Разрушитель меча - Дженнифер Роберсон

Она кивнула и протянула руку. Без помощи евнухов Аббу подставил предплечье и спокойно смотрел, как Сабра разрезает его. Струйка крови была тонкой — порез не пришелся на свежую рану. У меня кровь никак не останавливалась. Сабра коснулась пальцами его предплечья.

Три капли и на мой лоб под взъерошенные волосы.

— И для тебя тоже, — объявила она. — Ты клянешься?

— А что, я могу отказаться? — наигранно удивился я и сменил тон, чувствуя, что не расположен больше развлекать ее ни в каком виде. — Мне хотелось кое-что уточнить. Вчера ты упомянула некоторые предосторожности.

— А-а, — протянула Сабра и сладко улыбнулась. — Их можно было бы назвать побудительными. Я хочу увидеть танец лучший из всех, когда-либо начатых на Юге, чтобы вас не сдерживала ни старая дружба, ни благородство

— они могут все испортить, — черные ресницы на секунду опустились, когда она взглянула на Аббу. — Ты должен убить его, — четко сказала она, — так красиво, как только сможешь. Я хочу, чтобы танец длился долго… Если хочешь, разрезай его на части… отрезай от него куски мяса, но не теряй время на возражения о верности или твоем желании быть милосердным и убить его одним ударом, — она говорила мягко и ласково. Будь передо мной другая женщина, я бы сказал, что такой тон больше подходит для постели, и я задумался, а не получала ли Сабра от жестокости то наслаждение, которое обычные люди ищут в постели. — Я думаю, ты успел хорошо изучить меня и можешь представить, что случится, если ты ослушаешься.

Она не шутила. Аббу даже не моргнул, но губы его побледнели и сжались. Он не смотрел на меня, наверное потому что не мог. Он поклялся танцевать соблюдая ее условия. Невзирая на кровожадное желание Сабры, он уже не мог отказаться войти в круг, потому что этим отказом закрыл бы для себя мир, в котором провел всю свою жизнь. Аббу не мог пойти на такую жертву.

Я открыл рот, чтобы вмешаться, но Сабра уже повернулась ко мне.

— Слушай меня, — тихо сказала она. — Я мстительна и жестока. Все, что говорят обо мне — правда. Я ведь знаю, какие слухи ходят по городу, — она сжимала нож в одной руке так, что темные костяшки побелели. — Мне наплевать на тебя… мне наплевать на вас обоих. Я хочу увидеть красивый танец и заставлю вас танцевать.

Я молча смотрел на нее. Она могла делать что хотела, ее поддерживали наемники и вооруженные евнухи.

Она оскалила маленькие зубы.

— Я могла бы просто убить тебя перед всеми этими мужчинами и твоей женщиной. Тебя бы это устроило? — когда я не ответил, она спокойно продолжила. — Меня это не устраивает. Я предпочитаю больше УСИЛИЯ, — она протянула нож и евнух забрал его. — Слушай меня, Песчаный Тигр. Я скажу тебе свои условия. Аббу Бенсир должен убить тебя. Но ты должен убить Аббу Бенсира.

Я глубокомысленно кивнул и согласился:

— Танец до смерти обычно это и подразумевает: обо танцора пытаются убить друг друга.

Сабра прохладно улыбнулась, не реагируя на мою дерзость.

— Если ты убьешь его, я тебя освобожу, — объявила она.

Мне захотелось сплюнуть, но я не стал; я просто рассмеялся.

— И ты думаешь я тебе поверил? Ты устроила этот танец только для того, чтобы расправиться со мной.

— Ты так думаешь? — она расправила складку вуали. — Нет, ты не прав. Я просто развлекаюсь — и доказываю другим, что достойна своего положения.

Я скрипнул зубами так, что челюсть заныла.

— Тогда зачем же…

Она искренне расхохоталась, откинув голову в тюрбане.

— Ты глупец. Я хочу посмотреть на хороший танец. Мне нужен танец страсти: два человека в круге, соединенные сталью, а не плотью, — веселье в глазах пропало, сменившись алчной напряженностью. — Убей его — и ты свободен. Но если он откажется долго и красиво убивать тебя, он будет казнен. Я сама прослежу за этим.

— Это ты уже объясняла.

Глаза Сабры хищно блеснули.

— А если ты не сможешь достойно развлечь меня, если ты попытаешься увильнуть или будешь беречь силы, я сразу остановлю танец и то, что я с тобой сделаю, будет хуже чем убийство.

Я засмеялся.

— А что может быть хуже?

— Сначала я прикажу выхолостить твоего жеребца.

Я растерянно уставился на нее.

— Моего… жеребца?

— Потом тебя кастрируют и бросят в шахту, — Сабра самодовольно улыбнулась. — В моих руках твой меч — даже два меча — и ты сам. Я поняла давно, еще когда была ребенком, что мужчины ценят свою мужественность превыше всего из того, чем обладают… Ты потеряешь свою, если будешь плохо меня развлекать и отправишься умирать в шахты, — ее лицо исказила злобная, ехидная улыбка. — Кажется ты знаешь, что такое шахта. Ты там когда-то был.

На языке появился неприятный металлический привкус.

— Не трогай жеребца.

Она расхохоталась как над хорошей шуткой, но смех быстро оборвался.

— Ты согласишься на танец согласно кодексу, которому поклялся подчиняться. Ты сдержишь клятвы, произнесенные перед шодо.

Аиды, баска, а ты думала, что твой кодекс жесткий!

Я пожал плечами с фальшивым равнодушием.

— А что мне остается?

— Завершить ритуал! — бросила она.

Аиды, она и это знает…

Я снова пожал плечами, потом произнес нужные слова, те которые Аббу сказал до меня, и запечатал ими круг.

А с ним и свое будущее. Но я не знал, имело ли это значение: Аббу постарается его заметно укоротить.

Или мучительно удлинить. Это как смотреть.

Я оскалился, глядя на Сабру.

— Встретимся в аидах.

В ответ Сабра улыбнулась.

— Ты попадешь туда раньше меня.

41

Сабра сама понесла меч Аббу и Разящего в центр круга. Мы с Аббу за ней не следили, нам было не до этого.

Я постарался размяться еще в комнате, до того, как меня вывели на конюшенный двор. После ночи, проведенной в кандалах, без еды и воды до утра, простой разминки было недостаточно, но я сделал все, что мог. В общем и целом, физически я был подготовлен: мое когда-то больное колено легко сгибалось, толстый шрам под ребрами растянулся, мышцы отдохнули. И хотя мне не нравился гравий, почва не могла повлиять на результат танца: подошвы ног танцоров мечей всегда огрубевшие, потому что танцуют и тренируются обычно босиком.

Я чувствовал себя неплохо. Тупо ныли два пересекающихся пореза, подаренных мне Саброй, но я знал, что эта боль исчезнет едва я войду в круг. Если уж ты пересек линию, думать можно только о танце.

Я покосился на Аббу. Чистота в глазах и мир на лице не выдавали никакого беспокойства по поводу того, что должно было случиться через несколько минут. В свои сорок лет Аббу оставался мускулистым, худощавым, без следов пристрастия к акиви или злоупотребления хува. Он был старше меня, но в такой же прекрасной форме. Глупо было надеяться, что он не подготовлен; Аббу Бенсир не прожил бы так долго — и не победил бы столь многих — если бы ленился тренироваться.