Том 8. Фабрика литературы - Андрей Платонов

«Будет и в нашей стране такое времячко, когда ни купцов, ни царя даже звания не останется, — говорил Соликамский человек своей невесте. — Вот тогда и в нашей стороне люди большие да здоровые расти станут. Один такой подойдет к Азов-горе и громко так скажет твое дорогое имячко. И тогда зарой меня в землю и смело и весело иди к нему. Это и будет твой суженый. А пока прощай, моя ласковая. — Вздохнул в остатный раз и умер, как уснул. И в туе ж минута Азов-гора замкнулась».

И с той поры лежит в горной пещере «умерший человек, а рядом девица неописанной красоты сидит и не утихаючи плачет». Но Азов-гора при жизни старого рассказчика так и не открылась: «Может, вам, молоденьким, посчастливит», — пообещал рассказчик своим юным слушателям.

Так заканчивается первый и самый лучший, по нашему мнению, рассказ в книге — «Дорогое имячко».

Самым молодым слушателям старого Хмелинина действительно посчастливилось: они узнали «дорогое имячко», которым не только все богатства земли открываются, но и освобождается человек от бедности, от злобы, от трусости — для своего счастья, своей славы. Великая любовь той «большой девицы», которая вечно плачет над телом своего любимого «умершего человека», снова возродится, воскреснет среди людей, и это чувство будет цениться дороже всякого золота и «кразелитов». В наше время пророчество Соликамского человека сбылось.

Сказ «Дорогое имячко» изложен тем живым, верным языком, который дает ощущение и времени и места действия, и индивидуальности рассказчика, и философии народа, который сложил этот сказ. Каждому образу, понятию или действию дается единственно точная, неповторимая словесная форма. Слово здесь является органической частью самого данного действия и только ему принадлежит. Малейшее несоответствие слова изображаемому этим словом факту уже искажает и самый факт, и все исчезает: и правда, и искусство. Таких нарушений органического строя речи в «Малахитовой шкатулке» очень немного, и мы их здесь поэтому не коснемся.

Большинство сказов книги П. Бажова объединяет одна верная и счастливая народная идея. Эта идея заключается в том, что добро природы дается лишь в добрые, рабочие руки; в руках врагов и хищников народа это добро может находиться лишь временно и ненадежно. Здесь есть точное ощущение всемирного исторического нравственного закона: жизнь и работа людей вскоре, с течением времени, приведет их к счастью и высокой судьбе, то есть, что история обязательно прогрессивна. Природа и ее «магические» силы словно идут навстречу этому желанию добрых, то есть трудящихся людей, — в этом и состоит вся «сказочность» книги П. Бажова. На самом же деле «магия» заключается в работе людей и в их воле к своему счастью и освобождению — в этом содержится правда сказочной книги «Малахитовая шкатулка».

«Литературный Сталинград»

Половину сталинградского, сборника занимает вторая часть романа Н. Сухова «Казачка». Первая часть романа — под названием «Казачий хутор» — была напечатана в сборнике «Разбег», изданном в Сталинграде в 1938 году.

Мы здесь обсудим лишь вторую часть романа «Казачка».

Содержание романа — простое и поддается краткому изложению. Но эта простота или обычность идеи романа может быть источником как превосходного произведения, так и плохого.

Вдумаемся, что же получилось у автора? Молодая казачка Надя и молодой казак Федор Парамонов полюбили друг друга и сблизились, надеясь прожить всю жизнь, питаясь счастьем один от другого. Но не двое людей живут на свете: есть и другие люди, другие силы и обстоятельства, способные изменить намерения двух любящих, счастливых существ. Надя зачала от Федора ребенка, Федора взяли на империалистическую войну, Надя осталась одинокому своего плохого отца. Надю насильно отдают замуж за Трофима Абанкина — кулака, спекулянта, шибая и мироеда. Надя рожает ребенка от Федора, «найденыша» для мужниной семьи. Муж знает, что ребенок не его; для такого человека, как Трофим Абанкин, найденыш в доме — это причина для того, чтобы свести жену в гроб попреками и постоянной травлей. Но Трофим все же любит Надю, он не может справиться со своим сердцем и проявляет свой гнев умеренно, однако вовсе смирить себя не может. Центр драмы не в этом, а в том, что Надя страстно любит Федора, но вынуждена жить с чужим для ее тела и души Трофимом. Впоследствии Надя уходит от Трофима: она не в силах променять свою любовь к Федору на сытость и благоденствие в богатом доме Абанкиных. Ребенок Нади умирает, а сама Надя в смертельной тоске уходит с родного хутора и отыскивает своего возлюбленного Федора на фронте. К этому времени уже произошла Февральская революция, и для Федора появилась надежда на избавление от мученья войны, а для Нади — утешить свое горе от потери ребенка неразлучной жизнью с Федором.

Итак, в «Казачке» изображена судьба двух людей — Нади и Федора, людей молодых, способных в будущем стать строителями нового мира. Федор уже на фронте принимает участие в солдатских революционных организациях.

Движение судьбы человека всегда представляет интерес; но этот интерес либо может быть частным — для того человека, который переживает свою судьбу, и для его близких, либо всеобщим, когда судьба отдельного человека понята в связи с исторической борьбою людей за свое счастье и освобождение, и когда эта судьба изображена рукою истинного, вдохновенного художника.

Жизнь Федора и Нади понята автором романа в связи с общей судьбою народа: их личное горе, разлука, бедствия вызваны капиталистическим устройством общества и империалистической войною. Мироед Трофим Абанкин калечит жизнь молодой бедной казачки Нади. Казак Федор мучается и чуть не погибает на фронте за чужое дело. Лишь начавшаяся революция дает возможность свидеться двум разлученным, но встретившиеся любящие люди уже сильно истомлены пережитым — они утратили своего ребенка и еле нашли друг друга.

Художественное изложение столь значительной — самой по себе — темы выполнено автором с полным и тщательным усердием. Однако усердие само по себе не означает художественной мощности и не заменяет ее: автор создал, скажем так, большое тело своего романа, чтобы воплотить в этом теле серьезную тему, но лишь художественная энергия может сообщить этому телу жизнь, действующую на читателя. Одно лишь искусство способно дать замыслу живое воодушевление; без искусства все мертво.

Автор усердно и подробно описывает, например, душевное потрясение Федора, вызванное известием, что его невеста Настя отдана замуж за Трофима Абанкина. Но действительно ли сильно искусство автора или оно маломощно? — «В груди (Федора) набухало что-то упругое, щекочущее, и дышать становилось трудно. Вдруг из горла вырвался какой-то подавленный хрип, за ним — другой, и Федор зарыдал. Нет, не зарыдал, а застонал, тяжело, протяжно. Но это продолжалось недолго. Он скрипнул зубами, до боли в пальцах сжал холодную и хрусткую от мороза землю и повернулся на другой бок. Под откинутую полу шинели заползала прохлада. Федор подвернул полу, поднял воротник и уткнулся в подсунутый под голову локоть».

Все изложено ясно, подробно, тщательно, только нет здесь тех нужных слов, которые дали бы читателю точное и потрясающее впечатление о тоске и муке Федора.

Вот описание момента опасного боя, в котором участвует Федор. «Смерть уже распростерла над ним черные крылья. Но инстинкт самосохранения властно управлял его действиями. Перекинув шашку из правой руки в левую, он привстал на стременах и с ужасающей силой махнул наотмашь».

Зачем автору потребовалось здесь ссылаться на чужие слова и понятия, как «черные крылья», «инстинкт самосохранения», когда необходимо было бы найти свои слова? — Это его ошибка, потому что «крылья» и «инстинкт» ничего не изобразили, но погубили эпизод боя.

Когда Федору разрешают отпуск домой, то автор описывает радость человека таким образом: «У Федора трепыхнулось в груди, и он, чувствуя, как на шее и висках усиленно заколотился пульс, наклонил голову». Все это могло быть именно так, вплоть до наклона головы, но читатель читает эти слова, как цифры, ощущая в них лишь знаки, но не живое состояние.

Пытаясь дать объективное описание боя, автор сообщает нам нижеследующее: «В бою этом, разыгравшемся на Сетиновом поле, 30-й полк (и не один только 30-й!) потерял треть людского и конского состава… Много в этом сражении было допущено тактических нелепостей как русским командованием, так и — противника. Объясняется ли это неясностью дислокации и внезапностью столкновения войск в период перегруппировки, или причина кроется в нераспорядительности командования той и другой стороны — трудно сказать». И несколько далее: «И эскадроны эти, видимо, прямо с марша, пошли в контратаку. Все это делалось перед передним краем обороны противника, и действия пехоты таким образом оказались скованными…» — Может быть, в военном отношении все это изложено научно, но в литературном отношении это бесполезно.