Мир приключений. 1973 год, выпуск 2 - В. Болдырев

Участковый кивнул:

— Ясно…

“Ну и жлобы!” — подумал Кузьма.

— Чего ты, Сережа, гоношишься? Дело ведь и паше. Они ж не гуляют — наш корень ищут.

— Должны — вот и ищут. А Сереге шастать туда да обратно резону нет. У участкового своя посудина есть. Мотор, бензин государственные. Чего на своем не пришел? Жалко? Сколько нашего бензина спалил!

Кузьма не выдержал:

— Так и Дзюба приехал бы на лодке!

Серега мотнул головой, усмехнулся:

— От… городские… Он бы с нами остался, корневал. Добыток в бригаду пошел. Эх, что тебе говорить…

— Прокачу вас, Самсон Иванович, — закивал Терентий. — Может, пофартит… Не то что корень сам, а хоть местечко, где рос, обнаружите… При таком большом должны быть и помене. Серег, может, и нам туда податься?

— Не пыли… Засвербило! Ну, найдет. Корень от нас не убежит. И место мы найдем. На будущий сезон туда подадимся. А окажется, что Ангирчи сбрехнул, так мы и этот сезон себе не испортим. Голова! Тока, если поедешь с ними, мои находки за то время в общий котел не пойдут.

— Бога побойся, Серега!

— Умные люди говорят: нету его. — Серега подался к Терентию.

Кузьме показалось, что сейчас он язык покажет своему напарнику, так озорно сверкнули его глаза. А может быть, в это мгновение ярче полыхнул костер.

— Прокатишь? — спросил Самсон Иванович.

— Крепкий человек был Дзюба, — кивая, ответил Терентий, — а все ж человек…

Ужин был съеден, чай выпит. Все стали устраиваться на ночь. Кузьма лег навзничь.

“Черт возьми! — думал Кузьма. — Сколько надо терпения, чтоб ладить вот с такими… Сколько лет надо потратить, чтоб завоевать их доверие, уважение, чтоб они вот так простодушно признавались во лжи… Сколько лет надо жить их интересами, входить в мелочи быта. Или просто надо обладать талантом… Смешно! Талант участкового инспектора районного отдела внутренних дел… Смешно? Нет. Действительно, талант нужен. Талант общения с людьми. А он у меня есть? Может, я, как мальчишка, научившийся лишь бренчать на рояле, вообразил себя композитором? Пусть и не великим”.

Где-то над черными и чуть подсвеченными снизу костром купинами ветвей блестели звезды. Меж сучьев беспорядочно метались, мерцая неверным, зеленоватым колдовским огнем, крупные светляки. Чуть слышно шипели в огне валежины, и совсем едва-едва доносился легкий, почти призрачный звон воды в камнях.

Потом звезды как-то поплыли и растаяли.

— Пора! — ударил в уши громкий голос Самсона Ивановича.

Кузьма вскочил и ощутил, что основательно продрог. Солнце еще не взошло. Согрелся, пока бегал с чайником к реке да на одном дыхании взбирался обратно на яр. Плотно позавтракали, а потом Терентий со вздохом отправился их “прокатить”.

На воде стало теплее. В мягких сумерках паровала река. Пряди змеились по течению подобно поземке.

Протопопов сел у мотора, а Терентий свернулся клубком и дремал, привалившись к боку Кузьмы. Свечин думал: смогут ли они найти в тайге место, где был якобы вырыт женьшень? Ведь пока они не найдут это место, не установят, что именно здесь и именно крупный корень выкопан, все узнанное ими — разговоры, пустые разговоры. А как отыскать его? Крупный корень, вернее большая лубянка-конверт находилась якобы в лодке Дзюбы, и видел его только Ангирчи. Было это седьмого августа. Ушел Дзюба из табора первого. Спуститься на моторке от лагеря корневщиков до Ангирчи — три дня, может, и четыре. Не больше. Где был Дзюба остальные три?

Дотронувшись до плеча Терентия, Свечин перекричал рокот мотора:

— Терентий Савельич, когда уехал Дзюба?

— Первого, первого!

— Когда?

— Не на ночь же глядя!

“Значит, утром, — подумал Кузьма. — А если мы дойдем до Черемшаного распадка за полдня… За столько же дошел туда и Дзюба. Первого же августа он примерно в два—три часа пополудни остановился. Дела в тайге начинаются с утра. Светает чуть позже четырех. Вот тогда Дзюба отправился в тайгу, к корню… Знал ли он, где растет женьшень? Должен был знать. Не пошел же наобум? Шел день, полтора… Иначе он не смог бы за то же время вернуться к лодке и седьмого быть у Ангирчи… А если он шел и ночью? Две ночи — пятого и шестого. Седьмого к вечеру… У Радужного. Получается. Если он плыл и по ночам, то ушел от Черемшаного пятого и, против обыкновения, едва не в сумерках!

Неужели он шел полтора дня, чтоб дойти до места, где рос женьшень! И он знал где! А мы? По следам? После ливня! Смех… Да! Сколько времени надо, чтоб выкопать корень? Выкопать… Корешок… Ну, пять, десять минут. Не целый же день!”

— Терентий Савельич! — Свечин вновь наклонился к спутнику и громко спросил: — Долго женьшень выкапывать?

— Какой?..

— Большой.

— Два дни.

— Сколько?

— Два дни. Может, и боле.

— Так долго?

— Это скоро. Кто очень хорошо умеет и знает, как надо…

— А самый маленький, самый…

— Какой корень… Можно и день потратить.

Кузьма видел и не видел, как порозовели, а потом стали медовыми облака под солнцем. Из прибрежных кустов вылетали голубые сороки. Надоедливо-ритмично стучал мотор.

“Вот так раз! — продолжал думать Свечин. — Два дня выкапывать корень! Как это так? Пошутил старик. А если нет? Тогда место, где рос женьшень-великан, неподалеку от реки. Вероятно, мимо Лысой сопки мы прошли ночью. Я ее не видел. Вечерние и утренние сумерки были густы… Два дня выкапывать корень!”

К Черемшаному распадку они подошли после полудня. Терентий Савельич тотчас уехал обратно. Постук мотора долго слышался меж отвесными берегами. Распадок-ущелье разрезало каменную громаду и резким поворотом уводило куда-то в глубь плато. Узкая галечная полоса — берег. Грязные полосы на камнях, видневшиеся на уровне двух-трех метров, говорили о том, что во время сильных дождей в верховьях вода здесь поднимается очень высоко, и беснующаяся река ревет в тесном русле на протяжении нескольких километров. И иного выхода на плато из ущелья, кроме Черемшаного распадка, поблизости нет.

— Почему так долго выкапывают корень?

— Ювелирная работа, Кузьма. Доведется — увидишь.

— Вы тоже считаете, что если корень старый, то он рос не один?

— Кто знает? Женьшень — растение таинственное. Остаток древней флоры, обитавшей здесь то ли миллионы, то ли десятки миллионов лет назад. Реликт. Как тигр, к примеру. А в те времена женьшень, наверное, встречался так же часто, как теперь кошачий корень. Тогда он, может, рос и под Москвой, и на Таймыре, — ответил Самсон Иванович.

— Чего же он там не выжил, этот реликт?

— В прошлый, третий ледниковый период до нашего края ледники не доползли, не спустились.