины двух крепостей, построенных над рекой в одиннадцатом веке, а то и раньше. Одну из них он и решил отстроить: древний замок Арджеш. Ему понадобились дешевые рабочие руки — как без них? — и он раздобыл их, проявив свойственные ему мягкость и великодушие. Пригласил всех своих «бояр» — своих дворян, понимаете? — отпраздновать Пасху. Они в лучших нарядах собрались в его замок в Тырговиште — тот, что мы видели, — и Влад щедро угостил их… а потом перебил тех, кого счел непригодным для работы, а остальных отправил — вместе с женами и детьми — пешком в горы, за пятьдесят километров, отстраивать Арджеш.

Георгеску взглядом поискал по столу, не осталось ли хлеба.

— Тут все не так просто: в румынской истории не бывает ничего простого. Дело в том, что за несколько лет до того в Тырговиште был убит заговорщиками старший брат Дракулы, Мирче. Дракула, когда пришел к власти, велел вскрыть его гроб, и оказалось, что несчастный был похоронен заживо. Тогда-то он и разослал приглашения на праздник Пасхи. Одним ударом отомстил и обзавелся даровой рабочей силой. Неподалеку от развалин старой крепости он велел устроить печи для обжига, и те, кто пережил переход через горы, трудились день и ночь, таская кирпичи и выкладывая стены и башни. В здешних местах есть песня, так в ней говорится, что к концу работы богатые кафтаны истлели на плечах у бояр. — Георгеску до блеска протер миску. — Я давно заметил, что Дракула столь же практичен, сколь несимпатичен.

Итак, завтра, мой друг, мы отправляемся по следам тех несчастных бояр, но только не пешком, как они, а в тележке.

Представь себе, здесь крестьяне еще носят народные костюмы, особенно странные среди одетых в современное платье горожан. У мужчин это белая рубаха с черной безрукавкой и чудовищной величины кожаные шлепанцы, подвязанные к колену ремешками — словно ожили древнеримские пастухи. Женщины, тоже смуглые и черноволосые и часто очень красивые, носят толстые тяжелые юбки и такую же безрукавку-жилет поверх блузы, и у каждой одежда богато разукрашена вышивкой. Народ здесь живой, люди громко смеются и шумно торгуются — на рынке я побывал вчера, сразу как приехали.

Отсюда письма уж никак не послать, так что и оно отправится в мой рюкзак.

Твой верный Бартоломео».

«Дорогой друг!

С радостью сообщаю, что нам удалось добраться до деревеньки близь Арджеше, в дне пути по крутой горной дороге в телеге крестьянина, чью ладонь я щедро посеребрил. Все кости теперь ноют, но духом я бодр. Деревушка — чудо: словно не настоящая, а из сказок братьев Гримм; как бы мне хотелось, чтобы ты оказался здесь хоть на часок и сам почувствовал, как бесконечно далеки мы от мира сегодняшней Западной Европы. Крошечные хижины, бедные и облупленные, но все равно веселенькие, с широкими нависающими крышами, а на высоких дымовых трубах — огромные гнезда аистов, которые проводят здесь лето.

Сегодня днем мы с Георгеску обошли всю деревню и выяснили, что народ собирается на площади, где устроен колодец, а также большой водопой для скотины. Стадо два раза в день прогоняют через село. В тени умирающего от старости дерева — таверна: шумное заведение, где мне пришлось угощать местных пьяниц огненной водой — вспомни обо мне в своем «Золотом волке» над пинтой темного! Среди них нашлось два-три человека, с которыми можно было поговорить.

Здесь еще помнят Георгеску, приезжавшего в эти места шесть лет назад, и кое-кто приветствовал его крепкими хлопками по спине, но другие явно сторонятся подозрительного чужака. Георгеску уверяет, что верхом в крепость и обратно можно успеть за один день, но нам не найти проводника. Пугают волками, медведями и, конечно же, вампирами — на местном наречии они называются «приколичи». Я уже затвердил несколько румынских слов, понимать который очень помогают французский, итальянский и латынь. Пока мы беседовали с седобородыми завсегдатаями таверны, вся деревня не слишком скромно разглядывала нас: женщины, крестьяне, стайки босоногих детишек и юные девицы — темноглазые красавицы. Глядя на обступившую нас толпу, где каждый притворялся, что пришел набрать воды, подмести ступени или поговорить с хозяином таверны, я не выдержал и расхохотался вслух, поразив зрителей.

Продолжу завтра… Как хорошо побеседовать с тобой часок на твоем и моем — на нашем — языке.

Твой преданный Бартоломео».

«Дорогой друг!

Мы побывали в крепости Влада и вернулись, и я серьезно напуган. Не знаю, зачем мне вздумалось на нее смотреть: слишком реальной и живой представляется мне теперь фигура того, чье посмертное пристанище я ищу или собираюсь искать, если сумею разобраться в тех картах. Опишу тебе нашу экскурсию: хочу, чтобы ты сумел представить себе происходящее, да и для себя оставить память.

Мы выехали на рассвете в телеге одного здешнего парня, довольно состоятельного по здешним меркам — он сын одного из стариков в таверне. Кажется, он исполняет волю отца и не в восторге от подобного поручения. Когда мы с рассветом погрузились в его экипаж, он несколько раз махнул рукой на горы и повторял, покачивая головой: "Поенари? Поенари? " Однако в конце концов покорился своей участи и подхлестнул лошадей — двух здоровенных битюгов, на один день отпущенных с полевых работ.

Сам молодой крестьянин — крепкий широкоплечий парень. В своей высокой шляпе он на две головы возвышается над нами. Тем более комическое впечатление производит его робость, хотя не мне бы смеяться над страхами крестьян, после того что я повидал в Стамбуле. (Я уже писал, что расскажу при встрече.) Пока мы ехали лесной чащей, Георгеску пытался разговорить его, но молодой великан сжимал вожжи в безмолвном отчаянии, будто (подумалось мне) заключенный, которого ведут на казнь. Его рука то и дело тянулась за пазуху рубахи, где у него, кажется, висел какой-то амулет, — я видел только кожаный шнурок и с трудом удержался от желания попросить показать талисман. Я проникся жалостью к человеку, которого мы вынудили нарушить запрет, предписанный его верованиями, и решил щедро вознаградить его в конце поездки.

Мы собирались переночевать в развалинах, чтобы не торопясь все осмотреть, а потом подробнее расспросить крестьян, живущих поблизости, начиная с отца нашего возницы, снабдившего нас циновками и одеялами, и его матери, собравшей нам в дорогу узелок с сыром, хлебом и яблоками. Когда мы въехали в лес, меня неизвестно от чего пробрал озноб. Вспомнился персонаж Брэма Стокера, проезжавший леса Трансильвании — сказочные дебри — в таинственном дилижансе. Я подумал даже, что стоило выехать под вечер, чтобы услышать вдалеке волчий вой. Я пожалел Георгеску, не читавшего этой книги, и обещал себе выслать ему из Англии экземпляр в подарок — если, конечно, мне доведется вернуться в наше царство серой обыденности. Но тут я припомнил Стамбул и поскучнел.